Субъективно о загранице: Греция — гордый и суверенный дачный поселок Европы. Часть первая  

И снова наша постоянная рубрика «Субъективно о загранице» — путевые заметки о самых разных странах планеты. Продолжая моряцкие байки, публикуем очередной очерк за авторством Алексея Кравцова — о Греции и о том, что там у греков.

Как метко кто-то заметил, Греция хороша всем. От погоды и кухни до ментальной близости к славянским народам. Ну а в разрезе «Думской» она интересна прежде всего тем, что, являясь полноправным членом ЕС, остается голой и босой провинциальной, но независимой во всех смыслах страной. С гордым народом, пусть и не лишенным дремучей патриархальности. То есть Греция как бы уже достигла тех целей, к которым мы стремимся, а именно стала частью современного цивилизованного мира, не растеряв национальной идентичности. И они уже там, а мы, столкнувшись с трудностями на внешнеполитическом и внутреннем фронтах, будто не зная, что делать дальше, остановились. Война ли тому виной, повышение ли тарифов, пробуксовка реформ или, вечная наша беда, выборы – неважно. Но поскольку остановка в любом движении всегда предшествует откату назад, давайте посмотрим, почему это получилось у греков, а у нас – Зеленский на голубом вертолете.

Современную экономику и политику сразу выносим за скобки. Тут у Греции все почти как у нас – массовое разгильдяйство, коррупция, аграрный сектор и беззаветная вера в популистов. В плане же культуры и вот этого вот всего современная Эллада живет двумя мифами. Первый миф еще с античных времен – когда полисы, 300 спартанцев, Ксеркс, империя Александра Македонского и вплоть до римлян. Второй модерновый – когда Европе в очередной надоест воевать, то ее лучшие умы ринутся искать новые смыслы в науке и культуре, в изобилии обнаруживая их в тени вековых олив.

Рассмотрим эти мифы подробней. Основа основ современного бытия Греции неочевидна – геология. Пелопонесский полуостров – та самая точка, где Африка утыкается в Евразию тектонически и уходит под нее. Евразия в ответ знатно морщится, местами пузырится в виде Этны, а в целом по региону образует гористый ландшафт и извилистую береговую линию. К слову, называется этот процесс субдукцией. Но для нас важно другое: если взять линейку в руки, то выяснится, что длина береговой линии Греции, включая все острова — с половину периметра целого африканского континента. Именно этому стечению обстоятельств — большой береговой линии и непригодной в большинстве своем к сельскому хозяйству территории — Греция обязана неимоверно высокой (для древних времен) плотности населения. А отсюда — своему специфическому и очень «интенсивному» прошлому, которое пошло не совсем так, как это обычно происходило в древнем мире и дало начало современной европейской цивилизации.

Известная всем нам античная Греция, с ее демократией, пантеоном и философствующими любителями мальчиков, далеко не самая древняя цивилизация. Междуречье и Египет будут подревнее. Причем древнее эдак на несколько тысячелетий. Все эти цивилизации приблизительно одинаково любили блестяшки, с переменным успехом овладевали всяческими технологиями, перманентно убивали друг друга во славу кровожадных богов и теряли поселенцев в попытках освоить новые территории.

Так продолжалось до тех пор, пока беженцы-колонисты из миролюбивого островного государства Крит не закрепились на благодатном побережье современной Греции. Возможно, были и другие, да вот только первыми, кто умел бы при этом класть кирпич и писать письменность, оказались минойцы. На месте им стало понятно очевидное: сверху – горы, снизу – море, климат – умеренный, бери и живи. Собственно, чем «понаехавшие» и занялись: ассимилировали местные племена и через последующие века расплодились до десятка городов-государств с единой религией и множеством общих традиций. Что, однако, никак не мешало им постоянно воевать друг с другом, регулярно откатываясь в развитии. Высшая точка этой истории приходится на V—IV века до н.э., на неполные двести лет, когда полисам все же удалось сплотиться перед угрозой персидского вторжения.

