Руслан Форостяк: «2 мая - это инициатива наших местных идиотов, которые поломали сценарий ФСБ»

Светлана Подпалая: 2 мая случилось не вдруг. У событий была предыстория, которая привела к этой трагедии. Охарактеризуйте, с вашей точки зрения, ситуацию в Одессе год назад.

Руслан Форостяк: После аннексии Крыма стало очевидным, что следующая цель — Одесская область. Все профильные аналитики отдавали себе отчет и осознавали, что ее будут раскачивать первой. Этому способствовал и стратегический интерес со стороны северного соседа, и общая обстановка в области, и политика многих влиятельных элит, в том числе и финансовых.

Одессу наводнили разного рода авантюристы и проходимцы со всех сторон. Например, сюда с «миротворческой миссией» приезжал помощник Тигипко Разумовский. Я подтверждаю, что небезызвестный Гиркин действительно приезжал в Одессу, но тогда его никто не воспринимал всерьез. Активизация пророссийских сил проводилась на фоне полного паралича власти и силовых структур. Надежда была только на активное население, и чувствовалось, что работа с населением может дать необходимые результаты.

Я был в контакте с доверенными лицами, представляющими патриотическую Украину — от олигархических кругов до отдельных лиц в спецслужбах, на которые можно было опереться и противостоять стандартно разворачивающемуся сценарию. На самом деле, у противника было много шансов реализовать свои планы, но обычное разгильдяйство, да и сама аудитория сепаратистов, на которую делали ставки в Генштабе, их неуклюжесть и предсказуемость — все это сработало на нас. Мы использовали возможность эффективно противостоять, и патриотическая Одесса жестко блокировала все возможные сепаратистские сценарии. Это сделали обычные одесситы, разные, всех социальных сословий, которых объединяло одно — не допустить здесь разгула «русской весны».

В этих процессах было задействовано очень много людей и организаций. Этим занимались и влиятельные одесситы, и предприниматели — все хотели сохранить мир в Одессе. И так получилось, что я оказался на острие этих сценариев, видел реальную обстановку, получал информацию. Я имел оперативную связь с секретариатом СНБО — единственным в тот момент государственным органом, который в условиях полного паралича вертикалей управления имел возможность на что-то влиять. Использовались все возможные контакты в спецслужбах, которым можно было доверять, велась работа через авторитетных лидеров мнений и общественников, чтобы правильно соориентировать активное население.

Поначалу я пытался достучаться до губернатора Немировского, но, к сожалению, натолкнулся на полное непонимание с его стороны. Он абсолютно не воспринимал наши к нему походы, его окружение неверно истолковывало мотивы моей активности. Но с отдельными чиновниками удавалось наладить контакт, и худо-бедно мы взаимодействовали. Например, в таких серьезных вопросах, как скрытая оперативная охрана админзданий.

С.П: А в чем была проблема в общении с властью?

Р.Ф: Честно говоря, меня обескураживала некомпетентность областного руководства. Я не хочу сказать, что они плохие администраторы или хозяйственники, отнюдь. Возможно, они отличные администраторы, но почему-то были абсолютно бездеятельны и неэффективны в условиях паралича вертикали. Это выражалось и в кадровой политике, и в круге решаемых задач, и в расстановке приоритетов.

С.П: Вы пытались лично общаться с Немировским?

Р.Ф: Да, неоднократно. Но в сложившейся ситуации он не понимал абсолютно ничего. Наш конфликт достиг апогея, когда ему стало известно о моих контактах в Киеве, о критике его действий и чуть ли не ультимативных требованиях его сменить. Круг лиц, с которым я контактировал, обладал необходимыми полномочиями и авторитетом даже для смены руководства области, что собственно и произошло позже. Но на то время на защиту нашего губернатора выходил Арсений Яценюк с обещаниями переговорить, обратить внимание и так далее.

Сказывалась внутренняя борьба элит и сфер влияния, которые включились в борьбу за расстановку сил в области. Это было для них высшим приоритетом — даже выше безопасности. В итоге в тех сложнейших условиях во власти не нашлось никого, кто был бы готов взять на себя ответственность. Никто не хотел идти на политического самоубийство в виде назначения на пост руководителя области в такой ситуации. В результате я настроил руководство против своих инициатив, которые либо блокировались, либо дискредитировались — чего только стоили выезды разных «контриков» конкретно по мою душу в Одессу.

