Вы сами пригласили меня на Думскую и открыли этот блог. Вы предлагали в ФБ мне публиковать у Вас мои рассказы. Я предупреждал Вас, что пока Ваш модератор не наведет порядок на форуме из этого ничего путного не выйдет.

К сожалению, все так и получилось. Осталось непонятным лишь нежелание Вашего модератора пресечь поток оскорблений и хамства на форуме Думской. Ведь кроме, максимум, десятка откровенного быдла, здесь есть несколько сотен приличных и порядочных людей, которым этот десяток изрядно портит кровь.Порядка десятка из здешних форумчан теперь мои друзья и в ФБ. Причем, без всяких ников. Интересно, что по личке можно нормально общаться со всеми без исключения! Но… Как только тролли собираются в стаю — сразу вступает в действие стадный инстинкт, который и поощряется бездействием модератора. Думаю, что есть самый простой вариант навести порядок. Если нет возможности поддерживать чистоту форума, то его лучше прикрыть.

Меня неоднократно предупреждали многие добропорядочные граждане, в основном, журналисты и люди культуры, что иметь дело с Вашим изданием нельзя. Увы, такой у меня характер — пока сам не сталкиваюсь с чем-то нехорошим не успокаиваюсь. Теперь убедился, что с Думской.Нет реально что-то не так.

Видимо, это — Ваша редакционная политика? В последнем посте я специально вызвал огонь на себя и просил друзей не вмешиваться в происходящее. Дошло до мата. Выползли все: начиная от комсомольцев-сектантов, заканчивая откровенных психопатов. Пошли угрозы в личку. Ни малейшей реакции со стороны модератора. Обращался напрямую к Вам — тот же результат. Такое впечатление, что Вы специально плодите здесь всякую нечисть?

Я к Вам не напрашивался. Напротив, меня пригласили Вы сами. Видимо, так Вы принимаете гостей?

Спасибо. Боюсь, скоро Вы останетесь один на один с этими недовольными троллями. Увы, это Ваш собственный выбор.

Надеюсь, сейчас Вы закроете мой блог? Ведь, я об этом Вас неоднократно просил.

Так что прощайте, собиратель реликтов.

Сергей Стеблиненко

P.S.

Всем нормальным людям, которые до сих пор есть на этом форуме, не советую здесь оставаться. Место, знаете ли, не совсем приличное — могут обматерить. Хотя новостная часть — очень даже неплохая. Скажу больше — самая оперативная в городе. Жалко, что отсутствие контроля за форумом портит впечатление от всего сайта…

P.S. 2
Чтобы не остаться непонятым, вынужден согласиться, что после потока грязи в свой адрес несколько раз не удержался. Может не нужно было обращать внимание? Я привык отвечать всем, кто ко мне обращается. Никогда, ни в одном тексте блога не был высокомерен и неучтив. Но терпеть в комментах хамства тоже не считаю возможным.
Привожу дословно стихотворную перепалку (не считаю нужным спрашивать разрешения на публикацию текстов, находящихся на моем блоге):

T-34 9 ноября, 14:59

Не вынесла душа Поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде… и убит!
Ждем вторую часть «Марлезонского балета»…:)
Все 16 актов намерены исполнить?:)

Sergey Steblinenko 9 ноября, 15:07

Для танка и человека Лично.

Не стоит гадить под поэта
Пусть даже и в тиши клозета.
Коль нет таланта, нет огня,
Сиди и делай под себя…

Odessa013
Odessa013 9 ноября, 18:24

Вы конечно не бл*дь,
Просто очень похожи.
Не хочу оскорбл*ть,
Но читаю по роже
Вашу бл*дскую суть,
Вашу суч*ю натуру.

И как реагировать? И это было сказано человеком под ником. Почему бы ему не назвать свое имя, при такой храбрости и учтивости? Текст сей до сих пор находится на страничке… Где же хваленый модератор? Где поборник морали от. Лебедев? Останавливать хамство и мат нужно у всех. Я — не исключение. Тем более, это прописано правилами Вашего же форума. Или есть люди, которым позволяют здесь мат, ксенофобию, антисемитизм и т.д.? Между прочим, я ответил, назвав этого человека морской свинкой. Настоящей свиньей было как то неудобно… Перед свиньей…

http://dumskaya.net/post/30-let-spustya-/author/#comments








]]> Fri, 09 Oct 09 14:15:37 +0300 http://dumskaya.net/post/otkrytoe-pismok-oleshu-konstantinovu-re/author/ http://dumskaya.net/post/30-let-spustya-/author/ В этом месяце исполняется ровно 30 лет одному, казалось бы, незначительному событию в жизни нашего города, но достаточно важному в жизни целой группы теперь уже известных и популярных людей. 30 лет назад в Одесском объединении молодежных клубов был создан Клуб Веселых Встреч — первый официальный клуб юмора в нашем городе, а, возможно, и во всем Советском Союзе. КВВ был самодеятельной организацией внутри ОМК и не имел к хозяйственной деятельности ОМК (дискотекам) никакого отношения. На свои мероприятия члены клуба всегда (!!! ) покупали входные билеты, которых вечно не хватало. Родоначальниками КВВ стали известный шоу-мэн Юрий Володарский и председатель ОМК Михаил Бочаров. Большую поддержку в становлении КВВ оказал 1 секретарь обкома комсомола Сергей Гриневецкий. Боюсь, что без его личного участия многих осуществленных нами мероприятий просто не могло быть априори. Об этом слышал не раз непосредственно от самого Бочарова. Причем он говорил лишь о двух людях, содействующих нам, — Гриневецком и Боделане (тогдашнем 1 секретаре горкома партии). Время тогда было сложное и многие с удовольствием прикрыли бы нашу сомнительную деятельность. Областное управление культуры, под крышей которого тогда работало ОМК, и КГБ, которым теперь пугают маленьких детей, заняли по отношению к КВВ нейтральную позицию. Мы знали, что обе эти организации находились где-то рядом и могли в любую минуту прервать нашу «пустую болтовню», но никогда не ощущали от них прямого давления. То же самое можно сказать и о партийных органах. За 3 года работы (1985-88гг) я не встречал в ОМК ни одного партийного работника, указывающего нам, что и как нужно делать. Не говоря уже за комсомольских. Хотя на наших концертах их видел неоднократно и в достаточных количествах. Останавливаюсь на этом подробно, потому что в последнее время находится немало людей, желающих поделиться достижениями КВВ. Помогали они чем либо ОМК или, напротив, мешали? На это мог бы ответить, увы, ушедший от нас Бочаров. От себя могу сказать лишь одно — мы с ними при подготовке чего-либо, непосредственно, никогда не сталкивались. Была ли в этом заслуга самого Бочарова или к тому времени все эти органы уже занимали достаточно прогрессивные позиции сказать сложно. Возможно, им уже, просто, было не до нас. Не знаю. В любом случае, мы делали то, что считали нужным (организационно-материальную часть обеспечивало ОМК, к этому мы отношения не имели никогда). Хотя, надо признать, иногда срабатывали предохранители внутри нас самих. Расшатывали ли мы фундамент СССР? Вряд ли. Но то, что отвлекали внимание населения от пустых прилавков магазинов — так это точно!

Мне не посчастливилось быть у колыбели КВВ, но повезло не только услышать его первое слово, но и ляпнуть свое. Нас было не много, но мы были полны надежд: Юрий Володарский, Ян Коренфельд, Сергей Осташко, Алексей Коздоба, Владимир Шинкаревский, Григорий Эрлих…
Из рядов КВВ в большой свет эстрады, театра и кино вышли настоящие звезды:
актеры — Юрий Стыцковский, Александр Биньковский, Алексей Агопян, Дмитрий Шевченко, Игорь Головин, Яков Гопп, Сергей Олех и др.
авторы — Сергей Осташко, Ирина Полтарак, Александр Рыбалка и др.
Коллективными членами КВВ были:
комик-труппа «Маски» (переросшая из коротких штанишек студенческой пантомимы во всемирно известный театр клоунов),
музыкальный квартет «Большой секрет» (прародители клезмер бэнда «Мамины дети», чтоб они были нам здоровы).

Сначала мы собирались в кафе «Ретро», но постепенно стали выползать на свежий воздух. Так постепенно нам удалось восстановить городские Юморины и шествия ряженых вновь заполнили первоапрельскую Одессу, провести городское первенство КВН, ничем не уступающее союзно-телевизионному, основать бионале карикатур, породить первый в Одессе и, естественно, СССР конкурс Мисс-Одесса-87…
В общем, в городе не было массового мероприятия, в котором не мелькали наши физиономии, не звучали наши шутки, не гремели наши песни. А потом к этому все привыкли. Смех стал звучать все громче. а по мере перестройки общества стал доходить до истерики. Новая реальность в которую начинала входить страна оказалась гораздо жестче того, что мог придумать даже самый смелый фантаст. Впереди замаячил большой пост-советский бардак. Тогда мы посмотрели друг на друга и поняли, что сделали все, что могли для этого города. Хорошее или плохое, сказать сложно. Лично мне кажется, что хорошее. Впрочем, пусть выводы делают наши потомки, а не современники. После чего разбежались в разные стороны. Потекла обычная человеческая жизнь. Но осталась проверенная годами дружба, чуть притупленное с годами чувство юмора и веселый смех внуков, напоминающий нас самих 30 лет назад.