Впрочем, и до двух войн грекам удастся понапридумывать (или переосмыслить) множество общественных наработок, которые впоследствии станут основой европейской культуры. Так, например, деньги становятся инструментом торговли и, будучи отчеканенными из ценных металлов, востребованным ресурсом во всем известном тогда мире, а не только в том регионе, где их можно обеспечить. Серебряные дельфинчики из колоний дикого Северного Причерноморья теперь гарантированно обмениваются не только на афинские драхмы, но и на финикийские кругляши с галерой, и египетские утены. А все потому, что обеспечиваются уже самим фактом своего существования, а не зерном в таком-то амбаре. Соответственно, развивается сопутствующая инфраструктура: торговлю становится возможным обкладывать налогами, появляется банковское дело, дающее невиданные раньше возможности. Например, возможность залезть в долги. Цивилизация!

Спартанская образовательная традиция агогэ, ввиду регулярных военных успехов этого полиса, доказывает свою эффективность. Однако в силу неспособности спартанцев управлять завоеванными городами агогэ интерпретируется менее удачливыми вояками из Коринфа, Афин или Олимпии. С какого-то момента свободные граждане смекают, что для того, чтобы из мальчика сделать мужа, совершенно необязательно калечить его тело в полноценном бою, а душу – житьем в казарме с дедовщиной и мытьем сортиров. Да, экипировка гоплита по-прежнему стоит приличных средств и усилий на поддержание, а потому передается от отца к сыну. Однако премудрости работы с копьем, борьбы с себе подобными, перетаскивания и метания тяжестей теперь можно получать в специальных заведениях, которые гарантируют выживание отпрыска. А где здоровое тело – там и потребность в интеллектуальном развитии. Так, шаг за шагом, появляются традиции, которые мы сегодня называем спортом и образованием. Первая приведет к культурному феномену Олимпийских игр, а вторая – к сократовскому Ликею, что в Афинах. Однако и та, и другая будут подчинены общей философской концепции, свойственной исключительно грекам.

Благодаря множеству факторов (перечисленные выше – лишь самые значимые), греческая культура впервые в человеческой истории сделает антропоцентричность основным своим атрибутом. Говоря по-простому, именно смертному человеку, естественно мужчине и гражданину, теперь надлежит уподобляться богам, побежать Хронос и обретать бессмертие. Символом этих устремлений становится венок, не лавровый (это уже римская мода), а из ветвей оливы, листья которой очень, кстати, олицетворяют дуальность нового мира. Добро и зло, «правильно» и «неправильно» отныне обретают свои вполне конкретные формы: новому греку должно быть свободным, образованным и физически развитым, желательно побеждать в Олимпиадах, а в межсезонье – можно и на войне. Понятно, что все эти ценности совсем недешевы и оплачены в основном усилиями рабов. Однако греки впервые делают их прерогативой обычных людей. Пусть героев, но не царей, которые куда ни глянь – везде сплошь посланники небес.

Люди, разделяющие эти ценности, назовут себя эллинами, а сам культурологический процесс с легкостью преодолеет Эгейское и Адриатическое моря, достигнет Испании и Египта, а его отблески можно найти даже в Китае. Где-то он будет поддержан политически, где-то останется уделом мифов и легенд. Ценности в Средиземноморье снова сменятся на теоцентричные только с установлением монополии христианства. Но джин уже выпущен из бутылки: отныне от Британии до Карпат именно человек — основа всех систем координат.

Впоследствии, во времена Ренессанса, сама эта эпоха будет названа «классической» (от лат. classicus — образцовый). Эллинский мир, с оглядкой на сегодняшнюю Европу, можно назвать прообразом мира глобального. Хотя тогда, конечно же, никто о таком не думал. Достижения в культуре, науке, политике и военном деле в этот период столь велики, что последующим за ними македонянам и римлянам ничего не оставалось, кроме как их полностью перенять.

Эзоп создаст критическое мышление, Пифагор заложит основы математики, а Гиппократ – медицины. Платон, Аристотель и Сократ, выступая в библиотеках и на улицах, выведут в публичную плоскость философию и свободу мысли. Перикл, попутно разбазаривая бюджет Делосского союза, передаст рычаги управления Афинами нижним сословиям, обозначив азимут для европейской политики на ближайшие два с половиной тысячелетия. На те же средства будет построен Парфенон, который, помимо своих основных функций тогдашнего центробанка, донесет все эти идеи до наших дней. Причем в мраморе, а не в статьях трижды лживого издания. Ну а государства и империи, перенявшие эти достижения и пройдя сквозь темные века, станут сначала средневековой, а потом современной Европой. Куда мы сегодня и идем, подальше от этой смертной любви.

