«Русский мир - как саранча»: священники и врач с захваченного «Сапфира» рассказали о пребывании в плену  

Ближе к 10 утра трое капелланов: евангелисты Александр Чоков и Леонид Болгаров, священник Православной церкви Украины Василий Вирозуб и врач детской областной больницы Иван Тарасенко съезжаются к «Сапфиру». До этого злосчастного похода часть из них даже не слышали друг о друге. За 43 дня плена (а в случае с настоятелем одесского Свято-Троицкого храма Василием Вирозубом — 70 дней, до 6 мая) каждый из них несколько раз попрощался с жизнью, потерял 15 кг веса, но нашел новых друзей. Одесситы продолжают восстанавливаться после российского плена, вернулись на постоянное место работы и раз в несколько дней созваниваются друг с другом.

«Думская» пообщалась с участниками похода на Змеиный.

«ЧЕРЕЗ ДВА ДНЯ СПЕЦОПЕРАЦИЯ ЗАКОНЧИТСЯ И ВЕРНЕТЕСЬ ДОМОЙ»

С такими словами российский спецназовец с позывным Кас поднялся на борт «Сапфира» в составе досмотровой группы. Украинский буксир кинул якорь в нескольких километрах от Змеиного в заранее обозначенной оккупантами точке. Экипаж судна вывели на палубу и несколько часов держали на морозном ветру под дулами автоматов, пока двое россиян осматривали трюм на предмет диверсантов, взрывчатки, визиток Яроша, томиков «Кобзаря» и бог знает чего еще.

- Когда вопрос возник к нам, кто мы такие, мы сказали, что священники и приехали с гуманитарной миссией, — вспоминает Александр Чоков, пастор Евангельской христианской церкви «Сион» города Южного и капеллан 35-й отдельной бригады морской пехоты имени контр-адмирала Михаила Остроградского. — Тогда русский офицер достал телефон и показал нам, что все люди, которые были на Змеином, живы и на данный момент находятся в плену в Севастополе. Тогда мы поняли, что никакого зеленого коридора не было.

Капеллан и священник Христианской реформаторской церкви «Прославління» Леонид Болгаров говорит, что во время досмотра российские военные вели себя относительно корректно — не было ни физического ни психологического давления.

- Нам даже разрешили позвонить женам в Одессу и сообщить, что мы арестованы, и сфотографироваться на фоне острова, — рассказывает Болгаров. — Они все были уверены, что это на два-три дня.

Когда стемнело, священников и врача завели в кают-компанию, а на следующий день, сняв с «Сапфира», на буксире «Шахтер» перевезли в Севастополь, где посадили на гауптвахту, расположенную на Бакинской улице.

«ГУБА»: КУРСАНТЫ-ВЕРТУХАИ И ПРОВЕРКА СОЦСЕТЕЙ

На «губе» одесситов разделили: священников посадили втроем в одну камеру, а детского врача бросили в одиночку.

- У меня в социальных сетях много патриотических фотографий, — делится сотрудник детской областной больницы Иван Тарасенко, ушедший в 2015 году добровольцем в полевой госпиталь. — Они сразу же забрали наши телефоны и потом на допросы приносили распечатанные фотографии из соцсетей — в качестве «доказательств». Следователи на допросах очень сильно давили морально. Иногда вчетвером обрабатывали. Первый день допрашивали с утра до позднего вечера. Инкриминировали кучу статей своего уголовного кодекса: за участие в АТО, за иллюстрацию с красно-черным флагом, за оскорбление российской армии. Минимум 15 лет насчитали. И все как один рассказывали, что Украина должна была напасть 25 февраля и Путин всех переиграл. Эту пропаганду мы слушали каждый день.

Севастопольская гауптвахта — старинное дореволюционное здание, лишенное элементарных человеческих удобств. Надзирателями там работали курсанты 4-го курса высшего военно-морского училища.

- Первую неделю нас вообще не выводили на улицу, мы втроем сидели в одной камере, жили, спали и ходили там в туалет — просто в дырку, без каких-либо перегородок, — вспоминает Александр Чоков. — Камера не проветривалась вообще, ничего нам читать не давали. И только на шестой или седьмой день начали по одному на пять минут выводить на улицу.

Спустя 11 дней допросов священников и врача перевезли в казарму, где находились морпехи и пограничники со Змеиного, а также экипаж «Сапфира».

- Я был уверен, что мы идем в Одессу, так как сапфировцы пришли на своем судне, — вспоминает врач Иван Тарасенко. — Нас построили и сказали, что отвезут на транспортном самолете ближе к украинской границе. Я тогда подумал, что этот ад закончился и нас отправят домой, пускай и сухопутным путем, но оказалось, что ад только начинался.

ДВА ЧАСА НА КОЛЕНЯХ В МИНУС 22, КОНЦЛАГЕРЬ В ПОЛЕ И ЗАПРЕТ НА УКРАИНСКИЙ ЯЗЫК

Следующей точкой стал город Шебекино Белгородской области, а точнее, фильтрационный лагерь для пленных. Более двухсот украинцев: 82 военных со Змеиного, 17 членов экипажа «Сапфира» и около 100 военнослужащих из Херсонской области привезли автозаками с аэродрома в Курске, куда пленных доставили на российском транспортнике Ил-76.