ТВОРЧЕСКАЯ И АДМИНИСТРАТИВНАЯ ГРУППА ВСЕХ ГЛОБАЛЬНЫХ СВЕРШЕНИЙ
Михаил Петрович Бочаров (увы, с нами уже нет) — директор всего
Даниил Маркович Шац (увы, с нами уже нет) — художественный руководитель, сценарист и режиссер всего
Юрий Володарский — режиссер, сценарист и вездесущий ведущий всего
Сергей Стеблиненко — сценарист, подмастерье у всех
Геннадий Чумак — техническое обеспечение всего
Владимир Пасько — (увы, с нами уже нет) материально-организационное обеспечение
(мы единственные, кто получал зарплату, остальные работали за идею)

АВТОРСКАЯ ГРУППА КВВ
Алексей Коздоба (увы, с нами уже нет)
Сергей Осташко
Сергей Стеблиненко
Александр Федоренко

АКТЕРЫ СТУДЕНЧЕСКОГО ТЕАТРА ОПИ
Александр Биниьковский (увы, с нами уже нет)
Юрий Стыцковский
Алексей Агопян
Дмитрий Шевченко
Игорь Головин

АКТЕРСКАЯ ГРУППА УДАЧНАЯ КОМПАНИЯ
Сергей Олех
Яков Гопп
Максим Горохов

АВТОРСКИЕ ГРУППЫ КОМАНД КВН
Авторская группа КВН ОПИ (сезон 1987-1988):
Владимир Трухнин
Ирина Полторак
Александр Завелион
Владимир Гошуренко
Александр Коханчик
Алексей Сухоруков
Инна Португал
Александр Рыбалка
Авторская группа команды молодых учителей
Эдуард Каменецкий
Алик Тарасуль
Ирина Афонина
Авторская группа команды ОВИМУ
Александр Колдаков
Александр Твердохлебов
Сергей Голубовский
Авторская группа команды ОМИ
Феликс Мильштейн
Дмитрий Птяшко
Студия Сатиры и Юмора «Резонанс» (1987 год рождения)
Дмитрий Романов (увы, с нами уже нет)
Вера Крохмалева
Александр Беренштейн
Лев Вайсфельд
Владимир Гордон
Михаил Кличко
Михаил Коломей
Сергей Ковалинский
Анатолий Линник
Сергей Милошевич
Александр Рыбалка
Альберт Пассерман
Владимир Рывкин
Ирина Полторак
Борис Тимановский
Григорий Фаер
Лена Каминская
Алексей Овчинников

КЛУБ КАРИКАТУРИСТОВ КОК
Владимир Шинкаревский
Валентин Стоянов
Владимир Лохтин
Сергей Рулевский
Петр Сигута (увы, с нами уже нет)
Сергей Куприй
Виктор Джеваго
Леонид Левицкий (увы, с нами уже нет)
Сергей Дудченко
Евгений Мучник
Артур Суханов

АРХИВАРИУСЫ
Ян Коренфельд
Артур Суханов

ПОСТОЯННЫЕ ФОТОГРАФЫ И ВИДЕО-ОПЕРАТОРЫ
Дмитрий Зюбрицкий (увы, с нами уже нет)
Игорь Поляков
Евгений Гарбуз (увы, с нами уже нет)
Александр Галантер

АДМИНИСТРАТИВНАЯ ГРУППА
Григорий Эрлих
Александр Шамес
Александр Отдельнов
Марина Бербер

и ещё не менее 500 человек, принимавших участие в тех или иных мероприятиях

http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D1%82%D1%8B%D1%86%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9, _%D0%AE%D1%80%D0%B8%D0%B9_%D0%90%D0%BB%D1%8C%D1%84%D1%80%D0%B5%D0%B4%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87
http://ru.wikipedia.org/wiki/Аг опьян, _Алексей_Мигранович
http://ru.wikipedia.org/wiki/Гопп, _Яков_Константинович
http://in.images.search.yahoo.com/yhs/search?_adv_prop=image&fr=yhs-Babylon-004&va=%D0%B4%D0%BC%D0%B8%D 1%82%D1%80%D0%B8%D0%B9+%D1%88%D0%B5%D0%B2%D1%87%D0%B5%D0%BD%D0%BA%D0%BE&hspart=Babylon&hsimp=yhs-004
http://www.kino-teatr.r u/kino/acter/m/ros/1020/bio/

http://kp.ua/daily/261012/362785/
https://www.facebook.com/groups/173534092771392/?fref=ts

]]> Fri, 09 Oct 09 11:24:57 +0300 http://dumskaya.net/post/30-let-spustya-/author/ http://dumskaya.net/post/nacionalnaya-identifikaciya-odessit/author/ - Мама, учительница сказала завтра
прийти в школу в национальном костюме…
- Фима, ты слышал? Этот охламон хочет
надеть в школу пыжиковую шапку!
(старый одесский анекдот)

В последнее время по городу вышагивают марши двух национальных групп — русских и украинцев. В целом от 50 до 500 человек. Идут, выкрикивают лозунги. Смело вышагивают. Вот только лица почему-то прикрывают. Зачем, спрашивается? Если ты не задумал ничего плохого, то чего прятаться? Никто тебя не трогает, открыто говоришь о том, что думаешь…

Сразу закрадываются сомнения в чистоте помыслов марширующих. И почему их так мало? Согласно переписи 2001 года в Одессе проживает около 600 000 украинцев, 300 000 русских и около 200 тысяч болгар, евреев, молдаван, армян, гагаузов и пр. Эй, ребята, а где все?

Почему же национальная идентификация горожан проявляется настолько слабо?

Теперь давайте немного поразмыслим и для начала определимся, к какой из национальных групп мы себя относим. Нет, не по паспорту, а по жизни.

Возьмем к примеру меня. По паспорту я украинец. Говорю, в основном, по-русски, но и на рідній мові теж розумію. В семье родителей — отец всегда говорил на русском, а мать — на украинском. При этом, в родне отца русских не было и в помине: сплошные украинцы и лишь прадед-еврей был взят из приюта и усыновлен. Причем, теми же украинцами. У матери в семье та же картина — русские, поляки и никого, даже отдаленно, напоминающего украинца. Детство они провели в пригороде Одессы, где все говорили на двух языках — вот и привыкли.

Сестра бабушки, царство ей небесное, жила в районе Нового рынка и часто вспоминала, что соседи свободно говорили на 5-6 языках (русский, украинский, идиш, молдавский, болгарский и немного французский). При этом большинство не умело писать ни на одном. То есть, полиглоты воспитывались исключительно на бытовом уровне!

Теперь попробуем меня куда-нибудь идентифицировать.

Вот, предположим, идут колонны. Пойти к русским? А что бабушка-украинка, глядя на это с небес скажет? Пойти к украинцам? Поляки косо смотреть будут. О прадеде-еврее вообще молчу…

Вот так постою на перекрестке и пойду домой. Глядь. а рядом тысячи одесситов по домам расходятся…
Так кто мы? Вроде бы. и не Иваны. родства не помнящие. Некоторые до 7 колена всех знают, но что-то мешает в колонны строиться.

Не будем забывать, что Одесса — город мигрантов. Ну, не было тут постоянных поселений ни одной из нынешних национальностей, живущих теперь в городе. Было несколько сел Мазепинских казаков, присягнувших туркам при условии не рубаться с единоверцами (напр. Нерубайское), и, пожалуй, все…

Не буду вспоминать, как заселялась и расстраивалась Одесса, да и как все перероднились друг с другом — не мне вам рассказывать. В итоге получился интернациональный город. Четвертый в империи, между прочим: Петербург, Москва, Варшава, Одесса и потом уже Киев. Так получилось, что благодаря порту и Порто-Франко мы вообще, кроме столицы, никому не подчинялись!

При СССР большинство предприятий были союзного подчинения и на Киев выходили, разве что, междугородные автобусные маршруты и партийно-комсомольско-профсоюзные организации. Как вы понимаете, проку было мало и от одних, и от других. Может, поэтому нам так не хочется подчинятся Киеву? Привыкли быть самостоятельными. Но делать нечего — связи разорваны, предприятия разобраны, кадры разбрелись по всему миру. Возврата к былому нет и не будет. Мы — граждане новой страны и живем по её Конституции. Хотя некоторых иногда и гложет ностальгия. Но это, скорее всего, о молодости, а не о прежних порядках.

Так, как же нам теперь себя идентифицировать? Как разрезать по живому вековую историю кварталов, улиц, районов? Семей, в конце концов!

Думаю, с этим нужно действовать осторожно. А лучше, вообще ничего не предпринимать. Ведь крошечная спичка брошенная в веками переплетенные генеалогические древа может вызвать большой пожар, в результате которого сгорит все…

Видимо, такая наша национальная идентификация — одесситы. Кстати, это звучит достаточно гордо и красиво! Так что, ребята, давайте жить дружно!