Греция же, задав человечеству общий вектор развития, через какое-то время уйдет с радаров мирового контекста. Сначала став римской провинцией, потом задворками Византии, потом, после захвата Константинополя крестоносцами, – частью Латинской империи, а когда он превратится в Стамбул – империи Османской. При этом Эллада умудрилась не растерять своего национального начала. К слову, национализм, по крайней мере его условно романтические формы ХIХ века, тоже имеет отношение к нашей теме. Зародившись в жерлах Французской и Американской революций, приобретя материальные формы во время Наполеоновских войн, будучи осмысленным такими философами, как Гердер и Гегель, национализм станет верным инструментом развала Австро-Венгерской и Османской империй. Именно поэтому его уже который век как огня боится империя российская.

Ведомые новомодными на тот момент национальными идеями именно греки, болгары и сербы первыми отвоюют у турок земли своих предков, задав долгоиграющий тренд национализма. Тот самый, который спустя сотню лет два раза сожжет всю Европу в шовинистическом угаре. Еще позже, оправившись от войны, Тито попытается в обход Сталина создать свою собственную империю на Балканах, но не шибко удачно. Ну а пока этого не произошло — не без участия «старших товарищей» — в самом центре Европы появляются новые национальные государства. В том числе и современная Греция.

То, что сегодня кажется очевидным, — национальные идентичность и история, язык и культура, на момент двадцатых годов ХIХ века было лишь голой теорией, с трудом опирающейся на горстку козопасов и никому не интересные камни в горах. Еще нет оливок с маслом и сиртаки с Зорбой. Нет ни инфраструктуры, ни даже городов: Афины с трудом насчитывают две тысячи человек, и местным жителям по большому счету все равно, с кем выстраивать отношения — с французами, англичанами или русскими, активно осваивающими в тот момент территории Балкан.

Поскольку о собственной элите тоже речи пока нет, то на местное царство выбирается 17-летний баварский принц Оттон, сегодня почитаемый как отец-основатель государства. И хотя само его правление особо успешным назвать нельзя, именно с тех пор Греция и ведет свою центристскую внешнюю политику, успешно лавируя между великими державами, а также регулярно «бодаясь» с Турцией.

Благодаря новой моде на историю, начиная со второй половины ХIХ века, мировая культура обогащается множеством фактических подтверждений своего греческого происхождения. Раскопки Шлимана положат начало второму мифу, с которых мы начинали наш рассказ. А именно мифу о «комфортном разуме» (или как эту концепцию называть?), в котором современная Европа просуществовала вплоть до начала ХХI века. Как раз до поднятия вопроса об исключении Греции из ЕС в связи с затратностью ее там пребывания. Но Меркель тогда порешала, и, как выяснится еще чуть позже, дороговизна содержания такого себе дачного поселка для Европы – не самая большая из проблем современности.

Но мы снова забегаем вперед. Пока что на дворе начало ХХ века, и все приличные музеи стремятся заполучить себе артефакты с востока. Достопочтенная публика внезапно осознает свое место в этом мире: ведь когда просвещенная Европа ела мясо с огня и бегала в шкурах, дикие нынче Греция и Египет уже и ирригацию могли, и городское планирование. Наложенные на свежие прививки от абсолютизма, эти новые, подтвержденные фактами знания и сформируют иммунитет современного европейского общества.

А еще как нельзя кстати французскому богатею де Кубертену придет в голову идея о воссоздании Олимпийских игр, что, в свою очередь, выродится в концепцию профессионального спорта, да и вообще создаст дополнительную предпосылку к современному глобальному миру. И к тому моменту, когда Европа снова начнет заигрываться в войну, Греция уже успеет урвать свой кусок пирога мирового контекста.

Прочно обосновавшись на позициях комфортности и логичности бытия, греки назовут их своими национальными идеями, не претендуя на большее и не принимая меньшего. И именно эллинский индивидуализм будет объявлен основой человеческой деятельности. Кстати, пока что противопоставить этому нечего…

В качестве заключения, пожалуй, стоит прямо ответить на вопрос, почему у греков — получается, а у нас нет. И ответ, видимо, будет самым философским — потому что греки задают повестку дня. Без экономики, политики, суровых военных или научных достижений, но у их общества хватает смелости придерживаться трендов, заданных 2500 лет назад. Может, за эту стойкость в убеждениях в Европу и впускают?

Продолжение следует…

Автор — Алексей Кравцов