- Температура была минус 22, — говорит Леонид Болгаров. — Мы, когда садились на «Сапфир», у нас уже плюсовая температура была в Одессе, все в демисезонных курточках, легких кроссовках, без шапок. Три с половиной часа ехали в автозаках до Шебекино и потом столько же стояли на коленях в снегу. Нас по одному отводили в административную палатку для идентификации личности. Стоять на коленях в снегу было очень холодно. Кто пытался встать — того били: нас кулаками, военных – прикладами. Я и Ваня (врач Иван Тарасенко, — Ред.) тогда ноги отморозили. Я до сих пор не чувствую стопы и пальцев, болят колени.

Пленным под угрозой избиения запретили общаться на украинском языке (русская культура, Пушкин – ну вы поняли), а лагерь, изначально запроектированный для приема беженцев, начали обносить забором и ключей проволокой.

- Они строили его для беженцев с украинской стороны, – рассказывает Иван Тарасенко. — Когда мы приехали, военные кровати в палатках были застелены новым чистым бельем, еще с этикетками. Точно не для нас это все готовили. На второй день территорию начали превращать в концлагерь, обнесли сетчатым забором и колючей проволокой. Внутри нас охраняли россияне, а снаружи, между двумя заборами, ходили «днровцы». Русские их использовали как рабсилу — они копали укрепления вокруг лагеря, пищу готовили.

В отличие от гражданских, чью вину в непонятных преступлениях россияне пытались как-то доказать, украинских военнослужащих просто избивали и пытали.

- В лагере нам каждому присвоили номер — у меня был 139, — вспоминает Леонид Болгаров. — Обращались только по номеру, как в концлагере. Перед отправкой в Старый Оскол нас переселили в другую палатку, где были ребята из самообороны Сумской области. Их очень жестко допрашивали и пытали. Нас выводили в одну палатку на территории, а их в другую, подальше, чтобы никто не слышал криков. У нас в палатке был мужчина с забинтованной головой. Его «арестовали» с кумом в оккупированном селе — натянули мешок на голову и ударили лопатой, рассекли очень сильно. Он рассказывал, что на первом допросе в лагере сказал, как есть — ваши и ударили. Россияне его избили еще раз, требуя, чтобы впредь говорил, что сам упал.

СИЗО В СТАРОМ ОСКОЛЕ: ТРАВЛЯ СОБАКАМИ И ПОМОЙНЫЕ ЩИ

После пяти дней в фильтрационном лагере, выкраденных украинцев перевезли в Старый Оскол. Специально для них освободили местное СИЗО и в камеры, где еще вчера сидели убийцы, воры и насильники, теперь заселили людей, посмевших стать на защиту своей родины.

- Нас там очень жестко «принял» спецназ, — говорит Леонид Болгаров. — Очень сильно выкручивали руки, чуть не ломали. Переодели в тюремную робу, забрали все личные вещи и побрили налысо. Там ты виновен только в том, что ты гражданин Украины, и не важно, кто ты по национальности.

- Они в каждом видят фашиста или страшного бандеровца, — добавляет Александр Чоков. — На протяжении всего времени у нас была радиоточка в камере, и мы подвергались постоянной обработке. Транслировали фейки про Бучу, Гостомель, Киев, Харьков, что российская армия с гражданскими не воюет, обеспечивает зеленые коридоры, чтобы мирное население вышло, а ВСУ расстреливают людей, здания и устраивают провокации, чтобы обвинить россию. Что Зеленский бежал во Львов, а потом в Польшу. Что украинские военные берут в плен российских солдат и отрезают им пальцы, выкалывают глаза, отрезают гениталии и потом вот так отпускают. И они постоянно это передают на всю свою страну. Зомбируют.

В СИЗО действовал четкий тюремный распорядок. В 6 утра — подъем, в семь — завтрак, в перерыве — обязательное прослушивание российского гимна. Сидеть на кроватях было запрещено, а на скамейках — невозможно. Они были сделаны так – металлический уголок по периметру на сантиметр выше доски. Через полчаса ноги просто отнимались от боли. Наши собеседники с отвращением вспоминают кормежку и утверждают, что худшей еды не ели в жизни.

- С утра были макароны, которые я смог попробовать только один раз, — признается детский врач. — Я похудел там на 12 кг. И я так и не смог есть их макароны — непонятно из чего сделанные штурпаки. Полусырое кисло-горькое тесто. Просто начинается рвотный рефлекс. На завтрак можно было кушать только хлеб и только горбушку. Суп, щи – это залитая кипятком гнилая капуста. Единственное, что можно было есть – гороховый суп по пятницам.

Первое время допросы были практически каждый день, потом все реже. Украинцев заставили пройти полный медицинский осмотр, зачем-то взяли кровь из вены и раз пять снимали отпечатки пальцев.