С горем пополам разобравшись с никами и получив массу подзатыльников по поводу и без, можно переходить к более интимным вопросам взаимоотношения в сети.

Честно говоря, блоггер из меня, пока ещё, как из кизьяка пуля престижного калибра. Вроде бы прицелиться можно и выстрелить, вот только при попадании никого пробить не получается. Особенно, если поверхность слишком твердолобая. Получается естественное стекание, которое местные завсегдатаи тактично именуют «сливом».

Итак, начну издалека. Почему-то некоторые граждане не представляют себе обычной бытовой ругани без мата. Чуть что, хватаются за крепкое слово, как утопающий за соломинку. Причем, утопающий тоже особо не подбирает выражений. Как будто прощаться с жизнью нужно именно такими колоритными словами. Виртуальная жизнь несколько отличается от обычной. Здесь нет прямого контакта между людьми, весь процесс общения происходит дистанционно. Кроме того, требуется дополнительное время, чтобы набрать соответствующий ситуации текст, отправить его и дождаться адекватного ответа. То есть, есть некоторое время задуматься. Тем не менее, некоторые ухитряются материться в сети по любому поводу, считая это своеобразным виртуальным шиком. Причем, в реальной жизни эти люди ни чем подобным, обычно, не выделяются.

Пришло время задать вопрос: зачем мы материмся в сети? Возможно, вопрос задан несколько неэтично (некоторые в сети вообще не употребляют ничего подобного), но без молчаливого согласия всего сетевого сообщества подобные вещи, вообще, никогда бы не случались. Стало быть, начнем с мата.

Материться умеют, практически, все, включая грудных детей и старых учительниц изящной словесности. Просто первые ещё не знают с чего начать, а последние – как закончить. Думаю рассуждения о теории возникновения мата можно упустить и сразу перейти к практическому его применению.

Во-первых, матерные слова и выражения применяются в разговорной речи повсеместно и даже встречаются в русской литературе прошлого и настоящего времени, подчеркивая, как эмоциональный настрой произведения, так и характер самих героев. А теперь, стоп. Больше в энциклопедии применении мата не говорится ничего. Попробуем разобрать указанные случаи. Понятно, что наша бытовая речь имеет самую разнообразную эмоциональную окраску. От признания в любви — до выражения крайней степени ненависти. Если в первом случае напрашиваются стихи, то во втором – тяжелая проза жизни. Недаром говорят, что из песни слов не выбросить. Как и не выбросить из нашей речи сказанных в сердцах выражений. Да, и какими словами выразить, к примеру, возмущение упавшим на ногу радиатором? Причем, мы их не произносим – они вылетают изо рта сами собой. Ну, не слушаются они нас в определенные моменты жизни. Можно заметить, что пока не вылетит все, что в этот момент накопилось, рот старается не закрываться. Стыдно становиться уже после его закрытия. Далее, обычно, следуют извинения, но сегодня не о них. Таким образом, мат во всей своей отрицательной красе, прежде всего, является составляющей УСТНОЙ речи, когда вредная привычка выражать эмоциональный всплеск крепкими выражениями побеждает интеллигентность, у кого она ещё есть, такт, выдержку и прочие рудименты приличного воспитания.

Надо сказать, что попадаются некоторые исключения. Иногда изощренный мат из уст рассказчика звучит настолько гармонично и уместно, что радует слух подобно соловьиной трели. Но таких уникумов очень мало и встречаются они крайне редко.

Теперь, во-вторых. Часто литераторы используют матерные слова в качестве дополнительной эмоциональной краски. Особенно этим злоупотребляют нынешние модные писатели. Мне трудно сказать, хорошо это или плохо… Все зависит от таланта автора и уместности матерных выражений в его произведении. Бывает, что и о самом творении без мата не скажешь ничего путного. Лично я не использую подобных выражений, считая, что в русском и украинском языках, достаточно не менее ярких, но при этом более приличных слов для выражения душевного состояния того или иного героя. Впрочем, это мнение субъективно и не может нести обобщающего характера.

Остается выяснить для себя – являются ли комментарии пользователей сети литературными произведениями или это некая письменная форма устной бытовой речи. Т.е. подпадает ли сетевое общение под одну из традиционных областей использования матерных выражений.

Посмотрим, что об этом говорит энциклопедия.

Литературноепроизведение— зафиксированный в тексте продукт словесно-художественного творчества, реализующий всеобщий принцип искусства: отражение бесконечного и незавершенного мира человеческой жизнедеятельности в конечном и завершенном «эстетическом организме» к художественного произведения. Уфф, даже устал. Думаю, ни у кого не возникнет ощущения, что написанное нами в сети к литературе имеет хоть какое-нибудь отношение. Отдельные удачные афоризмы, иногда всплывающие в сети, обычно обходятся без мата и редки, как оазис в пустыне.

Теперь попробуем определить, имеет ли отношение то, что мы делаем в сети к бытовой разговорной речи?

Думаю, даже самые отъявленные фантазеры не смогут представить себе нечто подобное. Дело в том, что бытовая речь меняется в зависимости от местоположения участников разговора. Одно дело стоять на коммунальной кухне в двух метрах от постылой соседки в бигудях и глядя ей в глаза нести правду-матку о негативных сторонах её характера, другое — перекрикиваться с той же особой при закрытых дверях через весь коридор. Зная, что тебя при этом с замиранием сердца слушает вся до боли в мозолях местная общественность. Как-то сразу начинаешь думать о том, что говоришь. Возможно, самих матерных слов становиться меньше, за то их практическое применение – гораздо изобретательнее и вкуснее. Получается, что чем дальше мы удаляемся от собеседника, тем разборчивее становимся в выборе крепких выражений. Подтверждением этому служит обычный телефонный разговор. В этом случае, употребление матерных слов, вообще, сводится до минимума. Одно то, что на другом конце провода могут в любую секунду бросить трубку, служит сдерживающим фактором, заставляющим выбирать выражения. Хотя и попадаются собеседники, способные вывести так, что даже гудки в трубке не останавливают, а, напротив, раззадоривают на новые «подвиги». Нечто подобное произошло и со мной. Лет 10 назад, вернувшись домой после серьезного застолья и не обнаружив признаков жизни кабельного телевидения, мне удалось дозвониться в их контору и в течении минут сорока объяснять насколько они были неправы. Рано утром, когда воспаленный после вчерашнего мозг ещё не вернулся на штатное место, а голова уже рвалась умываться и чистить зубы, раздался телефонный звонок. Приятный женский голос оператора кабельного телевидения интересовался, зачем я обматерил их автоответчик… Её Богу, стало стыдно. С тех пор по телефону стараюсь не ругаться вообще.

Получается, что мат в сетевом общении не попадает ни под какую мыслимую категорию своего применения. Остается решить: зачем мы употребляем в сети бранные слова и нужно ли нам это делать?

На этом хочется остановиться и предоставить слово Вам, мои сетевые критики. Постараюсь Вам не мешать, а лишь читать Ваше мнение ставить им плюсы и минусы. Надеюсь, плюсов будет гораздо больше…

Что же такого знаменательного произошло вчера? Боюсь, не угадаете. Речь не идет о пространных размышлениях Гончаренко, случайно предворивших задержание Маркова, ни о самом задержании, поставившем до горы ногами центр города… Сегодня мы поговорим о вас, завсегдатаях городских социальных сетей.

Для начала определимся с цифрами.

Редакционное интервью Думской.Нет с А.А.Гончаренко прокомментировало около ста человек. Из них я насчитал лишь 6 человек, подписавшихся своей фамилией и 4 — именем. Остальные, как принято в традиции анонимного мыслеизъявления, остались доброжелателями с различными никами, пшиками и псевдонимами. То есть, лишь 6% одноДумцев не стыдится собственных рассуждений. 4% — ещё не определились, готовы ли они нести правду-матку до конца. Но вот 90%…

События с задержанием экс-депутата Маркова описывались в 7 новостях и имели более 400 комментариев! Вы будете смеяться, но количество анонимных комментов увеличилось ровно в 4 раза! Понятно, что каждый комментирующий ставил не один коммент и приведенные мною цифры не совсем отражают действительность. Мало того, некоторые ухитряются выступать сразу под несколькими никами и даже спорить до хрипоты сами с собой. В любом случае процент сетьевой открытости не превышает 15-20%. Это, видимо, реальный показатель открытости нашего общества на данный момент его развития.

Слышу возмущенные голоса: «Зачем он нас пересчитал?!! " Отвечаю, подавляющее большенство участников дискуссий выражают недовольством действиями местной власти (глобальные проблемы оставим на следующий раз). Но это не значит, что эти люди готовы что либо в городе изменить. ведь их собственные убеждения не выходят из-под тени анонимности. Увы, они не готовы высказать всё, что они думают честно и открыто во весь голос.

Но это не их вина. Это беда всего общества. Нас так долго заставляли говорить шепотом на кухнях, что мы приняли это, как единственно возможный способ более ни менее откровенного общения. Вот и продолжаем шептать. Теперь уже в сети. И какими пафосными и громкими фразами не писались комменты, но под ником они выглядят тем же шепотом на кухне.

Что же плохого в анонимности?