С.П: Немировский объявил о создании «Шторма», одесситы подумали, что он пожертвует свои деньги…

Р.Ф: Это были слова, а по факту он только мешал. «Шторм» сформировали уже после его ухода с поста губернатора, и это было первое на 100% патриотическое формирование в стране. Еще не было ни одного добровольческого батальона, а «Шторм» уже развернули. Тогда у меня был список объектов от СНБО, где надо было срочно ставить охрану, а губернатор отмахивался: мол, я сейчас занят, борюсь с коррупцией, выезжаю с помощником в порт бороться с контрабандой, не трогайте меня.

Или такой эпизод. В штабе территориальной обороны есть специальные конверты, которые вскрываются в случае той или иной ситуации по военному сценарию. В них есть инструкции, мобилизационные мероприятия и прочие планы. Последние инструкции были разработаны еще в 1998 году и опечатаны, с тех пор семнадцать лет никто к ним не прикасался. Скажите, адекватный руководитель станет следовать этим устаревшим планам и инструкциям, основанным на сценарии возможного военного конфликта с Румынией? Надо было срочно писать новые планы, соответствующие сегодняшней ситуации и новым задачам. Я позже расскажу, как мы решали этот вопрос.

С.П: Опасность повторения луганского сценария чувствовали многие. Насколько эти предчувствия были обоснованы?

Р.Ф: У нас была реальная опасность захвата Одесской обладминистрации. По области были сосредоточены достаточно серьезные силы для «гибридной войны» — специально подготовленные люди из числа граждан Украины, которые знали, как захватывать здания, и действовали в интересах Януковича. Поэтому мы сосредоточили свое внимание на защите ОГА. Помню, что я даже сказал Немировскому: положите хотя бы два куба егозы (заграждения из колючей проволоки — ред.) под лестницу, накройте брезентом, в случае чего развернете. Он вообще не понимал, о чем я, был как будто с другой планеты.

Мы серьезно анализировали захваты админзданий в Донецке. Мы видели, что гражданские лица не смогли, они просто не обучены проходить такие заграждения. Значит, надо было учесть этот опыт и держать эти заградительные материалы наготове. Пока Немировский проводил эти свои фантастические совещания по противодействию коррупции и слышать не хотел об обороне, мы реально готовились противостоять захвату. У нас постоянно находилось около обладминистрации несколько микроавтобусов с огнестрельным оружием. Мы даже арендовали квартиры возле ОГА, где были установлены снайперские позиции. Мы ожидали захвата.

С.П: Но если бы захватили это здание, это же не означало бы, что захвачена вся область?

Р.Ф: Мы помнили, что с этого начался Донецк. Это точка кристаллизации. Не успеем опомниться, и все будет, как в Крыму. Тот же Коля Скорик собрал бы какой-то облсовет внеочередной, и все. Или мог быть захват специально обученными людьми, которые бы завели внутрь гражданских в качестве живого щита. Такая схема тоже использовалась на Донбассе: военные исчезали, внутри оставались гражданские, которые засели там и устроили еще одно «Куликово поле», только в здании ОГА.

С.П: Что такое было Рада Громадськой безпеки на момент 2 мая? Какова была задача этого штаба?

Р.Ф: Мы остановились на том, что объединим общественников на базе уже существующей структуры — штаба территориальной обороны. Такие штабы существовали всегда, начиная с советского времени. В случае чрезвычайных ситуаций, наводнений, стихийных бедствий предусмотрена работа таких штабов, это обычная административная структура, объединяющая граждан.

Мы разработали планы для различных угроз, в основном военного характера — от агрессивных проявлений сепаратизма и гражданских беспорядков до военной операции и диверсионных актов. Мы анализировали, какими силами и как можно было захватить Одесскую область, и поняли, что для этого в тот момент было достаточно и тридцати подготовленных человек. Коммуникации, системы связи, электроснабжение — есть узловые точки, воздействуя на которые, можно весь город оставить в информационном вакууме. После этого перекрывается Киевская трасса и железная дорога. Все - полная изоляция, и этого достаточно. Милиция бы спряталась, нет сомнений. Всего таких сценариев мы рассматривали, по-моему, 18. На каждый мы разработали план противодействия — что мы делаем конкретно в том или ином случае.

