В нынешнем году это – особый день. Украина испытывает ожесточенное политическое противостояние: несколько дней назад в Киеве пролилась кровь, сторонники и противники Майдана обвиняют друг друга во всех мыслимых и не мыслимых преступлениях, тревожно в Крыму и на востоке страны. Да и в Одессе не стихают споры по поводу того: кто виноват и что делать? И в эти дни, пожалуй, лишь православные храмы являются местом, где политические противники могут забыть о своих земных страстях и разногласиях и, испросив друг у друга прощения, вступить в многодневное поприще Великого поста, чтобы с сокрушением о своих грехах, очистившись духовно и телесно, встретить светлое Христово Воскресение. По традиции воскресным вечером в Свято-Успенском Одесском кафедральном соборе соберется городское духовенство, многочисленные верующие, чтобы выслушать напутственное слово митрополита Агафангела и, получив его архипастырское благословение, вступить в период покаяния и молитвы. ***
Последнее воскресенье перед Великим постом искони называлось в Православной Церкви Прощеным. Вечером этого дня верующие, по обычаю, просят прощения друг у друга, чтобы вступить в пост примиренными, свободными от всех недоразумений и обид. В евангельском чтении того же дня звучат слова Христа о прощении: «Если не простит каждый из вас, то и Отец ваш Небесный не простит вам прегрешений ваших» (ср.: Мф. 6:15; 18:35). Прощение… Слово это привычное. Но вот повторяешь его мысленно несколько раз, и оно вдруг начинает звучать странно и непривычно. Внезапно понимаешь, что прощения почти и нет совсем в нашем мiре, в нашей жизни; что слово это мало чему теперь соответствует. Взять хотя бы для примера всю область международных отношений, все, о чем ежедневно пишут газеты, о чем безостановочно вещает радио. Сколько во всем этом псевдоправедного гнева, сколько воплей о правах и их защите, о врагах и угрозах со стороны, сколько самолюбования, самоутверждения, самовосхваления! Никому, я думаю, в голову не пришло бы сказать от имени государства, страны, народа примерно следующее: «Мы виноваты, простите нас, забудем прошлое, начнем все заново! » Такое предложение показалось бы неслыханным, невозможным как умаляющее национальную гордость, наносящее урон нашей чести. Никто никогда не бывает неправ, ибо никогда никого не обижает, не утесняет. Виноват всегда кто-то другой. Но и этот другой тоже надрывается, доказывая свою правоту. Если внутренне отстраниться от всего этого шума, от всего этого словоизвержения, к которому мы так привыкли, мiр покажется сплошной вакханалией праведного негодования. Но ясно, что все это ложь и что ложь эта заводит в нравственный тупик, в котором и пребывает сейчас человечество. Нет прощения между народами, но нет его и между людьми. И тут тоже сама возможность и необходимость, сам дух прощения постепенно выветриваются из человеческих отношений. Тут тоже царствуют голый формализм прав и их защиты. И все это еще дальше заводит в какую-то ледяную пустыню, где не остается места простоте и теплоте, живой встрече человека с человеком. Поэтому христианское благовестие о прощении, сама мысль о прощении как краеугольном камне человеческой жизни снова оказывается чем-то новым, неслыханным. В это нужно вдумываться, это нужно заново раскрывать в себе усилием совести, усилием воли. «И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим» – в этой мольбе о прощении, в этой тоске по примирению и воссоединению заключено сердце христианства. Что такое прощение? Это вовсе не обычная наша снисходительность: «Ты, мол, так плох и слаб, что уж с тебя требовать! » Снисходительность основана на презрении, в лучшем случае – на равнодушии. Но прощение не есть и оправдание зла. С этой точки зрения, пословица «Все понять – все простить» – не христианская пословица. От того, что мы понимаем причины, приведшие к злу, зло не перестает быть злом, не становится добром. Зло никогда нельзя оправдать. Это значило бы снять с человека ответственность, лишить его свободы. Каковы бы ни были объяснения и оправдания, сколько бы ни было так называемых «смягчающих обстоятельств», свободный человек не хочет такого прощения – прощения, которое означало бы, что он всего лишь игрушка каких-то сил и причин, над которыми сам не властен. Таким образом, христианскую идею прощения очень