Во-первых, полное отсутствие самоконтроля в выражениях. В пылу спора многие переходят те грани общепринятых понятий морали, которые сложились в обществе. Почему-то не считается зазорным унизить человека, оскорбить, оченить и т.д. Ведь можно легко облить человека дерьмом, не получив в ответ ничего равноценного. Подать на анонима в суд немыслимо сложно и дорого (к тому же, неизвестно, удастся ли привязать ник к конкретному лицу), набить морду — невозможно (у анонима она отсутствует полностью)…

Во-вторых, человек под ником теряет ответственность перед самим собой. Многие вещи, которые он выплескивает в сети, никогда бы не высказал, зная, что их могут прочитать собственные дети, близкие, друзья… Постепенно теряется грань приличий. Не все способны удержать себя в их рамках.

И, наконец, в третьих. Форумы постепенно превращаются в элементарную помойку, в которую большинство участников выбрасывают отходы жизнедеятельности своего мозга.

Мне часто говорят, что так сложилось и это уже принято всеми (!!! ). Кем принято? Неужели нельзя пересмотреть рамки допустимых приличий? Или общество настолько привыкло не сливать за собой этот интеллектуальный унитаз, что без аромата его содержимого не представляет дальнейшего существования?

Теперь о прошедшей ночи в форумах. Меня поразило, что большинство комментариев настолько заполнила обыкновенная злоба (прошу не путать со злостью), что желчь вот-вот плеснет прямо с экрана монитора. Понимаю, люди устали от всего этого срача, который их окружает в обычной жизни. Понимаю, им нужна отдушина. Но нельзя же до такой степени увлекаться подобным злобоизъявлением!

Я уже давно и внимательно читаю комменты разных участников форумов. Большинство их пишущих — это нормальные, грамотные и, что главное, здравомыслящие люди. Начиная дискуссировать с каждым в отдельности, обязательно приходишь к какому-то общему знаменателю. Но во время всеобщего ора (безразлично, на что он направлен) никто не слышит своего собственного голоса. Есть лишь желание перекричать всех!

Я часто начинаю спорить на подобные темы и получаю массу минусов. Воспринимаю их лишь, как нежелание выслушать чужое, менее агрессивное мнение. Не более. Пришел к выводу, что отвечать нет никакого смысла. Ведь многих интересует не шанс выслушать других, а возможность вылить на кого-то накопившиеся за день досаду, обиды и неудовлетворенность.

Вот, вроде бы и все. В следующий раз, надеюсь, поговорить с Вами о мате и формах его использования в сетьевых спорах. А вы пишите, не стесняйтесь. Сегодня здесь вас никто останавливать не собирается.

Вчера, в ходе обсуждения задержания Маркова, не было сказано в адрес этого человека ни слова элементарного сочувствия. Я не являюсь его сторонником, скорее, даже, совсем наоборот. Но, чтобы среди не менее 200 человек не нашлось ни одного помнящего, что от сумы и от тюрьмы отрекаться нельзя… Удивительно…

КАК МОРЯКИ КОТЕЛ СДАВАЛИ.

Часть первая.

Шпион Гваделупы.

Было это в те годы, когда Никита Сергеевич боролся с культом личности Иосифа Виссарионовича. Портреты самого тов. Сталина, таинственно исчезли, но заменить коварные усы на добродушную лысину ещё никто не решался. На стенах Красных уголков во главе Политбюро уже зияло прямоугольное пятно, окруженное славной плеядой преданных соратников, а на общих собраниях уже стали появляться измученные, но уже частично восстановленные лица. Солнечной весной 54-го на борт землечерпалки поднялся худой долговязый человек, с вещевым мешком и справкой о досрочном освобождении. Лицо его не выражало ничего. Такую редкую способность оставаться незаметным он выработал за долгие годы в местах, не столько отдаленных, сколько неприятных. Нелепый случай превратил жизнерадостного молодого парня в угрюмого молчаливого старика. Дело было еще до войны, в Мурманске, куда Петровича направили сменить старшего механика большого парохода. Выяснилось, что судно прибудет в порт только на следующий день. Приграничный Мурманск считался закрытым городом, и попасть в гостиницу без предварительного согласования с военной комендатурой было невозможно. На свою беду, Петрович решил заночевать у Гриши — сокурсника по ленинградской мореходке, сменившего бляху с якорем на петлицы офицера НКВД с наганом. С приятелем встретились в небольшом припортовом ресторане — долго вспоминали молодость, выпивали, закусывали… Отдыхали до вечера, пока сокурсник не вспомнил, что в 21.00 ему заступать на дежурство. Мысль о том, что Петрович может переночевать на диване в служебном кабинете, понравилась обоим. С великолепным настроением в душе и двумя бутылками коньяка в кульке приятели вошли в здание городского НКВД. Пока Гриша принимал дежурство, Петрович выложил на стол коньяк и стал дожидаться приятеля. Через двадцать минут дверь открылась. Вместо Гриши в кабинет вошел угрюмый чекист в сопровождении двух бойцов охраны. — Кто ты такой? — кратко, но жестко спросил «угрюмый». Петрович, сбиваясь, поспешил рассказать историю своего появления в НКВД, добавив, что здесь он только на одну ночь, а завтра огромный пароход унесет его к неведомым берегам таинственной Гваделупы… Заграничное слово «Гваделупа» так понравилось чекисту, что он попросил письменно и подробно написать об этом чудесном острове. Петрович искренне поверил, что интерес «угрюмого» носит сугубо познавательный характер, и писал все, что знал. Попавший в экстремальную ситуацию человек способен почерпнуть из глубин своего мозга многие, вычитанные еще в ранней молодости и, казалось, навсегда забытые географические, экономические и этнические особенности загадочной Гваделупы. Пока Петрович писал, «угрюмый» молча пил коньяк. Рюмка за рюмкой, страница за страницей…Оказалось, что Гваделупу Петрович знал лучше, чем Брокгауз и Эфрон вместе взятые. «Угрюмый» тоже не отставал. Увлекательное повествование на пятнадцати листах закончилось одновременно с коньяком, и свою подпись Петрович поставил уже при пустой стеклотаре. В те годы радио было самым незаменимым источником информации. Первые газеты появлялись в продаже к восьми часам утра, но радиоточки просыпались гораздо раньше. Уже в шесть часов законопослушный гражданин мог выяснить — кто на текущий момент враг народа, а кто — его друг. Конечно, ситуация могла измениться и в течение дня, но то же радио, теперь уже голосом другого диктора, уточняло подробности. Засидевшись в ресторане, Гриша окончательно потерял бдительность и не знал, что подписавший приказ о его назначении в органы, всесильный нарком Ежов перестал быть не только всесильным, но и наркомом. За пару часов из верного партийца он превратился в подлого предателя, жалкого отщепенца и пособника фашизма, короче, стал настолько нехорошим человеком, что без котомки с бельем и сухарями на дежурство Грише можно было просто не выходить. Петрович попал в шпионы совершенно случайно — за компанию с Гришей, а так как его научно-популярный трактат пестрел непонятными морскими терминами и цифрами, то лучшей кандидатуры на роль шпиона Гваделупы трудно было вообразить. Об этом сразу доложили наверх. Так, не выходя из кабинета, угрюмый капитан получил звание майора, а жизнерадостный Петрович — 25 лет без права переписки, но даже это было несравнимо с участью Гриши, которому судьба уготовила целую вечность… Такова грустная и, вместе с тем, смешная история старшего механика Петровича, бывшего шпиона Гваделупы.

Часть вторая.

Котельный художник.