Я не буду раскрывать и перечислять то, что мы сделали, но приведу пример: надо было составить реестр всех воинских частей и подразделений, находящихся в 40 минутах езды от Одессы, войти в контакт с каждым командиром, понять его настроение — он патриот или сепаратист, узнать, чем реально, а не на бумаге, располагает подразделение. Ведь как у нас бывает: на бумаге есть все, а на деле — у одних грузовики, но нет топлива, у других оружие, но нет транспорта.

Таким образом составлялась карта действий. Одним из ключевых элементов противодействия угрозам, общим для всех сценариев, была задача вычленить патриотически настроенное население в Одессе, увидеть, сколько его реально и дать оценку. Мы говорим, что у нас много патриотов, но кто их считал? Это надо было прочувствовать, прощупать. Особенно меня беспокоила область – Татарбунары, Сарата, Балта. Правда, на тот момент у нас была уже сеть скрытого наблюдения вдоль границ, узловых станций, чтобы сразу получать информацию о волнениях или резком изменении обстановки.

С.П: Да, тогда многие внезапно почувствовали себя патриотами, гражданами Украины. Но что с этим чувством делать, как помочь удержать город, не дать повторить сценарий Луганска, никто не знал. Что было сделано для объединения этих людей?

Р.Ф: Надо было показать, что патриотически настроенных людей в Одессе по-настоящему много, и в первую очередь — им самим. Для начала было достаточно собрать 500 или 1000 человек. Такое количество демонстрирует, что есть единомышленники, их много, и можно вместе бороться за Одессу и область. Людям было важно увидеть, кто рядом, кто на самом деле выступает в Одессе за независимую Украину и демократические ценности. Если человек видит на акциях маргиналов, неприятных людей или асоциальных хулиганов, то вряд ли ему захочется быть в такой компании — проще уехать из страны и не бороться. Но если там оказываются люди, близкие по духу, интеллигенция, предприниматели, те, которые являются движущей общественной силой, а не балластом, — вот тогда он чувствует, что все в порядке, и он на верном пути.

Моя задача была найти людей на одесском Майдане в Одессе, которые формируют общественное мнение в необходимом ключе, которые пользуются доверием и авторитетом, влиять на них, работать с ними, помогать им, - причем так, чтобы это не было поддержкой какой-то отдельной политической платформы или группы. Прежде всего, мы должны были выявить и объединить патриотов, но так, чтобы наш патриотизм был не радикальным и отталкивающим, не таким, какой демонстрируют «Правый Сектор» и «Свобода», — а центристским, поддерживающий идеалы Майдана и курс на евроинтеграцию. Это действительно стало объединяющим началом, следом организовалась «Самооборона», в процессы активно включился Ваня Вышитый и та же «Свобода». С каждым днем силовой круг становился многочисленнее и мощнее.

С.П: В тот момент патриотические силы в Одессе только начали объединяться? Кто был в авангарде?

Р.Ф: Надо отдать должное: на первых порах авангардом силового протийдествия были одесские активисты «Свободы», на который можно было положиться. Помните легендарный «Скорик блокинг», когда губернатор Скорик заблокировался в здании ОГА? Дезинформацию о том, что в городе сидят триста «бандеровцев», прибывших для захвата ОГА, скормил пророссийским лично я в результате хитроумной комбинации. И потом не мог налюбоваться, как личный состав органов МВД рыскал по Одессе и по области, по всем санаториям, разыскивая этих мифических «западенцев». Или первый поход к Скорику — казалось бы, люди пришли туда стихийно, но на самом деле мне немного пришлось способствовать этому, спровоцировать людей у Дюка. Тогда особенно активными и смелыми были хлопцы со «Свободы», они и повели людей к ОГА, у стен которой разместился пророссийский лагерь имени Скорика.

С.П: Но как вы смогли добиться той массовости, когда речь шла уже не о десятках и сотнях, а о тысячах людей?

Р.Ф: Это началось уже в марте, после событий в Крыму. Для того, чтобы люди пришли и обозначились, надо было бросить объединяющий патриотический клич. В той ситуации это было: «агрессия России и сепаратизм — вполне реальный сценарий для Одессы. Мы - против. Кто вместе с нами готов встать на защиту города?» Люди стали приходить и записываться, оставлять телефоны. Стал формироваться список. Люди действительно были готовы воевать за Одессу, и многие потом действительно отправились в АТО. Но тогда главной нашей задачей было определить, сколько этих людей, и дать им возможность самим это увидеть.

