В одном помещении пьянка, в соседнем пытают людей, заставляют восславлять путина и Шойгу: украинский чиновник — о своих 52 днях в плену

В этой истории, кажется, нет ничего героического. Ее герой не боец сопротивления, не агент под прикрытием, не мученик за идеалы. Тем не менее, он, как и сотни тысяч других украинцев, сполна познал, что же такое «освобождение», пройдя обыски, арест и допросы с пристрастием.

52 дня плена начальника херсонского ГАСКа Ростислава Маршака – живое свидетельство о том, как круто меняется жизнь большого города, когда в него приходит «русский мир».

«Думская» пообщалась с чиновником. Далее — его рассказ от первого лица.

«ВЕРТОЛЕТЫ ШЛИ ЭСКАДРИЛЬЯМИ, КАЗАЛОСЬ, ЧТО МОЖНО ПАЛКОЙ ПОПАСТЬ»

Война застала меня в собственной постели. В то, что будет полномасштабное вторжение, я не верил от слова «совсем», поэтому когда в пять утра начал разрываться телефон, воспринял это как продолжение сна. Потом прилетело по Чернобаевке, и стало ясно, что это реальность. Первым делом собрался и поехал купить продуктов, нужно было сделать хотя бы недельный запас. Вообще, первые два дня не хочется вспоминать. Ситуация ухудшалась с каждым часом. Была вера, что вот-вот должно закончиться, но вместо этого обстрелы и жуткие известия из телеграм-каналов. А еще пролеты вертолетов над Херсоном, причем не одного-двух, а целых эскадрилий. Так низко, что, казалось, можно палкой бросить и попадешь.

Четыре дня русские обходили Херсон стороной и шли на Николаев по окружной дороге. Я как действующий чиновник, соответственно, был на службе. Городской голова Игорь Колыхаев поставил задачу обеспечить эвакуацию жителей пригородных поселков Антоновка и Киндийка. Там не столько были разрушения жилого фонда, сколько в инфраструктуре: перебит газовод, отсутствовали тепло и электричество. Еще была зима, поэтому людей нужно было спасать. К тому времени Антоновский мост уже контролировался русскими, а колонна автобусов с местными жителями должна была проехать под мостом. С русскими нужно было договориться, и два наших депутата горсовета вызвались. В итоге людей пропустили. Их размещали в школах, так как там были отопление и свет.

В первые же дни город объединился, началось мощное волонтерское движение, рестораторы готовили еду и доставляли в школы, даже в спальные районы. Почти все торговые сети открыли склады, чтобы люди могли забрать продукты: все равно либо испортились бы либо их разворовали.

«СТРЕЛЯЛИ ВО ВСЕ, ЧТО ДВИЖЕТСЯ»

Русские зашли в город в первых числах марта. К тому времени регулярных частей Вооруженных сил здесь не было, были только ребята из территориальной обороны, вооруженные автоматами и «коктейлями Молотова». Они вышли против бронетехники, многие погибли. Русские заходили с трех сторон, город опустел. Все, что шевелилось, они расстреливали. Люди сидели по домам. Первые два дня практически никто не выходил, потом появились первые машины, мы вынуждены были привязывать на зеркала белые тряпки, показывая, что мы без оружия. Все равно людям нужно было как-то передвигаться.

Протесты против оккупации начались дней через десять. Очень серьезные выступления были 13 марта, в годовщину освобождения города от нацистов. Я участвовал, там были тысячи людей. Это было выражение проукраинской позиции Херсона. Люди выходили по зову сердца, однако долго так продолжаться не могло. Вскоре русские включили репрессивную машину, начали отлавливать лидеров общественного мнения, и митинги угасли. Применяли и силу — где слезоточивый газ, где стрелковое оружие. Активистов арестовывали, судьба некоторых неизвестна до сих пор.

Несмотря на оккупацию Херсона, городская власть работала: мы ходили в мэрию, улицы убирали, вывозился мусор. Однажды нас собрали в здании горсовета, было человек 50: городской голова, заместители, руководители коммунальных предприятий, главные врачи больниц. К нам вышел человек, назвавшийся комендантом города, и представил руководителя оккупационной администрации. Это был мужчина лет шестидесяти, он сказал, что когда-то жил в Херсоне. Я его не знал (речь об Александре Кобце, бывшем сотруднике КГБ и СБУ, — Ред.). Нам предложили работать на новую администрацию и сообщили, что в случае отказа в здание мэрии мы попасть не сможем. Разрешили забрать личные вещи. Мы отказались с ними сотрудничать и переселились на территорию одного коммунального предприятия, где продолжили работу.

Были и предатели, которые пошли на сотрудничество. Как правило, это люди, чем-то неудовлетворенные, обиженные. Бывшие чиновники, неудачливые общественники, городские сумасшедшие, другими словами, не самые лучшие люди города».

