Как воюет одесская мехбригада: снайперский шашлык, стрельба с «Сисек» и страх за пополнение  

Корреспонденты «Думской» вместе с волонтерами побывали в расположении 28-й отдельной гвардейской механизированной бригады, воюющей на востоке Украины.

Мы передали воинам медицинские препараты, стиральную машину, кофе, сигареты и прочие мелочи, облегчающие фронтовой быт. А заодно узнали, как живут и выживают на передовой наши земляки.

«ОНИ ЗАБРАСЫВАЮТ К НАМ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ МУСОР»

- Вот здесь меня пару дней назад пытались подловить. Растяжка была, — командир группы снайперов, сержант с позывным Халк, не отвлекаясь от дороги, показывает рукой в сторону. – Но не те у них яйца, чтобы Халка замочить.

Бывший телохранитель, прошедший несколько локальных конфликтов на разных континентах, улыбается краем рта, обнажая три металлических зуба. Возможно, когда-нибудь, когда его демобилизуют, мы напишем об этом суровом «терминаторе», который курит сигареты одну за другой и литрами поглощает энергетики, отдельный очерк. Сегодня же он просто будет нашим гидом по линии фронта, а также основным, но не единственным рассказчиком.

Подразделение Халка – взвод снайперов в составе роты разведки, которой командует его брат, известный как Балу. Базируются разведчики в небольшом селе Березовое, в бывших казармах расформированной части ПВО. Задолго до войны помещения были переоборудованы в небольшой цех: из пластиковой крошки тут тянули полиэтиленовые мешки. Станки стоят там, где стояли, и выглядят вполне работоспособными. Само же здание вновь используется по назначению. Хитрая планировка и толстые бетонные стены делают его настоящей крепостью.

«Сюда иногда прилетают снаряды, но домик выдерживает даже прямые попадания», — говорит один из бойцов.

Боевики, они же «сепары» (так украинские солдаты называют не только местных любителей России, но и наемников из самой РФ, а также кадровых российских военнослужащих) охватывают разведчиков с двух сторон. Между воинами 28-й мехбригады и врагом – поля, посадка и автомобильная дорога «Донецк-Мариуполь», днем забитая гражданскими машинами. Расстояние между противниками — не более пятисот метров.

Нейтральная полоса заминирована, причем весьма плотно и разными типами взрывных устройств: тут тебе и противотанковые мины, и всякая противопехотная гадость («Пошел покакать, вернулся без попы», — по-солдатски грубо описывает стандартную ситуацию Халк), и закопанные фугасы. Впрочем, мины не мешают диверсионным группам обеих сторон проникать на территорию противника и устраивать друг дружке неприятные сюрпризы. Главная цель ДРГ сепаратистов – наш проводник Халк, причем, по слухам, приказ на его устранение отдал чуть ли не сам Захарченко. Боевики охотятся за командиром снайперов уже не первый месяц, но пока безуспешно. Он, в свою очередь, вполне эффективно пресекает все попытки «сепаров» проникнуть в тыл одесской бригады. В «зеленке» (лесополосах) постоянно находятся дежурные группы, отстреливающие зарвавшихся боевиков; каждый день на всех мало-мальски приметных тропках появляются растяжки – словом, врагу приходится несладко.

«А начинали мы, смешно сказать, с 12 бойцов, одного танка, который стрелял, но не ездил, и БМП, которая ездила, но не стреляла. Крутились по всему передку, импровизировали. Выстояли!» — не без гордости отмечает Халк.

Интересно, что и командир «вольных охотников», и его подчиненные своих визави ни в грош не ставят. Никакого уважения!

«Почти все группы, которые нам довелось перехватить, состояли из наркоманов и алкоголиков. Они тупо забрасывают сюда человеческий мусор», — говорит один из разведчиков.

«Забросать нас мясом — по сути, единственная тактика, которую использует противник, — добавляет другой боец. — За минувшие полгода мы очень серьезно окопались, и стандартными средствами нас отсюда не выковырять».

СТРАТЕГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА И ДЕТСКИЙ ГЛАВПУР

Разведчики одесской бригады сидят в Березовом с зимы. Раньше село занимала 51-я бригада из Владимира-Волынского, но она бросила позиции, за что впоследствии была расформирована.

«Они оставили здесь сотни автоматов: в смазке, новенькие, с боеприпасами… И просто бежали. 51-ю, я считаю, погубил аватаризм», — говорит один из снайперов 28-й.