Начало трудовой биографии Семена явилось естественным продолжением вереницы фатальных неудач, преследующих его всю жизнь. Окончив мореходную школу, он стал образованным человеком, теоретически владеющим всеми премудростями кочегарного ремесла. К сожалению, столь основательная научная подготовка не представляла никакой практической ценности. Конечно, Семен научился ходить вразвалочку, как настоящий морской волк, знал флотскую терминологию и даже мог без посторонней помощи отличить Крузенштерна от ризеншнауцера. Один был собакой, другой — адмиралом. Кто конкретно, Семен не знал, но этот пробел образования казался крайне незначительным — за свою жизнь Семен ни разу не встретил, ни адмирала, ни ризеншнауцера. Семен оказался в числе немногих избранников судьбы, сделав головокружительную карьеру и сразу став машинистом. Конечно, не вкусив всех тонкостей профессии кочегара, трудно насладится высоким социальным статусом судового машиниста с испытательным сроком. Техническая революция постепенно выдавливала из пароходных топок родной и привычный уголек, а инженерная мысль вливала в сиротливо пустеющие емкости топливный мазут. Для перехода флота на жидкое топливо требовались новые квалифицированные кадры, кузницей которых стала знакомая нам мореходная школа. Кадры ковались по разнарядке министерства, получали стабильный минимум знаний и выходили из стен «альма-матер» со справкой об окончании, направлением на работу и невероятной самоуверенностью. Больше ничего ценного школа не давала.Попавшие на суда кадры могли самостоятельно только спать, есть, и справлять естественные нужды. Выполнять другие производственные функции на первых порах они еще не умели. Неприятности начались еще на трапе. Короткий деревянный настил был переброшен через узкую полоску воды, отделяющую судно от берега, и не предполагал появления столь элегантного специалиста с чемоданом в руке. То ли от изумления, то ли от случайно нахлынувшей волны трап качнуло, а элегантный специалист оказался в воде вместе с легендарным чемоданом. Деревянные чемоданы не тонут, но находящиеся в нём ценности оказались весомее мореходных качеств самого чемодана. Морская пучина поглотила морскую фуражку с якорем, теплый бушлат и комсомольский билет. Личная трагедия Семена грозила обернуться глобальным общественным трауром. Семен всплыл сразу, хоть и не был деревянным. Какая то невидимая сила вытолкнула его тщедушное тело на поверхность. С помощью вахтенного матроса Семен выкарабкался на палубу. Ситуация была безнадежна. Бушлат и фуражка с якорем предметами крайней необходимости не являлись — короткую южную зиму можно было пересидеть на судне, но потеря чемодана делала его существование бесполезным. Без чемодана жить он не мог. Без комсомольского билета не могла жить комсомольская организация. Личные и общественные интересы совпадали. Оставалась нырять в воду до тех пор, пока не будет, обнаружен чемодан или не утонет Семен. Сквозь мутную морскую воду другие перспективы не просматривались. Ответственный за технику безопасности штурман Гладков проверил страховочный канат и напутствовал крепким мужским словом. Молитва, случайно услышанная в семинарии, повторялась в глубине сознания Семена так настойчиво, что, перекрестившись в присутствии замполита, он смело шагнул в бездну. Стихия жертву не оценила и выплюнула Семена обратно на поверхность как поплавок. Все последующие попытки погружения были осуществлены с тем же результатом. Опуститься на дно Семен смог лишь после хитроумной технической новации. Теперь он нырял не один, а в компании с надежно прикрепленной к нему чугунной чушкой. Вторая попытка совместного погружения оказалась успешной — Семену удалось не только обнаружить чемодан, но и крепко уцепиться за него руками. Тянуть наверх чугунную чушку с привязанным к ней Семеном было тяжелым физическим испытанием, но когда к этому глубоководному тандему прибавился чемодан — подъем пришлось осуществлять уже силами всей команды. На палубу Семена подняли в полусознательном состоянии, но занемевшие руки надёжно держали чемодан крепко и надежно. Успешное завершение спасательных работ сразу сделало Семена, человеком известным и даже популярным среди членов экипажа. Честно заработанное прозвище «Чушка» звучало по-домашнему тепло и дружелюбно. К моменту появления Семена на судне, очистка котла (с водяной и огневой части) была завершена, и участие молодого специалиста в ремонтных работах заключалось в покраске его наружной поверхности. На капитанском мостике определяется направление движения судна, а в главном котле создается энергия, способная это движение осуществить. Он находится в центре котельного отделения, сразу бросается в глаза и требует к себе бережного и достойного отношения. Под личную ответственность Семена этот архиважный механизм был передан вместе с ведром краски и тремя малярными кистями. — Как красить? — лаконично спросил Семен. — Красиво, — ответил Петрович. Прибыл он за день до Семена, но уже вошел в курс дела, давая подчиненным краткие, но четкие команды. Понятие красоты было для Семена настолько широким, что не вызывало никаких конкретных смысловых ассоциаций. Ему казались красивыми входившие в моду брюки — клеш, здания на улице Пушкинской, обрамленные вековыми платанами, и даже морские волны, едва не поглотившие его движимое имущество… Как сделать красивым котел, Семен не знал. Интуиция подсказывала, что три малярные кисти выданы не случайно, но если его догадка верна, то где же два других колера? Если же котел — одноцветный, то зачем еще две кисти? Получался необъяснимый ребус. Когда ресурсы его фантазии себя исчерпали, Семен обратился за помощью к боцману Будько, догадавшемуся привязать его к чугунной чушке. Лишь человек, обладающий таким мощным интеллектом в состоянии подсказать решение задачи, тем более что на палубе все покрасочные работы проводились под его руководством. Боцман слушал Семена внимательно — впервые в жизни появилась возможность подшутить над всей машинной командой прямо в машинном отделении, да ещё и руками машиниста. — Рисовать умеешь? — поинтересовался боцман. Рисовать Семен умел. В его деревенской школе не хватало учителей, и большинство предметов читал единственный мужчина-педагог. Он был предельно слаб по части точных наук, поэтому на математике, физике и химии все ученики чертили и рисовали. Флегматичный, тощий учитель весь урок ходил между рядами парт и подсказывал юным дарованиям, как правильно наносить тот или иной штрих. Проще было самому взяться за карандаш, но кисти обеих рук остались в сгоревшем танке. После художественного училища ему прочили блестящее будущее. Судьба распорядилась иначе… Между собой ученики называли его Петровым-«Водкиным». Во-первых, его фамилия была — Петров; во-вторых, искру своего невостребованного таланта заливал он исключительно водкой. Свои знания Петров старался привить деревенским ребятишкам, и они радовали своими творческими успехами. Особенно Семен. Петров-«Водкин» учил с помощью репродукций великих художников, привезенных из райцентра, и воспитанному на лучших образцах классической живописи Семену лучше всего удавались обнаженные женщины. Попросту, голые бабы. В разных комбинациях и позах они тиражировались по всему селу. Стены соседских домов, сараев и туалетов служили холстом, а кусок негашеной извести — кистью. Художественные образы приходили к нему ночью, во сне. Гонимый талантом и половым созреванием подросток просыпался и выходил в темноту. А уже с криками первых петухов, односельчане могли ознакомиться с его новым произведением и обсудить его достоинства с матерью Семена… Таким образом, рисовать Семен действительно умел. — Могу, — ответил он боцману. — Получай эскиз, — сказал боцман Будько и снял тельняшку. Его спина напоминала иконостас, знакомый Семену по семинарии, только сюжеты были другие, — Русалку видишь? Рисуй! Семену русалка понравилась сразу. С большим рыбьим хвостом и огромным бюстом располагалась она на правой лопатке между дельфином и выполненной готическим шрифтом надписью: «САМ ДУРАК». Боцман оказался человеком отзывчивым настолько, что поделился с Семеном красной и зеленой краской. С эскизом в кармане и краской в руках, «художник» спустился в котельное отделение. Возле котла никого не было. Через несколько часов на синей морской волне всплыла прекрасная зеленая русалка с огромным красным торсом… В это время боцман Будько уговаривал старшего механика провести для палубной команды экскурсию в котельное отделение: — Ребята молодые, никогда не видели… Как Вы никто не расскажет… Через десять минут вся палубная команда кроме вахтенных спускалась в котельное отделение. Впереди шел Петрович и подробно объяснял назначение того или другого механизма. Неожиданно раздался взрыв смеха и, сотрясая переборки, покатился по судну. Лица присутствующих были направлены на… Такого подвоха Петрович не мог себе представить даже в страшном сне — на котле красовалась огромная деревенская бабища с зеленым рыбьим хвостом. Рядом с произведением стоял растерянный автор с кистью в руке. — Что ЭТО?!! — выдавил из себя Петрович. — Красиво, — обиженно ответил Семен и уточнил, — Вы же сами сказали, чтобы было красиво… Только теперь Петрович понял, как сильно недооценил это простого сельского парня. Дай ему волю… Петрович представил всю амплитуду разрушительных способностей Семена: простота, помноженная на воображение, давала потрясающий отрицательный результат… Три машиниста перекрашивали котел в цвет морской волны несколько суток, но красная грудь и зеленый хвост русалки не желали исчезать под воду. Русалка, как приведение выглядывала сквозь толстый слой краски, в ожидании своего создателя… Между прочим, боцмана Будько в котельное отделение больше не пускали. Даже на экскурсию.

Часть третья.

Любитель жареной картошки.