Вторая задача была — сломать морально-психологический и эмоциональный фон в области. Для этого мы решили развернуть блокпосты. Признаюсь, от широкого круга одесситов истинную цель установки блокпостов пришлось скрыть. Я думаю, одесситы простят меня за эту манипуляцию, но так было необходимо. Решение о разворачивании блокпостов мы приняли поздно ночью, в совещании принимало участие ограниченной круг, скажу так - это были мои соратники и люди, которым я доверял и доверяю.

Для многих одесситов и жителей области казалось, что блокпосты — это стихийная волна, покрывающая область и призванная остановить возможную российскую агрессию. Однако это было не совсем так. Во-первых, система блокпостов преследовала только одну цель — развернуть форпосты патриотизма в области и стать центрами мобилизации и кристаллизации патриотического гражданского населения. Во-вторых, через систему блокпостов оказывалось давление на правоохранительные органы. В считанные недели вся область покрылась блокпостами, общество самоорганизовалось. Это был своеобразный Одесский майдан, где все могли реализовать свою потребность быть причастным к происходящему в стране, а главное — быть полезными.

Многие до сих пор не понимают истинных мотивов создания системы блокпостов, и это приводило к различным конфликтам. Меня достаточно сильно критиковали. Я как мог отбивался, а где это было возможно, пытался объяснить, зачем на самом деле нужны блокпосты. Но процесс был запущен, и остановить его уже было не под силу никому.

Никакого военного смысла или решающего влияния на правопорядок в области блокпосты не имели. Они не смогли бы сдержать реальную атаку, это понятно всем. Но я не мог прямо признаться, что это было чисто психологическое оружие. И оно сработало!

Вся Одесская область покрылась блокпостами с желто-блакитными флагами, но самое главное — там был номер телефона, по которому можно было записаться в наш список. У нас в считанные дни появилось шесть тысяч контактов людей, которые готовы активно противодействовать сепаратизму. Это уже мощнейший человеческий ресурс, и всем стало понятно, что крымский сценарий не пройдет, зеленые человечки не появятся.

С.П: А были какие-то дополнительные результаты от блокпостов? Побочные явления?

Р.Ф: Да, когда вокруг появилось много, очень много активистов, появились первые проблемы. Я тогда не мог всем объяснять стратегические цели и задачи, а они пытались преследовать свои амбиции. Многие партийные лидеры хотели использовать блокпосты для пиара, причем открыто. Помню даже были обращения: «можно ли приехать и дать у вас на блокпосту интервью — за пару тысяч долларов?». Для меня это был полный бред. Дежурьте как все, занимайтесь этим по-настоящему, и тогда давайте интервью бесплатно.

К этому времени уже полтора месяца стояли палатки на Куликовом поле, еженедельные проходили большие митинги, пророссийские шествия, ездил так называемый «Анти-автомайдан» из активистов Куликова поля. В основном там были «мажоры», дети законсервированных элит, как я их называю, не поддержавших изменения в стране. У себя в семьях они видели негативное отношение к тому пути, который избрала здоровая часть Украины — на изменение и оздоровление общества. Они были опасные, мобилизованные, мотивированные, на хороших автомобилях, которые постепенно сплотились в коллектив. Эти мажоры на машинах начали бороться с блокпостами, угрожали тем, кто там дежурил, пугали, требовали их убрать.

С.П: Почему антимайдановцы тратили столько усилий тратили на противодействие блокпостам?

Р.Ф: Психологический фон резко изменился в сторону патриотизма, который сплотил людей и дал им цель. Фактически этого оказалось достаточно для того, чтобы удержать Одессу и область. Конечно, это не нравилось тем, кто был готов на силовой сценарий, и безоружные блокпосты стали первой целью.

С.П: Многие люди почувствовали себя использованными и обиженными, когда блокпосты свернули…

Р.Ф: Да, меня тогда многие критиковали. Задачи блокпостов, о которых я говорил, понимали процентов пять людей, в них задействованных. Эти задачи были выполнены в течение недели, и их можно было закрывать, но они продолжали выполнять роль психологического защитного клапана. Был риск того, что они вообще заживут автономной жизнью, процесс мог стать неуправляемым. Были те, кто хотел «приватизировать» блокпост: ко мне постоянно обращались с претензиями, мол, мы его оборудовали, и теперь стоять там будем только мы. Причем с разными целями. Например, возле промрынка «7 км» начали останавливать все фуры и досматривать на предмет контрабанды, устраивая гигантские пробки. На это движение мгновенно «клюнули» авантюристы всех мастей, и поэтому, когда блокпосты выполнили свою основную задачу, я принял решение свернуть их.