важно не смешивать с унижающими человека установками: презрением, равнодушием, детерминизмом. Глубина, красота и, можно сказать, парадокс христианского прощения в том, что в нем нет как раз ни йоты презрения и снисходительности. Оно основано на убеждении, что, сколько бы ни падал, сколько бы ни порабощал себя злу человек, не в этом падении и порабощении настоящая его сущность. Иными словами, христианское прощение основано на любви. А любовь – это и есть, прежде всего, вера в человека, и притом в каждого, вера в то, что каждый имеет в себе – пусть глубоко погребенное и забытое – светлое стремление, чистую первооснову личности. В Евангелии есть рассказ о том, как к Христу привели женщину, застигнутую в прелюбодеянии, которую по обычаю того времени собирались побить камнями. Ее привели к Христу, чтобы попытаться поймать Его на слове. С одной стороны, закон требовал наказания за преступление, а с другой – люди, желавшие поймать Христа на слове, знали, что Он учил о любви и прощении. Итак, что же Он сделает? Если поступит по закону, то где же любовь и прощение? Если пойдет против закона, то где же Его учение о чистоте, несовместимой с преступлением против нравственности? А Христос сказал: «Кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень». А Сам, нагнувшись, чертил что-то на земле. Никто не бросил камня, и все один за другим ушли. Оставшись наедине с грешницей, Христос спросил: «Где же те, кто осуждали тебя?» И услышав, что все ушли, сказал: «И Я не осуждаю тебя. Иди и больше не греши» (ср.: Ин. 8:7–11). Поразительно в этом евангельском рассказе то, что Христос не принял ловушки, которую готовили для Него враги. Он не нарушил закон, ибо не сказал, что женщина эта невиновна и не заслуживает наказания. Но Он не нарушил и заповеди любви. Христос перенес весь вопрос из плоскости закона и отвлеченной морали в плоскость личного отношения к этой женщине, к этому человеку. Он простил ее и тем самым как бы сказал: «Я верю, что этот грех, это преступление – не настоящая твоя сущность, Я верю, что ты сама осудила их, Я верю, что ты хочешь и можешь исправиться». Это прощение было актом веры в нее, и эта вера была началом не только ее возрождения, но и возрождения тех, кто во имя формального принципа готовы были осудить и убить. Вот такое прощение, основанное на таком подходе к человеку, на вере в него и любви к нему, необходимо нам сейчас, как воздух. О нем говорит, к нему призывает нас Прощеное воскресенье – к тому, чтобы каждый из нас перенес свое отношение к другому на ту глубину, где оно только и становится подлинно человеческим. О, если бы в наш мiр самоутверждения и псевдоправедности ворвался благостный и освобождающий дух прощения! Протопресвитер Александр Шмеман ***
…Христос пришел в мир, чтобы примирить его с Собою, и в Себе — с Богом; и мы знаем, какой ценой это Ему обошлось: беспомощным, уязвимым, беззащитным Он отдал нам Себя, говоря: делайте со Мной, что захотите; и когда вы совершите последнее зло, — узрите, что Моя любовь не поколебалась; она была и радостью, она была и пронзающей болью, но это всегда только любовь… Это пример, которому мы можем, которому мы должны следовать, если хотим быть Христовыми. Прощение наступает в момент, когда мы говорим друг другу: я знаю, как ты хрупок, как глубоко ты ранишь меня, и потому, что я ранен, потому, что я жертва — иногда виновная, а иногда и безвинная — я могу повернуться к Богу и из глубины боли и страдания, стыда, а подчас и отчаяния я могу сказать Господу: Господи, прости! Он не знает, что он делает! Если бы только он знал, как ранят его слова, если бы только он знал, сколько разрушения он вносит в мою жизнь, он не сделал бы этого. Но он слеп, он не созрел, он хрупок; и принимаю его, я понесу его или ее, как добрый пастырь несет погибшую овцу; потому что все мы — погибшая овца Христова стада. Или же я понесу его, ее, их, как Христос нес крест: до смерти включительно, до любви распятой, когда нам дана вся власть простить, потому что мы согласились простить все, что бы нам ни сделали. И вот вступим в Пост, как идут из густой тьмы в рассеивающийся сумрак, и из сумрака в свет, с радостью и светом в сердце, отрясая прах с ног, сбрасывая все путы, держащие нас в плену: в плену у жадности, в плену у зависти, страха, ненависти, ревности, в плену взаимного