С таким трудом отремонтированному котлу недоставало самой малости, без которой его пребывание в котельном отделении становилось бесполезным — подписи инспектора Регистра. Как автомобиль без талона техосмотра, так и судовые механизмы не способны приносить пользу человеку без Акта технического освидетельствования. Мазут, уголь или дизельное топливо не могут заставить вращаться самые разнообразные шестеренки без элементарного росчерка пера. Человеком, которому было суждено поставить завершающий штрих на этом явном шедевре судоремонтного искусства, был инспектор Регистра Киреев — специалист исключительно серьезный и чрезвычайно ответственный. Заполучить у него автограф без детального обследования оборудования мог надеяться только наивный или крайне упрямый человек. Киреев тщательно изучал каждый вентиль, штуцер или клапан… Вникая в каждую мелочь, он упрямо не подписывал Акт до полного исправления выявленных недостатков. С каждым приходом Киреева на борт недостатков становилось все больше, а времени на их исправление все меньше. Старшие механики безуспешно пытались заполучить заветную подпись всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Кто-то баррикадировал каюту соответствующими случаю напитками, кто-то, напротив, взывал к его партийной сознательности, а кто-то настоятельно рекомендовал изучить анатомию только что прибывшей на судно поварихи. С Киреевым все это было бесполезно: во-первых, напоить его было невозможно, во-вторых, он не был членом ни одной партии и, наконец, в кругу друзей слыл безнадежным однолюбом… На флоте ему дали справедливое прозвище — Железный. Вот таким, честным и принципиальным Киреев поднялся на борт судна. Принимающая сторона — невозмутимый Петрович, была в гордом одиночестве и не проявляла никакой суеты. Второй механик при появлении Железного позорно сбежал и прятался в гальюне по причине астматических спазм прямой кишки. Киреев чинно проследовал в каюту старшего механика, вынул из папки блокнот и начал зачитывать длинный перечень недостатков, выявленных им при осмотре котла неделю назад. Еще в студенческой самодеятельности Киреев слыл хорошим чтецом, и теперь, голосом Левитана, декламировал скудные словосочетания технических терминов. Обычно старшие механики выдерживали не более десяти минут художественного чтения, после чего в их телах начиналось сердцебиение, судорожное подергивание конечностей и многие другие метаморфозы, приводящие к полному моральному параличу. Но в этот раз ничего подобного не происходило. Петрович слушал молча. Все, о чем говорил инспектор, он отлично знал и мог сам расширить список неполадок как минимум вдвое. Петрович не возражал и не спорил. Инспектор понимал, что диалог не состоялся, но остановиться не мог. Его творческая натура требовала завершения годами отрепетированного номера, который в силу полного отсутствия противодействия со стороны Петровича, не находил кульминации. Словесный поток мог иссякнуть лишь в случае безвременной кончины оратора… Когда, казалось, пути к спасению не существует, раздался стук в дверь. Обычно в дверь стучат, когда хотят убедиться в двух вещах. Во-первых, есть ли дома хозяин. Во-вторых, насколько сильно его стремление к общению. Ни в чем убеждаться входящий не собирался, и дверь открылась одновременно со стуком. Наши герои сразу ощутили всю полноту запахов, исходящих от огромной сковороды жареной картошки. Ломтики сала нежно шкварчали в золотистых конфетти репчатого лука и выглядывали из-за тонких солнечных долек хорошо прожаренной картошки так соблазнительно, что ноздри присутствующих самопроизвольно завибрировали, вбирая в себя пьянящий аромат щедрых даров украинской степи. Сковорода обладала загадочной силой гравитации, которая настолько притягивала к себе внимание присутствующих, что все их дальнейшие действия стали носить странный неосознанный характер. Даже принесший сковороду второй механик на время забыл о своем недуге, но процесс слюнообразования протекал столь обильно, что болезнь резко обострилась, и страдалец незаметно исчез за дверью. Стук двери гальюна известил о его возвращении на койку для продолжения курса лечения. Всем людям присущи маленькие слабости. Один собирает спички, другой — зажигалки, третий, напротив, — выносит детей и животных из горящих и тлеющих зданий. Человек крупного телосложения не разменивается — его слабость, пусть даже единственная, настолько незаметна, что порой он сам об этом не догадывается. При этом она прямо пропорциональна габаритам владельца и всегда проявляется, как поется в песне: "…когда ее совсем не ждешь…». Слабость у Киреева тоже была. Как железо съедает ржавчина, так и жареная картошка на сале всю жизнь поедала Железного. Морально. Физически, конечно же, все было наоборот, чему служил подтверждением мощный торс Киреева. Говорят, с помощью своего живота он даже задержал сильно вооруженного и чрезвычайно опасного рецидивиста. Тот полгода безуспешно преследовался милицией, и только мимолетное знакомство с Железным, случайный толчок его живота положили конец правовому беспределу. В результате бандит оказался в тюремной больнице, а Киреев на доске почета. О том, что Киреев боготворит жареную картошку с салом, знала жена и несколько сокурсников по ленинградской мореходке. Но это было так давно, что вряд ли стоит нашего внимания. Вернемся к сковороде. Трудами Железного и потугами Петровича она неожиданно опустела. До неприличия голое дно в сочетании с предательски пустой бутылкой водки не радовали глаз и вносили в умы присутствующих безудержную тоску. Тревожную тишину нарушил стук в дверь. Судя по бесцеремонности вошедшего, второй механик испытывал временную эйфорию. — Добавка требуется? — спросил он и поставил на стол новую сковороду. Будучи человеком воспитанным, Киреев пытался отказаться. Но что-то глубоко внутри его организма резко воспротивилось этому случайному порыву. Мысль о том, что предложенное блюдо так и не будет окончательно распробовано, привело его в шок, рука сама потянулась к вилке… Не досмотрев продолжения спектакля, второй механик поспешил ретироваться на прежнюю диспозицию — знакомый стук невидимой двери подтвердил, что боец достиг родного окопа.. Не произнеся ни слова, инспектор и Петрович подвергли тотальному уничтожению еще три сковороды. Водкой они тоже не брезговали. Лишь когда сало стало предметом воспоминаний, а запасы картошки сильно оскудели, Киреев почувствовал крайнюю необходимость произвести внутренний осмотр котла. Странная компания спустилась в котельное отделение. Первым шествовал живот инспектора Регистра. Чуть сзади, независимо от живота, передвигался сам инспектор. Замыкал шествие тощий долговязый механик. Железный нетвердо шел к цели. Увитый трубами, патрубками, вентилями и прочей арматурой, котел блестел свежевыкрашенной наружностью и даже не стремился к такому настойчивому вниманию инспектора. Крышка люка была заблаговременно снята, и проверяющее тело исчезло в чреве котла. Пребывание внутри котла такого высокопоставленного лица привлекло внимание всех машинистов, и только бывший кочегар-орденоносец Гранитов, оставался равнодушным к столь официальному визиту. За свою долгую карьеру мимо него промелькнуло столько проверяющих, что держать в памяти всех не было ни возможности, ни желания. Каждого проверяющего в отдельности сознание ассоциировало с конкретным горячительным напитком, а так как язва желудка не оставляла шансов на полноценное общение, то вспоминать о них было незачем. Полученный орден делал его присутствие обязательным при любом застолье — отказывать в просьбе человеку, жавшему руку тов. Кагановича казалось нереально. Происходящих в стране перемен Гранитов не понимал, а советы замполита забыть когда, где и главное кем был вручен орден — были просто возмутительны. Отшлифованная годами красивая легенда о личной дружбе с тов. Когановичем, в которую поверил даже сам Гранитов, становилась неактуальной и вредной. Из Красного уголка исчезла не только фотография исторического вручения, но и газетная вырезка с Указом о награждении… Язва открылась явно на нервной почве. Да и как ей не раскрыться, когда тебя никто не слушает, а тем более не наливает?! Пока мы занимались бедами кочегара Гранитова, высокая комиссия сделала вывод о неготовности котла к эксплуатации, что и было изречено прямо в его недрах. Над люком вознесся бюст проверяющего. Движение других, оставшихся внутри частей тела странным образом затормозилось. То ли сам котел, услышав нелицеприятные вещи, не хотел без боя отпускать инспектора, то ли его живот окончательно вышел из-под управления и не хотел покидать гостеприимное судно. Первая мысль: «Что делать?» посетила только Киреева, уже была им высказана вслух, но не нашла достойного отклика присутствующих. — По твоему списку, нам исправлять дня четыре. Дай бог, за это время похудеешь… — произнес равнодушно Петрович, после чего Железный исчез внутри котла и обреченно заскулил. Все понимали, что на свободу Киреев может выйти только, если котел разрежут. По тем временам это можно было сделать, только разрезав и утилизировав все судно. Значит, судно никогда не выйдет в море, управление не выполнит план, а главный механик вернется туда, где провел далеко не лучшие годы, теперь уже в компании с инспектором, машинистами и кочегаром-орденоносцем Гранитовым. Котельное отделение опустело так внезапно, что на последующие вопросы Киреева отвечало только эхо… Часа через три, когда пленник окончательно охрип, был подан диетический обед из трех блюд. Незамысловатое меню состояло из рюмки водки, миски свежей шинкованной капусты и компота, в котором сахар, по инициативе врача, уступил место слабительному той же концентрации. Сервировал и обслуживал «стол» поднаторевший в этом деле второй механик. В конце трапезы меню было усилено дополнительной рюмкой, повторенной дважды. После принятия столь обильной пищи, клиент притих и захрапел, что давало команде возможность собраться с мыслями. К сожалению, мысли никуда не собирались. Что, если накоплений Железного хватит не на четыре дня, а на более длительный срок?.. Ситуацию спас кочегар-орденоносец. По его словам, способ извлечь тело Железного существовал — о нем Гранитову сообщил во время вручения ордена сам тов. Каганович, а поскольку замполит запретил упоминать об этой исторической встрече, то без его письменного разрешения, он ничего никому не расскажет. Замполит был неумолим. Разве можно вспоминать о Кагановиче, да еще называя его товарищем?!! Да за такие вещи райком партии оторвет голову до самых колен!!! — Я — человек сознательный. Если партия запрещает, значит и говорить об этом, мы не будем, — продолжал темнить Гранитов. Все бросились убеждать замполита: — Чего Вам стоит — человек гибнет! План горит! и т.д., и т.п. — Товарищи, — взмолился замполит, — У меня же — семья, дети. Сейчас не время… — Самое время! — заорал из котла Киреев и прибавил такое, что даже видавший виды Петрович искренне пожалел замполита. Фраза, произнесенная разгневанным человеком в минуту отчаяния, многократно усиленная корпусом котла сотрясла судно. Замполит сник, злополучное разрешение было подписано и скреплено штампом: «ВЗНОСЫ СДАНЫ». К сожалению, в трезвом виде о тов. Кагановиче орденоносец никогда рассказывал, а так как судовой врач категорически запретил Гранитову пить, возникла потребность в получении еще одной справки. Доктор оказался человеком покладистым, и в течение пяти минут в диагнозе кочегара произошли кардинальные перемены. Оказывается, больной излечился настолько, что исключительно в лечебных целях смог принял целую бутылку заветной микстуры большими основательными глотками. После первого глотка орденоносца в сердце Киреева закралась надежда и с каждым последующим — стала перерастать в твердую уверенность. Гранитов оторвался от пустой бутылки не сразу, задержав ее на финише еще на минуту-другую. Движения жидкости не наблюдалось, он осмотрелся и, наконец, изрек: — У тов. Кагановича на железной дороге такие случаи были, — он вновь внимательно изучил опустевший сосуд и продолжил, — Если человек застрял в котле, нужно до гола раздеться и вымазаться солидолом… О том, как тов. Каганович раздавал железнодорожникам солидол, присутствующие уже не услышали по причине полной амнезии оратора. Через час все было готово к извлечению тела. Покрытая толстым слоем солидола голова инспектора показалась над горловиной. Конечно, голова проходила и без солидола, но желание выйти на свободу было так велико, что такая мелочь не имела никакого значения. Всеобщую эйфорию оборвал Петрович: — Хочешь выбраться — подписывай акт! — и протянул голове лист бумаги. — Но мои принципы?!! Через них я никогда не переступлю! — взвыла голова. — Не переступишь — не вылезешь, — вдруг ожил замполит, — Вы только поглядите на это пугало! .. Вид был и впрямь из фильма ужаса — болотного цвета голова с обезумевшими глазами возвышалась над пробившимся сквозь краску телом русалки. Дополнял натюрморт уже знакомый нам Семен, пытаясь собственным телом прикрыть рыбий хвост. — Он через свои принципы не переступает! — не унимался замполит, — Я из-за тебя через партию переступил… После чего замполит выдал тираду, которую невозможно вычитать ни в одном учебнике марксизма-ленинизма… До этого замполит никогда не матерился. Тревожное пионерское детство, беспокойная комсомольская юность и строгая партийная зрелость научили его общаться без употребления этих простых и доходчивых слов. И вот теперь все эти существительные, прилагательные, глаголы и междометия лились из него непрерывным потоком, находя отклик в сознании каждого. Когда замполит умолк, все угрожающе дружно посмотрели на пугало — сникший Киреев молча подписывал «Акт внутреннего освидетельствования». Операция по спасению проходила по заранее разработанной технологии: — обезболивание тела путем внутреннего возлияния; — заведение канатов под руки с последующим соединением со стропами хват-тали, — поступательный подъем тела с попеременным перебиранием складок жира живота в районе соприкосновения с горловиной люка силами команды… Технология была замечательной, и через десять минут тело зависло над злополучным котлом. Особых признаков жизни оно не проявляло, как, впрочем, и признаков смерти. Отсутствие в те годы общедоступных и неприхотливых фотоаппаратов не позволило запечатлеть это историческое событие на пленке, но в назидание потомков его будут часто вспоминать ветераны флота, закусывая очередную рюмку водки картошкой, жареной на настоящем домашнем сале.