В итоге однажды утром люди проснулись, а блокпостов нет. Я приняв на себя очередную волну критики и наблюдал безуспешные попытки их реанимировать со стороны различных кругов, включая местные власти. Я ожидал что реакция одесситов будет жестче, но реакция сместилась в сторону персональной дискредитации, а все что не некролог, на самом деле — реклама.

С.П: На момент 2 мая блокпосты работали?

Р.Ф: Уже нет. И люди разъехались, оставалось всего человек двадцать, в том числе и Николай Волков («сотник Микола»).

С.П: А почему вообще иногородние люди, например, из Западной Украины или Винницы, стояли на одесских блокпостах?

Р.Ф: Это тоже был психологический фактор. Не секрет, что у нас в Одессе любят «договорняки», поэтому нужны были люди со стороны, которые бы не стали вникать ни в какие договоры и родственные связи и просто бы демонстрировали готовность стоять за законность и государство.

С.П: 2 мая в Одессе были бойцы «Самообороны» из других городов, например, из Ровно и Николаева – это были ваши «гости»?

Р.Ф: Ровенские были, но это не наши гости. Мы уже потом узнали, что они приезжали. В те дни процессы уже принимали почти стихийный характер, трудно было контролировать, началась откровенная гетьманщина.

 С.П: А кто мог их приглашать и контролировать?

Р.Ф: Многие приезжали стихийно. Я контролировал только Волкова и его людей, и 2 мая их было уже очень мало.

С.П: А мог Парубий контролировать действия членов иногородних «Самооборон» в Одессе?

Р.Ф: Нет.

С.П: Почему?

Р.Ф: Он координировался в Одессе со мной и с Сергеем Гуцалюком. Но был еще народный депутат Александр Дубовой, который действовал самостоятельно и имел в то время немалый вес. Он тоже зашел в тупик при общении с тогдашним губернатором, у них был конфликт. Дубовой пытался контролировать «улицу» и для этого искал людей на одесском Майдане, пытался войти в контакт с теми, у кого был авторитет.

С.П: На вас пытался выйти?

Р.Ф: Да, через посредников.

С.П: Почему вы не стали с ним сближаться?

Р.Ф: Для меня он - человек из прошлого, как и Немировский. Я не разделял ни его методов, ни взглядов и не видел в нем соратника. Хотя он напрямую тогда общался с Турчиновым. Но мне не нравилось, что он использует партийные схемы, пытается подкупить должностями. В той ситуации это было просто смешно. Да и в плане репутации он лично для меня был сомнительным.

С.П: И на каких людей он мог опираться на одесском Майдане?

Р.Ф: С вменяемыми людьми там он не нашел диалога. С ним могли взаимодействовать полумаргиналы из криминальных и околокриминальных кругов.

С.П: Через активистов его партии «Батькивщина»?

Р.Ф: Не знаю, но это вполне вероятно.

С.П: Не знаете, кому звонил сотник Микола на известном видео с Греческой? Парубию?

Р.Ф: Он звонил мне и возмущался. Ругался, что я его туда отправил без серьезной защиты и оружия, «с голыми руками и голым пузом на стволы послал».

С.П: А какой у него был пистолет?

Р.Ф: «Форт» травматический. Никто ведь не думал, что будут стрелять из боевого оружия. Потом я уже ему звонил, когда он был на Куликовом — требовал, чтобы он контролировал, чтобы толпа не кидала коктейли с тыльной стороны, где был единственный путь эвакуации из Дома профсоюзов.

С.П: Какая была задача у ваших людей 2 мая?

Р.Ф: Нам конкретно задачи никто не ставил, мы исходили из обстановки. Конечно, первой задачей было максимальное недопущение гражданского противостояния. Можете промониторить мои публикации в «Фейсбуке», я постоянно это говорил, на каждом совещании, на каждой планерке и встрече с группами общественников. После того, как у нас не прошел военный сценарий, единственное, чем дальше могли раскачать Одессу – это гражданское противостояние.

С.П: События начались у ворот Жуковского, 36 - двора РГБ. Как это было?