непонимания, сосредоточенности на себе — потому что мы живем в плену у самих себя, тогда как мы призваны Богом быть свободными. И тогда мы увидим, что шаг за шагом мы движемся как бы через большое море, прочь от берегов мглы и сумрака к Божественному свету. На пути мы встретим распятие; и в конце пути придет день, — и мы будем предстоять перед Божественной любовью в ее трагическом совершенстве, прежде чем она настигнет нас неизреченной славой и радостью. Сначала — Страсти, сначала — Крест; а потом чудо Воскресения. Мы должны войти и в то, и в другое; войти в Страсти Христовы вместе с Ним, и вместе с Ним войти в великий покой и блистающий свет Воскресения. Себе я прошу у вас прощения за все, что я должен был сделать и не сделал, за то, как я нескладно делаю вещи, и за многие, многие вещи, которые следует сделать и которые остаются несделанными. Но давайте поддерживать друг друга на этом пути взаимным прощением, любовью, и помнить, что на трудном пути, в момент кризиса очень часто нам протягивает руку человек, от которого мы не ожидали ничего доброго, которого мы считали чужим или даже врагом: бывает, он вдруг увидит нашу нужду и отзовется на нее. Давайте, поэтому, раскроем свои сердца и глаза, и будем готовы увидеть и отозваться. Митрополит Сурожский Антоний *** НЕ ПОМНИТЬ ЗЛА. Духовная тайна 99-летнего старца Иеремии
Каждый из нас на своем жизненном пути постоянно сталкивается с положительными и отрицательными событиями, поступками, опытом. При этом доброе и положительное мы нередко с легкостью забываем, как нечто для нас должное и обыденное, тогда как негативные моменты подолгу помним, ими подпитываемся в своем раздражении и неприязни к нашим обидчикам. Порой проходят годы, но старые обиды так и не отпускают нас, так и терзают наши сердца… Казалось бы это естественное человеческое качество. Но насколько оно естественно с христианской точки зрения? Что должен на самом деле человек помнить, пройдя через сложные испытания и трудности, нередко посылаемые нам Богом на нашем жизненном пути? Задуматься над этим меня заставила недавняя беседа 99-летнего схиархимандрита Иеремии (Алехина) из Русского Афонского Свято-Пантелеимонова монастыря с одним известным русским эмигрантским деятелем, о которой поведал мне духовный сын старца монах Ермолай (Чежия). Мало кто знает, что за неисчезающей с лица батюшки Иеремии любвеобильной и жизнерадостной улыбкой на самом деле скрывается горечь страданий и боли, пережитой им в советских и немецких лагерях и ссылках. Имея столетний жизненный опыт (родился батюшка на Луганщине в 1915 году! ), ему довелось претерпеть множество тяжких испытаний и лишений, пройдя через которые не каждый способен остаться при здравом рассудке, не озлобиться и сохранить в своем сердце веру и любовь к ближним. Его детство припало на годы богоборческой революции и гражданской войны. Мальчишкой он был вместе со всей семьей сослан советской властью в Сибирь. Там, в неимоверных условиях, без крова над головой, от голода и холода на его глазах погибли родители, братья и сестры. Из некогда огромной казачьей семьи Алехиных он, чудом Божиим, один остался живым. Бежав из лагеря, будущий старец несколько лет скитался, пешком добирался в родные края, на Украину. Устроившись в 1935 г. на работу простым рабочим на металлургическом заводе в Мариуполе, он не пожелал отречься от веры и вступить в компартию, открыто засвидетельствовав, что является православным христианином. За это снова подвергся угрозе преследований и ареста. С приходом же немцев в 1941 г. был насильно угнан на тяжелые работы в Германию и здесь попал в концлагерь. Будущему старцу на протяжении долгих четырех лет вновь довелось испытать издевательства, голод и нечеловеческие условия жизни. Несмотря на пережитые страдания и горе, он, на удивление, так и не ожесточился, сохранив в сердце непоколебимую веру в Господа. И когда в 1945 г. его освободили, на вопрос советского офицера – чем планирует заниматься в дальнейшем? – ответил, что хочет провести остаток своей жизни в служении Господу. Можно только представить, какая реакция была у советского офицера… Лишь чудом Божиим он избежал нового ареста. Стать священником сразу по возвращении на Родину ему не удалось. Поэтому пришлось работать простым рабочим на хлебозаводе в Луганске. В этот период