Часть четвертая.

Месть железного инспектора.

Окончательно в себя Киреев пришел только через два дня. Все это время Железный мысленно себя успокаивал: «Все в порядке. Ничего не произошло…». Но запах солидола, исходящий от его тела напоминал об обратном. От него не удалось избавиться ни одеколоном «Шипр», ни луковым отваром, ни даже дикой смесью ароматических трав, настоянных на керосине. С каждой попыткой запах только усиливался, приобретая новые оттенки, и принося глубокое разочарование. Киреев сидел на диване и… распространял крепкий аромат сгоревшего лука, поджаренного на солидоле с полынью и тархуном. Его израненная душа жаждала отмщения. Так издеваться над инспектором Регистра не позволял себе никто и никогда. Чем больше он ненавидел старшего механика, тем сильнее убеждался, что с этим Петровичем он уже был знаком раньше. Голос, походка и, главное, ухмылка кого-то сильно напоминали, и это еще больше раздражало Киреева. На третий день он вновь появился на злополучном судне. На этот раз намерения Киреева были более чем серьезны. Дело в том, что подписанный им во время прошлого визита документ без опломбирования котла представлял разве что каллиграфический интерес. Пломбиратор мирно лежал в нагрудном кармане спецовки, не собираясь его покидать ни под каким предлогом. Первым, кого обнаружил Киреев на борту, был кочегар-орденоносец Гранитов. Он сидел на корме в компании с судовым кобелем ПЖ. Найдя достойного слушателя, кочегар делился с ним воспоминаниями о тов. Кагановиче, периодически демонстрирую кобелю справки за подписью замполита и врача. Судя по гардеробу, Гранитов пребывал в состоянии душевной эйфории не менее трех дней. Портретное сходство с прежним орденоносцем еще угадывалось, но с каждым последующим рассказом все больше отдалялось от оригинала. Состояние кочегара насторожило Киреева. На этом судне, как в тылу врага, его могла поджидать очередная предательская ловушка, но единственный человек способный оказать помощь был самым подлым образом выведен из строя. В каюте старшего механика сидел Петрович и молча ел до боли знакомую жареную картошку. Ни сковорода, ни ломтики хорошо прожаренного сала, как прежде, Киреева не возбуждали, но желание победить врага на его территории было так велико, что рука сама потянулась к вилке. При правильной организации общественного питания завтрак необходимо съесть лично, обедом поделиться с другом, а ужин — отдать врагу. Но этого шанса старшему механику Киреев решил не оставлять. Поглощение картошки давалось ему с трудом. Собираясь комками в районе гортани и тяжело падая в пищевод, картофель явно противился процессу пищеварения. Организм отвечал ему тем же, препятствуя проникновению продукта внутрь тела, но благодаря героическим усилиям воли первые две сковороды медленно опустели. Непочатая бутылка водки сиротливо маячила в углу стола. Петрович хищно смотрел на пломбиратор, кокетливо выглядывающий из нагрудного кармана Киреева, но ответная реакция не наступала. При появлении второго механика с очередной сковородой, Киреев посмотрел на часы: — Вы пока не убирайте, — впервые заговорил он, — вернусь из театра — договорим… Часы показывали без четверти шесть. Конечно, в театр с женой Киреев успевал, но ходовые испытания котла без пломбы заканчивались не начавшись. Оставшись в гордом одиночестве, Петрович схватился за голову. Поза старшего механика не претерпела никаких изменений вплоть до возвращения инспектора Регистра. — На чем мы остановились? — иронично спросил Киреев. Петрович откупорил бутылку и наполнил прозрачной жидкостью два стакана. — Твоя взяла, — обреченно произнес он, — Буксир, дай пломбиратор… Последний раз «Буксиром» Киреева называли еще до войны, на выпускном вечере мореходного училища. Голос, походка и ухмылка возвращались к нему из далекого прошлого. — Ты кто?!! — растерянно спросил инспектор. — Крикунов, — на глаза Петровича накатили слезы, — Степан я… — Но ведь ты… там… — Там — Гришка, а я — здесь… Не вписывающаяся в наш рассказ сцена встречи двух старых друзей имела длительное продолжение. Скажем только, что к утру, Петрович пытался вернуть Железному с таким трудом полученный Акт, а инспектор — подарить другу номерной пломбиратор… Так, благодаря крепкой мужской дружбе, судно своевременно вышло в море, взяв курс на Новороссийск. Пенящиеся черноморские волны уносили наших героев к новым веселым приключениям. Между прочим, кочегар-орденоносец Гранитов из запоя так и не вышел. В состоянии ручной клади его отправили обратно пассажирским теплоходом. Придя в сознание, он лицом к лицу столкнулся с местным буфетом. Человеческий облик был утрачен окончательно до полного прободения язвы. Операция была проведена судовым врачом под естественной анестезией. Успеху хирургии способствовало полное отсутствие в желудке остатков пищи и продуктов её разложения в сочетании с постоянной промывкой пищевого тракта крепкими антисептическими веществами.

КАК СЕМЕН В МОРЯКИ

ЗАПИСАЛСЯ

Часть первая.