Р.Ф: Мы узнали, что пророссийские боевики собираются на Александровском проспекте, привлекли их внимание, и они «прилипли» на наши ворота минут на сорок. Все это время я пытался дозвониться везде и всем — ведь было понятно, что они опасны и готовы к столкновениям с маршем «ультрас». Если бы силовики их заблокировали на Жуковского, можно было бы избежать массовых столкновений.

Областное руководство не отвечало, я смог дозвониться только среднему эшелону и в прокуратуру. Я объяснял, что надо пропустить колонну «ультрас» по Дерибасовской как можно быстрее, пока антимайдановцы заняты у наших ворот. Но все было напрасно: сторонами кто-то руководил именно с целью создать столкновения. Потом я проанализировал видео и понял, что сразу после моего звонка в прокуратуру кто-то позвонил Долженкову. Тогда же Егор Кваснюк, который наблюдал за этим через дорогу, перешел через Александровский (есть видео и показания наших агентов в толпе сепаратистов), подошел и сказал, мол, бросьте этот штаб, «ультрасы» уже идут по Дерибасовской, хотя они тогда были еще на Соборке. И эта вся толпа бросила нас и отправилась дальше, к Екатерининской. Кто-то ими руководил и этому кому-то были нужны конкретные столкновения.

С.П: Какие люди с Жуковского, 36 потом участвовали в событиях?

Р.Ф: Мы отправили на усиление «Одесской самообороне» наших киевлян с Волковым на двух машинах. Их было человек 15-20 всего. Кроме того, еще два микроавтобуса с людьми, которым я доверял, мониторили ситуацию вокруг Куликова. Я боялся еще более интенсивной стрельбы, потому что оружия в городе было очень много. Волков был на маленьком «Рено», с ним еще человек пять. Он выехал и управлял на месте, но рядом с ним был мой человек, который помогал, иногда одергивал его, все время мне был со мной на связи и докладывал ситуацию.

С.П: На Куликовом он тоже стрелял из травматики?

Р.Ф: Да, конечно. И он стрелял по окнам для того, чтобы прекратить стрельбу из здания. И не мог никого убить, даже если бы очень хотел. Цель у него была другая. И он сразу после возвращения из СИЗО давал большое интервью, где подробно все объяснял. Но люди все равно верят только в то, во что хотят верить.

С.П: От чего умер Микола?

Р.Ф: Он был болен, несмотря на здоровый вид. После 2 мая вследствие стресса болезнь обострилась, лечение не помогло.

С.П: Какую задачу вы ставили своим людям?

Р.Ф: Тормозить толпу и не допустить побоища. С другой стороны, надо было сдерживать и патриотов, которые стали у собираться у нас, на Жуковского, 36. К вечеру тут был полный двор серьезно вооруженных людей, человек двести или больше.

С.П: Кто были эти люди?

Р.Ф: Все знали, что Жуковского, 36 - центр мобилизации всех патриотических сил. Все подтягивались и ждали команды. Даже Алексей Гончаренко пришел сначала к нам. Многие с легальным огнестрельным оружием, в квартале от нас подтягивались микроавтобусы, тоже с оружием. Я всех загнал во двор, ни один человек не имел права выйти. Я не мог спрогнозировать, во что это все может перерасти ситуация. Если бы началось мародерство или массовый хаос, и милиция не справилась с этим, мы могли бы взять под охрану своими силами госучреждения, мэрию, облсовет, стратегические объекты. Мы бы раздали нашим людям повязки, и они бы охраняли общественный порядок как дружинники.

С.П: Как долго они находились на Жуковского?

Р.Ф: Очень долго, фактически до конца. Они могли выехать только на конкретные задачи. Приехала «Самооборона» из Николаева, 40 человек серьезно оснащенных. Вечером 2 мая мы зачистили лагерь на 411 батарее. Заходили аккуратно, дали возможность противнику уйти, оставили коридор. По моей информации, в том лагере было огнестрельное оружие, поэтому я пошел первым с проверенными близкими людьми, на всякий случай. Нам тогда Зоя Казанжи даже дала «скорую помощь», чтоб была рядом в случае чего. Все имущество, которое там было, мы передали в нашу часть ВВшников. Я строго следил, чтобы ни один человек с Жуковского без команды не выезжал, и в городе на выезде были реально только две «тяжелых» мобильных группы, о которых я сказал раньше.