«ЕСЛИ У КОНВОИРОВ БЫЛО ХОРОШЕЕ НАСТРОЕНИЕ, К ЧАЮ ДАВАЛИ ПРОГОРКЛЫЙ ХЛЕБ»

28 июня был на работе. Подписав какие-то документы, мы с коллегой покинули здание и пошли одной из центральных улиц. Там мы увидели мэра Игоря Колыхаева и остановились на разговор. В этот момент все и произошло: появились люди в масках, меня попытались сбить с ног, с первого раза не получилось, потом ударили прикладом в голову для верности. Это были сотрудники росгвардии в камуфляже и балаклавах. Нас было четверо: я с коллегой, мэр и его водитель.

С этого момента моя жизнь стала совершенно иной. Сначала нас возили по адресам, где проводились обыски, потом доставили в СИЗО на улице Теплоэнергетиков, где я провел следующие 52 дня своей жизни.

Моим вынужденным домом стала камера №13, рассчитанная на трех заключенных, в которой постоянно пребывало от четырех до восьми человек. Дырка в полу для опорожнения, раковина, окошко 20 на 40, приоткрытое для проветривания, трое нар и три матраса. Кому не повезло, спали на голом полу. Люди были разные, и они все время менялись. Кто-то сидел несколько дней, кто-то несколько недель, больше всего со мной просидел один парень — пятьдесят дней. Длительное время в камере с нами был танкист, Герой Украины, он получил это звание через несколько дней после начала вторжения. Парень защищал Антоновский мост, получил тяжелое ранение, перенес пять или шесть операций. Он был в тяжелом состоянии, не мог подняться на нары и спал на матрасе на полу. Уже после освобождения я разыскал его семью, о его судьбе ничего не известно.

(Речь идет о Павле Демчуке 1983 года рождения, военнослужащем 59-й мотопехотной бригады. Героя он не получал, но удостоен ордена «За мужество» III степени. До сих пор находится в плену. Брат Павла Виктор Демчук пал смертью храбрых 17 июня 2022 года под Лисичанском, на сайте президента есть петиция с просьбой присвоить ему звание Героя Украины, — Ред.)

За 52 дня пребывания в СИЗО нас один раз вывели на улицу — тогда обыскивали камеру. Одноразовое питание. Сперва по утрам давали подобие каши. Там все вместе — и гречка, и просо, такой гремучий микс. Ее варили в здоровенной кастрюле, которую потом везли на тележке по коридору. Она останавливалась возле каждой камеры, и в миску каждому падал пласт этого чудесного блюда. Есть это было невозможно, но никуда не денешься. Через пару недель вместо каши начали давать переваренные макароны, такой себе клейстер. Это утром. А вечером только чай. Если у конвоиров было хорошее настроение, к чаю могли подкинуть подсушенного прогорклого хлеба.

Передача продуктов была запрещена, поэтому получить что-то с воли не представлялось возможным. Только жизненно необходимые лекарства, да и то, после ожидания, унижений и задабривания русских сигаретами или спиртным.

«ПОВЕЗЛО, ЧТО ТОЛЬКО БИЛИ»

Во время каждого открытия камеры русские заставляли нас вскакивать и истошно орать, прославляя россию, путина и Шойгу. Кто-то может это воспринимать с улыбкой, но тогда было совсем не до смеха. За отказ кого-то одного наказывали всю камеру. Могли лишить еды, могли назначить сто приседаний или сколько-то там отжиманий.

Ну и конечно, допросы. Когда за тобой приходили, нужно было встать, надеть на голову шапку, чтоб она свисала ниже подбородка – это, чтоб не видеть, кто допрашивает. То есть в допросной ты был слепой и не знал, в какой момент и с какой стороны тебе прилетит, например, удар дубинкой. Это было самое простое. Мне повезло, что меня били дубинками и электрошокером, но не подключали к гениталиям электроток, как некоторым. Вопрос был один и тот же: «Где оружие?» А еще почему у меня в телефоне были номера руководителей полиции, прокуратуры, СБУ Херсона. Я отвечал, что в этом нет ничего странного, ведь я чиновник, мне нужно постоянно контактировать по тем или иным вопросам. Они считали, что я агент спецслужб.

Кроме того, каждый допрос завершался вопросом, когда я начну работать на оккупационную власть. Для себя решил, что делать этого не буду, однако заявить об этом прямо не мог, это было бы самоубийством. Насколько я знаю, такое редко кто делал, а если и делал, то судьба этих людей была печальной. Поэтому я ссылался на слабое здоровье и говорил, что вообще больше нигде не собирался работать. Откровенно говоря, на тот момент я действительно так думал.  