Прощай, околица…

Семен шел в большую жизнь по просёлочной дороге. Впереди маячили гребни океанских волн, небоскребы дальних стран и главное — сытное будущее! О чем еще мог думать простой сельский парень в 47 году, как не о еде? Булка черного хлеба, восемь вареных яиц и четыре луковицы у него, конечно, были. Но сразу съедать, их было нельзя. Все эти сокровища находились под нехитрыми пожитками на дне старого деревянного чемодана, который Семен нес в правой руке. Левая же рука придерживала связанные за шнурки и переброшенные через плечо ботинки, которыми его премировали на колхозном собрании. Ботинки эти хранили два секрета. Первый был очень прост: если большую часть пути пройти босиком, то подметки стираться не будут, а потому и ботинок хватит надолго. О существовании второго секрета, кроме него, знал только председатель колхоза. Они были ему обещаны за выполнения важного секретного задания, которое председатель называл гражданским долгом. Семен был выдающимся политинформатором. Дело в том, что мужиков в селе осталось крайне мало. Председатель, парторг, бухгалтер и едва перешагнувший совершеннолетие Семен. Остальные не в счет: кому слишком молод, кто — стар, а кто по причине героической контузии и вовсе, полный инвалид. А баб — много. Только в одной второй бригаде — двенадцать душ. Война — войной, а природа — природой. Вдовам — не до баловства, детишек поднимать надо, да и надежда на возвращение кормильцев до конца не угасла — может раненый или, дай бог, в плену? Ходили слухи, что в соседнем районе, одна баба две похоронки на своего мужика получила, а третью — он сам принес… А молодым, которые настоящего кавалера и не нюхали, что делать? На дерево лезть, да волком выть… Вот тов. Сталин о народе и позаботился — отменил алименты: во-первых, платить их все равно нечем, во-вторых, через каких-то двадцать лет из-за низкой рождаемости в армии только маршалы да танки останутся… За неделю до посевной председатель собрал всех мужиков и объяснил, что дело это — государственное и получено устное указание из района:
— Политическая ситуация такова, что союзники — нам больше не союзники. На братьев — монголов тоже расчету никакого. Они здесь породу уже портили. Их, коротконогих, сюда еще раз запустить, так через сто лет наши потомки разве что за мышами гоняться смогут. Надо обходиться своими силами. Семен, возьмет на себя вторую бригаду, бухгалтер — первую. Потерявших надежду вдов, как инвалид второй группы, утешит парторг…
Это было сказано настолько взвешенно, что увильнуть или, не дай бог, отказаться не оставляло малейшей возможности. Семен сразу понял, что, как комсомолец и гражданин он просто обязан участвовать в этом важном всенародном деле, тем более что выделенный председателем литр сметаны должен выдаваться под отчет каждые три дня. Новое начинание так быстро нашло широкий отклик, что к началу страды политинформации проходили уже без выходных. Прополка свеклы шла полным ходом. Семен сидел в лесопосадке, пил подотчетную сметану и делал заметки в амбарной книге с надписью «Итоги социалистического соревнования». Эти записи сдавались бухгалтеру для подтверждения целевого использования сметаны. Соревнование действительно было и победительница, первой прополовшая свою грядку, получала приз, который здесь же, в кустах Семен ей и вручал. Свою работу Семен выполнял исправно, бригада сразу же вышла в число передовых и даже побила какой-то очень важный рекорд, то ли по количеству свеклы на один центнер, то ли по числу прополотых грядок. Многократную победительницу Клавдию представили к медали, которую вручили в торжественной обстановке одному из руководителей района. Клавдии же досталась грамота «За успешное внедрение передовых технологий в растениеводстве». Она поместила грамоту в рамку и повесила под иконой. Председатель свое слово сдержал, заветные ботинки Семен получил и теперь шел в далекую Одессу, поступать в мореходную школу. За спиной осталось родное село, последние наставления матери и тайное предрассветное бегство от поклонниц его информационных возможностей… О мореходке Семен узнал из газетной статьи, которую он периодически перечитывал в перерывах между вручением призов. Статья называлась «Покорим далекие моря», рассказывала о жизни будущих мореплавателей, чьи откормленные физиономии нагло ухмылялись с явно довоенной фотографии, и заканчивалась словами тов. Сталина о необходимости борьбы с какими-то нехорошими людьми. В этих сытых курсантских лицах Семен сразу угадал толстую задницу своей будущей удачи.

Часть вторая.

Самое синее в мире…

Послевоенная Одесса не многим отличалась от других полуразрушенных городов. Те же руины, те же воронки, те же усталые лица… Только море, по-прежнему оставалось, самым синим в мире, и бронзовый Дьюк высматривал с пьедестала свою далекую Родину. Непривычно солёный ветер и дикий голод нагоняли на Семена тоску. В мореходку он опоздал, — экзамены закончились как раз в тот самый день, когда он добрел до города. Желудок был пуст, а нехитрые пожитки — обменены на такого же качества продукты и лишь изредка напоминали о себе желудочными коликами. Оставшиеся ценные вещи — чемодан и ботинки продавать было нельзя даже перед лицом голодной смерти. Без них он — никто. Человек без будущего. Лишь благодаря этим двум замечательным предметам ему удалось прожить целую неделю на полном пансионе в духовной семинарии. Даже самому настоятелю не закралась в голову мысль, что обутый человек с чемоданом в руке может оказаться не только грешником, но и комсомольцем. В семинарии кормили сытно, но там не было полосатых тельняшек, расклешенных брюк и, конечно же, кожаного ремня с якорем на блестящей бляхе. Без этого жить, было немыслимо, и православная церковь лишилась потенциального протоирея… Неожиданно удача повернулась к нему лицом и стала во весь рост. Возле Нового базара открылась мореходная школа какого-то неизвестного никому флота. Флот был настолько специальным, что это не имело никакого значения. Главное — бесплатная кормежка, крыша над головой и блестящая бляха с якорем на животе. Так Семен оказался в общей шеренге. Вчера был сдан вступительный экзамен, который назывался — медкомиссия. Радость быть принятыми в столь солидное учебное заведение, не могла омрачить даже происшедшая с ним досадная промашка. Дело в том, что иностранное слово «гениталии» не вызывало у него ни зрительных образов, ни смысловых ассоциаций, а настойчивые требования доктора их оголить, лишь довели до состояния глубокой душевной депрессии. Слово «гениталии» оставались для Семена пустым звуком. Надежды рушились, и тогда он, рискнув, сделал два шага навстречу судьбе и снял… кепку. Все, кто находился в комнате, замерли, и только мухи деловито жужжали в поисках чего-то свеженького… Ситуацию спас сам доктор: «Молодой человек, «гениталии» — это…». Последнее слово было, без лишних заграничных иносказаний. Просто и открыто, как может быть произнесено только настоящим русским человеком. Для Семена это было первое доброе слово, сказанное ему в этом чужом большом городе… Среди тридцати претендентов на заветные бляхи, таких обеспеченных как он людей было, человек пять. Но только ему одному удалось сохранить все атрибуты благополучия — и чемодан, и ботинки. После торжественного подъема флага из школы вышел невысокий человек в морской форме в сопровождении двух более крупных специалистов. Это был сам начальник школы. Он строго осмотрел строй и поинтересовался состоянием здоровья будущих питомцев: «Дистрофия, глисты, анурез есть?», на что все дружно проскандировали: «Так точно! ". Ответ начальнику понравился. Поздравив всех с успешной сдачей экзамена, он направился туда, откуда пришел — в здание школы. Специалисты остались. Первым выступал механик:
— Товарищи, — сказал он, — в то время, когда советский народ, под личным руководством самого товарища Хрущева, борется с разными нехорошими людьми, значение труда кочегара на современном судне несоизмеримо возросло. Лишняя лопата, брошенная хорошим специалистом в самое сердце современного парохода…
После слова пароход специалист подозрительно замолчал. Чувствовалось, что другие слова не хотят присоединяться к этому давно поплывшему пароходу. Специалист еще несколько раз героически пытался открывать рот, но кроме икания, других, более цивилизованных звуков его гортань уже не производила. Безнадежно махнув рукой, он неровно побрел в сторону ворот, оставляя после себя нерешенным вопрос, — зачем для борьбы с нехорошими людьми надо бросать в сердце судна лишнюю лопату? Второй специалист представлял палубную команду и, естественно, не имел никаких общих интересов с предыдущим оратором, тем более что был трезв. Этот старый заслуженный боцман, как и безвременно ушедший механик имел задание руководства набрать группу учеников кочегаров, нехватка которых остро ощущалась на флоте. В те годы рядовые моряки рождались в селе и были уверены, что единственная профессия на судне — матрос. Слово «кочегар» им ни о чем не говорило, и боцман, всю свою жизнь с пренебрежением относившийся к машинной команде, не без труда переступал через профессиональную гордость:
— Кочегар — дело хорошее. Пусть сегодня ты просто кочегар, но завтра ты уже старший кочегар, серьезный человек! А если на курсы пошлют, то и до машиниста дорасти можно. Он кивнул в сторону уходящего первого и добавил, — А если при этом не пить и грыжа мешать не будет, то можно и на механика выучиться… Вы знаете, кто такой механик?!! Первейший человек, гроза машины! Ходит в белых перчатках, приказы отдает! Для него все остальные кто? Тьфу! … Да за ним девчата, от Николаева до самой Голой Пристани в очереди стоят!!!
Услышав это, Семен, конечно, выбрал белые перчатки и девчат, с надеждой ожидающих его на причале Голой Пристани. Вместе со всеми он сделал исторический шаг вперед, который переносил его в еще не наступившее, но такое сытое и благополучное завтра…