С.П: Вы сами были на Куликовом во время событий?

Р.Ф: Я приехал на Куликово поле поздно, фактически уже после пожара, в тот момент, когда «Альфа» захватывала двух человек. К слову, никто до сих пор не знает, кого именно. Несмотря на то, что столько людей видели этот захват (или эвакуацию), «альфовцы» отрицают, что вообще там были. Почему-то они сначала среагировали на меня, подъехал микроавтобус, но я показал им свою желто-блакитную повязку под курткой, и они просто поехали дальше.

Еще я могу сказать, что там внутри был «Сокол», я их видел, и они зачищали второй этаж, правую секцию здания. Зачищали стандартно — светошумовая граната, потом они. И я два раза слышал очередь из автоматического оружия, которое на тот момент было только у милиции.

С.П: Кто мог отдавать им приказ?

Р.Ф: Только милиция.

С.П: Какая была их задача, с вашей точки зрения?

Р.Ф: Они заходили уже после пожара, потому что уже лежали выбросившиеся из окон. Они, скорее всего, зачищали, чтобы могли зайти пожарники, локализовали точки сопротивления. Ведь в здании и с крыши велась стрельба. Это только гражданским может быть непонятно, а для военных это стандарт, так положено в таких ситуациях. Допустим, видят, что стреляют со второго этажа, правое крыло. Сдернули решетку с первого этажа, зашли, поднялись, если есть там проход или лестничный марш, поднялись на второй этаж и подавили огневые точки противника, чтобы пожарники могли работать. Или убедились, что там чисто. Стрельба могла быть и предупредительной. Но далеко эти «сокола» не зашли, я думаю, так как там было сильное задымление.

С.П: Вы взаимодействовали с Антимайданом в апреле?

Р.Ф: Да, я дважды был в их лагере. Оба раза речь шла о конкретных вещах. Тогда в Одессу перевели штаб ВМС, как раз рядом с Куликовым. И я знал, что они начнут там проводить свои митинги. Тогда я собрал всех адекватных анимайдановцев в одной палатке, мы попили чаю. Тогда я сказал им: я человек серьезный, не с митинга, не мент, и я появляюсь только тогда, когда у кого-то неприятности. И если хоть одного увижу возле штаба ВМС, то реакция будет очень жесткой. Все с этим согласились, кроме одного – Майданюка (Одинова), который замялся и сказал, что не сможет отменить акцию, назначенную на 16.00 (25 апреля — ред.). Я настаивал и предупреждал его, но он все-таки вышел и вывел людей, причем это были типичные «титушки», которых на Куликовом никто не знал. Я приехал на эту акцию, пробился через толпу и вытащил Майданюка. Я хотел подключить полковника Фучеджи к процессу перевоспитания этого дегенерата, но Фучеджи его явно покрывал. Но после этого случая Одинов –Майданюк фактически ушел в подполье, а милиция начала меня саботировать. И тогда я сделал вывод, что с Фучеджи работать открыто нельзя, несмотря на то, что мы проводили совещания с ним почти ежедневно.

У Фучеджи была обычная для милиции манипулятивная тактика — заводить плотные связи и в одном и в другом лагере, чтобы каждому казалось, что Фучеджи симпатизирует именно им. Но по правде говоря, он просто заигрался, и в итоге из него сделали стрелочника.

С.П: Во время вашей встречи с лидерами Антимайдана на Куликовом поле обсуждалось совместное патрулирование силами Майдана и Антимайдана. О чем именно шла речь?

Р.Ф: Всем нравилась эта идея, в том числе и Фучеджи. Но реализовать ее было невозможно. Хотя были реальные переговоры и попытки — к нам на Жуковского приезжал комендант Куликова поля Алексей, атаман православных казаков Коломийцев. Это мог быть один из вариантов вытянуть с Куликова просто протестных людей. Но, видимо, это как раз и не нравилось тем, кто получал финансирование от разных источников. Не забывайте, что тогда резко обострилась борьба за власть, это было перед выборами. Платили Куликовому полю все. Я видел многие вещи, которые мне очень не понравились: Куликово поле превратилось в бизнес. Все лидеры плотно сидели на финансовых потоках.

С.П: Как вы думаете, кто в итоге виноват в жертвах 2 мая? Вы поддерживаете версию российского следа?