- Здесь было не так жестко на допросах, как в Севастополе, хотя там тоже разные люди были, — вспоминает Леонид Болгаров. — Был один майор ФСБ из комитета по расследованию преступлений на востоке. Лет 30 ему было. Адекватный, сам говорил, что Путин не вечен. Рассказывал, что по нашим СМИ мы выигрываем, по их – они. Здесь тоже пытались заставить нас признаться, что мы диверсанты, которые плыли на остров его взорвать.

- Больше всего я боялся прогулок, — говорит Леонид Болгаров. — В Севастополе это было долгожданным событием, а в Осколе – наказанием. Издевались как могли. Сажали чуть ли не на шпагат, когда выводили из камеры. Спускали собак по дороге в прогулочную камеру. Собаки натасканные, надрывались, как бешеные. Думаешь — не дай Бог, сорвется. Если не нравится, как бежишь по коридору, могут ударить ногой или рукой. Ко мне еще более-менее нормально относились, наверное, из-за седины. Нас однажды вернули – мы плохо бежали. Спезназовец ударил Чокова в солнечное сплетение, он упал, потом Ивана, меня пожалел. Однажды Чокова сильно ударили по ногам, он упал, а спецназовец коленом ударил его по позвоночнику.

30 марта произошла срежиссированная провокация, которая стоила священнику Василию Вирозубу карцера и тридцати дополнительных дней российского плена.

- За день до этого они пришли и сказали, что завтра, когда будет играть гимн россии, мы должны стоять по стойке смирно и петь, — вспоминает Чоков. — В камере у нас две видеокамеры, которые смотрят за нами 24 часа в сутки. Мы договорились, что будем стоять и петь про себя гимн Украины, но когда начал играть гимн, Василий начал молиться и креститься по православному. Через два часа они пришли и забрали его.

- Через восемь дней нас начали готовить к обмену, — продолжает Чоков. – Переодели в нашу гражданскую одежду, привели Василия. Он был в зековской одежде, и на ней была надпись «карцер», так мы и узнали, где он был. А карцер — на первом этаже в подвале и всех, кого сажают туда.. Есть негласная команда для спецназовцев приходить и пытать человека. Отец Василь рассказал, что его там бьют и выбивают признания в шпионаже.

В тот день отца Василия так и не выпустили. Он успел провести в гражданской одежде всего несколько часов, после чего мучители снова заставили его переодеться в тюремную робу.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

23 марта россияне освободили экипаж «Сапфира». В тот день священники и врач, увидев в окно камеры матросов-спасателей в гражданской одежде, поняли, что обмен пленными начался.

- Это было 9 апреля, они пришли утром и сказали собрать вещи: матрасы, ложку, кружку, — вспоминает последний день российского плена Александр Чоков. — Нас переодели в гражданскую одежду, вернули некоторые из личных вещей: крест, кольцо, Новый завет, а паспорт, документы на машину и телефон так и не вернули. Потом привезли на аэродром в Курск для перелета в Ростов, но в тот день вылететь не получилось. Нас было четыре человека, потом еще привели гражданских. Они в плен берут всех. Женщин, девушек. Если ребенку больше 16 лет — берут тоже. Это все как обменный фонд, который они меняют потом на своих военных.

- В Курске, в СИЗО, где мы ночевали, с нами сидели мужчина и женщина, сотрудники Красного Креста, в форме, с документами, их выкрали, когда они раздавали лекарства, — рассказывает Леонид Болгаров. – Девушка, которая изначально сидела в этом СИЗО, говорила, что там заставляли по тридцать раз на день петь гимн россии и выучить наизусть песню Газманова «Господа офицеры». Рассказывали, что на допросах в Брянске и Воронеже били шокерами. В Ростове к нам еще добавили пленных. Одна девочка из Мариуполя все время плакала. У нее там остался ребенок, и она не знала, жив ли он. Окончательно в то, что нас меняют, я поверил, когда одна из пленных, которая сидела в грузовике возле дырки в тенте, сказала, что мы проехали табличку «Чонгар».

Украинцев, 14 гражданских и 16 военных, поменяли 9 апреля на линии разграничения в Запорожской области. Меняли в том числе и на российских раненых, которых несли на носилках наши солдаты.

- После освобождения я взял отпуск за свой счет, — сетует Александр Чоков. — Наше законодательство не очень совершенное, военным дают отпуск для реабилитации и финансовую компенсацию за пребывание в плену, а нам, капелланам, работникам Минобороны, отпуск не положен. Я поехал на две недели на реабилитацию в Карпаты, немного восстановился, но здоровье сильно подорвал, есть проблемы. Я похудел на 15 кг за все время, появились проблемы с печенью.

- В понедельник, 16 мая, уже был на работе, — продолжает капеллан. — Ребята рады были видеть, что вернулся живой и здоровый опять в строй. Я продолжаю дальше работать и буду работать до победы, а здоровье, думаю, поправим. Русский мир — это страшный мир, и однозначно его пускать сюда нельзя. Это как саранча, которая идет и на своем пути все разрушает. Это возвращение в эпоху СССР — тоталитарный режим, где нет свободы слова, человек живет в страхе, рабстве и депрессии, и такой режим путин хочет принести в Украину. Допускать этого нельзя.

Беседовал Александр Гиманов