будущему старцу довелось претерпеть немало новых испытаний и даже гонений за веру, но все это не сломило его. Более того, новая волна атеистического наступления на религию при Хрущеве сподвигла к принятию решения окончательно уйти из мiра и всецело посвятить свою жизнь служению Богу. Так в 42 года (в январе 1957 г.) Яков Алехин в Одессе принял монашеский постриг с именем Иеремия, а затем и священнический сан. Непростым оказался и его путь на Святую Гору Афон. Узнав, что в 1960 г. из Псково-Печерского монастыря некоторые из монахов будут направлены на служение в Русский Афонский Свято-Пантелеимонов монастырь, отец Иеремия, по совету своего духовного наставника – бывшего насельника этой святогорской обители преп. Кукши (Величко, + 1964) Одесского, тоже подает соответствующее прошение. Но попасть на Афон в те годы было крайне сложно. Целых 14 лет довелось о. Иеремии ждать разрешение. И все же, несмотря на все сложности, в 1974 г. патриарх Константинопольский Димитрий из шести заявленных монахов из СССР выбрал именно его, выдав соответствующее разрешение на поселение на Святом Афоне. С тех пор батюшка Иеремия, даже не мечтавший о такой милости Божией, безвыездно подвизался на Святой Горе, став в последствии игуменом русской афонской обители. Несмотря на такой статус, батюшка всегда остается прост в общении и быту, нестяжателен, аскетичен, строг и требователен к себе, и в то же время очень добродушен и любвеобилен как по отношению к братии, так и к паломникам, вне зависимости от их социального статуса и положения. Одним словом монах. И главное, как оказалось, он за все в жизни благодарит Бога и постоянно молится за всех людей, особенно за тех, кто нанес ему столько страданий и боли. Так вот, недавно старца Иеремию (Алехина) в Свято-Пантелеимоновом монастыре навестил его давний друг – один известный русский эмигрантский деятель (его имя я сознательно не называю), подобно батюшке также испытавший горькую чашу страданий в советских и немецких концлагерях. Завязалась дружеская беседа, обмен воспоминаниями… Один из присутствующих монахов стал расспрашивать гостя о пережитом им в советских концлагерях… И тот поделился своими бедами и болью, подчеркнув, что люди в лагере были хуже собак, были невероятно жестоки, издевались… И тут же добавил, что отец Иеремия может рассказать не меньше ужасов, ведь там все прошли одно и то же. И обратился к батюшке… В ответ отец Иеремия, немного помолчав, как-то спокойно и благоговейно говорил: «Да, да, я помню… Я помню, когда мои родители погибли, начальник лагеря вызвал меня, дал три рубля на карманные расходы и посоветовал ночью бежать… И я сбежал. Три года скитался, пешком шел от деревни к деревне, и нигде люди не давали мне умереть с голоду, не оставляли без пропитания, хоть и рисковали из-за меня. Бог посылал добрых людей. Я помню. Спасибо за все Господу! » Собеседники почувствовали некую неловкость и чтобы как-то переключиться, присутствующий монах спросил у гостя о немецких концлагерях. Тот стал рассказывать, что в нацистских лагерях было еще хуже и что при виде немцев он до сих пор с трудом сдерживается… Не может забыть тех издевательств, что довелось пережить. И добавляет, что отец Иеремия тоже может рассказать, какие там были нечеловеческие условия… В ответ батюшка, опять слегка помедлив, заулыбался, как будто вспомнил что-то приятное, и сказал: « Да, да, я помню… Помню немецких женщин, которые каждый день приходили и бросали нам через колючую проволоку хлеб, чтобы мы не умерли с голоду. Их хлеб был таким вкусным, что до сих пор помню его вкус. Спасибо за все Господу! » Задумавшись над сказанным, я поразился, как старец Иеремия, пережив столько горя, страданий и лишений, не только не ожесточился, не потерял веру, но даже и из этих тяжких испытаний помнит только самое хорошее, доброе… Рассказывает о тех ужасных в его жизни событиях с улыбкой, как о чем-то приятном. И главное, за все благодарит Бога. В этом, видимо, и кроется духовная тайна старца Иеремии. Тайна его внутреннего подвига и долголетия. Здесь и ответ на вопрос, что же должно помнить из сложных жизненных испытаний и трудностей, посылаемых нам Богом… Это же есть и рецепт духовного выздоровления и примирения нашего общества. Составлено по рассказам духовного чада отца Иеремии монаха Ермолая. |
Adam Viter