«В ОДНОМ ПОМЕЩЕНИИ ПЬЯНКА, А В СОСЕДНЕМ ПЫТАЮТ ЛЮДЕЙ»

Чувство голода было не самым страшным, оно притупилось довольно быстро. Хуже было ощущение безысходности. Мы ничего не знали, что вокруг происходит. И все это на фоне наглых лиц наших надзирателей, которые чувствовали себя очень комфортно. В основном это были лица славянской внешности, очень молодые, чуть ли не по 18-19 лет. Было несколько бурятов, они отличались большей жестокостью. Но все они так или иначе по вечерам оттягивались. Курили траву, запах был отчетливо слышен, пили спиртное. А еще к ним приходили девочки по вызову.

Представьте себе: в одном помещении идет гулянка, там звучит музыка, все смеются, а в соседнем под пытками истошно орут люди. Как они сами это терпели, в голове не укладывается.

В конце июля участились сильные взрывы, очень сильно дрожали окна. Мы не знали, что это такое, но как-то в камеру нам привели новичка, и он сообщил, что наши начали обстреливать Антоновский мост. Это вдохновило, потому что мы поняли: Украина не дает русским покоя. И самое главное, мы увидели страх на лицах конвоиров.

«УДИВИТЕЛЬНО, НО ДЕНЬГИ ВЕРНУЛИ»

Мой плен завершился 17 августа. Был уже вечер, меня неожиданно вызвали на допрос. Это было странно, так как по вечерам допрашивали только вновь прибывших пленных и заложников. Вообще, мое пребывание в этом СИЗО было и так более чем длительным: как правило, больше двух недель на «фильтрацию» у них не уходило. Если человек, как они говорили, не представлял опасности для российской федерации, его отпускали. Видимо, у меня тоже не нашли ничего крамольного, но чего-то тянули. Так или иначе, но мне всучили бумаги, которые я подписал: дескать, не имею претензий к содержанию, к администрации СИЗО, обязуюсь выйти на работу. Когда меня задерживали, при мне были деньги. К моему удивлению, их вернули. Вечером был дома. На следующий день я приехал к матери. Отец умер еще до моего задержания, не выдержал этого всего.

После освобождения я несколько дней не мог поверить, что на свободе. Старался поменьше выходить на улицу, не хотел попадаться людям на глаза. Дело в том, что я лицо публичное, о моем аресте писали, и многие люди, встретив меня, спрашивали: мол, ну как там? Возможно, кто-то делал искренне, а кто-то надеялся услышать проклятия в адрес оккупантов, чтобы использовать это против меня. Поэтому я всем отвечал одно: слава Богу, живой и относительно здоровый. Хотя, конечно, не все было так гладко – мне пришлось лечь в больницу и даже сделать несколько операций.

«ВИ ВІЛЬНІ!»

Эвакуацию русские объявили в начале октября. Как это было? Постоянно приходили СМС, каждые два часа: мол, есть возможность покинуть правый берег. Меня часто спрашивают, много ли было в Херсоне предателей. Я не знаю точного числа, но много. Эвакуировались люди двух категорий: собственно, коллаборанты, работавшие на русских, и те, у кого сдали нервы, кто боялся боев в городе. Многие потом через Крым выехали в Грузию или Европу, некоторые вернулись в Украину. Что же касается предателей, то вряд ли мы их увидим когда-нибудь в Херсоне. Всего на левый берег эвакуировалось порядка 50 тысяч человек, это очень много.  

Что будет освобождение, никто не сомневался, однако это было не так очевидно, так как примерно за две недели до него отключили свет, связь практически лежала, мы были в информационном вакууме.

11 ноября утром я поехал на овощную базу, где горожане покупали продукты. Было около 9:00, и знакомый вдруг сказал, что видел в городе машину с украинскими флагами. Я кивнул головой, после чего решил поехать в центр. Припарковался, вышел на площадь Свободы и увидел человек 15-20 молодых ребят. У них была музыкальная колонка, из которой звучала песня Вакарчука «Я не здамся без бою». И тут же увидел, что по проспекту Ушакова к нам едет военный автомобиль с огромным украинским флагом. Он подъехал, из него вышел воин и сказал: «Ви вільні». В этот момент у меня потекли слезы. Было около 11:00, а уже через два-три часа на площади уже был весь город.  

Херсон я покинул уже перед Новым годом, потому что почти ко всем соседям прилетело. Знакомые дали ключи от квартиры в Одессе и сказали, что я могу там жить. Так что, я сейчас на два города живу и работаю. Каждую неделю езжу в Херсон на несколько дней. Конечно, люди, которые сейчас там остались, это герои. Каждый день обстрелы, и там не важен фактор воздушной тревоги, дающий людям шанс успеть спуститься в укрытие. Снаряды гаубиц, «градов», «ураганов» прилетают мгновенно, здесь и сейчас. Это невозможно предвидеть, поэтому пока русских не отодвинут на безопасное расстояние, Херсону будет очень трудно. Но я уверен, этот час не за горами.  

Украина победит!

Записал Николай Мазур