Р.Ф: Когда говорят, что это было спровоцировано ФСБ, я в это не верю. ФСБ никогда бы не дало команду на самоубийство Антимайдана и Куликова поля. России это было невыгодно. Они хотели протянуть другой сценарий. Им было выгодно постепенно раскачивать Одессу, чем они и занимались. И им нужны были гражданские люди в толпе, живой щит для «зеленых человечков» — по примеру Крыма, Горловки или Славянска. 2 мая - это инициатива наших местных идиотов, которые сами поломали этот сценарий.

С.П: Как вы думаете, Долженков мог сам принять решение о нападении на марш? Или кто-то ему дал команду, от которой он не мог отказаться?

Р.Ф: Я думаю, что причастна местная элита. Коммунисты, марковцы и скорики-помидорики, вся эта нечисть, как я их называю. Но то, что люди погибли – это нелепая случайность. Это не подстроено, это невозможно подстроить. Они инстинктивно туда забежали держать оборону. За их жизни ответственны в первую очередь пожарники и милиция.

С.П: Расскажите о себе, кто вы, откуда появились?

Р.Ф: Я одессит, занимался бизнесом.

С.П: СБУ? Разведка?

Р.Ф: Специальная подготовка есть. Вообще-то неважно, кто я и откуда, потому что сейчас время социальных лифтов. Я себя считаю оппозиционным к власти, и я знаю, что таких людей много.

После Майдана и аннексии Крыма одесское руководство, Немировский и Луцюк в частности, демонстрировало полную неадекватность и неготовность власти противостоять реальной опасности. Вертикаль власти отсутствовала. Были действующие горизонтали на месте и слабые вертикали через людей, которые либо имели денежно-финансовый ресурс, либо авторитет. Киевская власть де-факто не могла управлять, она могла опираться только на отдельные группы людей, которые стали формироваться в разных областях Украины.

Когда Турчинов стал и.о. Президента, он столкнулся с саботажем на местах, и Крым это особенно ярко показал. Таких тяжелых условий в истории Украины еще не было. Я приведу пример из моей практики, о котором никто не знает, просто чтобы проиллюстрировать, насколько трудная была ситуация. По личной просьбе Турчинова мои друзья и соратники провели в начале марта в Мариуполе операцию по освобождении мэрии от сепаратистов, которые ее заняли и там сидели. Это уже после аннексии Крыма. Зашли бескровно, вытащили всех этих сепаратистов, буквально за уши, сдали в милицию. Были с оружием, но обошлось без стрельбы. Но наутро, проснувшись в гостинице, мы увидели по телевизору, что эти сепаратисты уже на свободе и дают интервью налево и направо, да еще совместно с милицией. Этот пример демонстрирует, как на самом деле вели себя власти на местах. Центральная власть была настолько слаба, что местная могла выбирать, на какой стороне быть, поддерживать патриотов или сепаратистов. И мы поняли, что надо действовать иначе.

Другой пример годичной давности. В результате двухчасовых переговоров по телефону с теми, кто захватил донецкую ОГА, было договорено, что они выйдут, и их не будут преследовать. Но потом приехал Тигипко и вмешался в переговорный процесс, объяснив захватчикам, что они имеют такое же право захватывать здания, как и те, кто был на Майдане. И после этого демарша Тигипко сепаратистские процессы укрепились, и это было еще до Славянска.

С.П: Можно сделать вывод, что после событий на Донбассе центральная власть не рисковала напрямую опираться на представителей региональной власти и нуждалась в патриотических общественниках, вроде вас? А как вы взаимодействовали с центральной властью?

Р.Ф: В качестве примера могу привести тот факт, что мы разработали и подали план «Фортеця» по защите Одесской области. И 19 апреля 2014 года Арсен Аваков его принял и утвердил. Этот план был согласован с СНБО, Генпрокуратурой, СБУ. Так как местная власть не работала, такие люди, как я, вынуждено ее подменяли. Другой яркий пример — батальон «Шторм», официальное милицейское спецподразделение, которое мы создали из добровольцев одними из первых в Украине.

С.П: Становится понятным, почему глава РНБО Парубий в конце апреля привез вам несколько бронежилетов, про которые до сих пор ходят зловещие слухи. Кстати, сколько было их, тех бронежилетов?

Р.Ф: Парубий привез два десятка хороших «Корсаров». Часть оставил на блокпосту ребятам, часть пошли в «Шторм».