«Аватарами» на фронте называют военнослужащих, увлекающихся алкоголем. Джеймс Камерон, наверное, удивился бы, узнав как его оскароносный фильм повлиял на украинский военный лексикон. «Аватары» — потому что «синие». Таких, увы, немало, и они создают массу проблем сослуживцам и командованию, причем зачастую эти проблемы стратегические. Пораженное алкоголизмом подразделение не способно эффективно противостоять врагу. Оно не может выполнять даже элементарные боевые задачи, становится легкой добычей боевиков и опасностью для соратников. Во время нашего путешествия вдоль линии фронта мы видели целый блокпост, охраняемый «аватарами». Зрелище, прямо скажем, жуткое: полуголые мужики с автоматами, которые и двух слов связать не могут, пытаются качать права на очередном перекрестке, заваленном бетонными блоками. К счастью, и объект этот находится в тылу, да и сами горе-вояки после «мотивационной речи» нашего гида уходят спать в тень ближайшей посадки.

В 28-й сейчас действует строжайший сухой закон. За пьянство можно легко получить в зубы от своих же сослуживцев, которые понимают, что нетрезвый боец — это то слабое звено, из-за которого может лечь в землю все подразделение.

Разведчики к этому вопросу относятся еще серьезнее, чем в линейных частях. Ну на то она и элита… Бойцы говорят, что все зависит от командира: у нормального офицера подчиненные не пьют, а расхлябанный и равнодушный — имеет все шансы потерять подчиненных, причем потерять в прямом смысле этого слова. Это только в мирной жизни дуракам и пьяным везет. Война же не прощает ничего, а малейшая ошибка оборачивается трагедией.

Свою базу одесские коммандос как могли приспособили для нормальной жизни. Где-то раздобыли ортопедические матрацы, на обеденном столе всегда есть ваза с цветочками (когда нет живых — ставят пластиковые), в каждой «казарме» — по телевизору, действует wi-fi.

В редкие спокойные моменты, когда не надо идти в рейд, держать оборону, выполнять тот или иной приказ начальства, можно спокойно отписаться родным, а потом попялиться в мобильник, почитать свежие новости про «зраду» и «перемогу». Вступать в виртуальные баталии с диванными войсками у фронтовиков времени нет, но быть в курсе дел они стараются.

Еще мужики с нетерпением ждут тыловых посылок, доставляемых волонтерами. Спросом пользуются не только дефицитный кофе и сигареты, но и детские рисунки, которые, действительно, доходят до рук настоящих военных и действительно им нужны. И это не пропагандистский штамп — это правда! В каждом блиндаже, на всех блокпостах, в бригадном штабе стены увешаны альбомными листами с танчиками, солдатиками, украинскими флагами, а также добрыми пожеланиями от школьников.

Но вернемся к быту. Между рейдами бойцы имеют возможность потренироваться в импровизированном спортзале, помолиться в часовенке и даже попариться в собственной бане.

«Раньше мы ходили в село, но за деньги. Потом плюнули и решили обустроить баньку у себя. Кроме того, у нас есть летний душ и умывальник», — говорит один из солдат, бывший милиционер из Львовской области.

Туалет – через дорогу, в посадочке. «Иди по тропинке, а в кусты не заходи – можно подорваться», — напутствует в четыре ночи часовой. Страшно!

С продовольствием здесь все в порядке. Никто не голодает. Можете не верить, но в день нашего приезда разведчики мариновали мясо на шашлык: «Замкомбрига кабанчика привез по случаю Дня ВДВ», — рассказали бойцы.

При этом государство обеспечивает лишь основную часть рациона: тушенка со сгущенкой вполне питательны, но как вы понимаете, это не настоящая пища.

«Когда из учебок к нам приезжает молодежь, то первую неделю-две желторотики отъедаются, — поясняет кашевар разведчиков, которого никто на эту должность не назначал. Просто готовить умеет и любит. — Консервы для них - словно золотые. Но потом ребята понимают, что далеко на такой пище не побегаешь и постепенно переходят на нормальный рацион».

Кроме Родины, еду воинам поставляют волонтеры и… местные жители. Да-да, донецкие селяне исправно снабжают украинских военнослужащих продуктами. Что-то воины оплачивают из своего кармана, что-то обменивают, что-то получают в подарок. Вообще, взаимоотношения с местными у них совсем не такие, как показывает российское ТВ. Мы лично видели, как мужчины Марьинки и Красногоровки жали руки украинским военным, а женщины улыбались при виде бравых солдат.

Или вот, скажем, специальный склад для стеклянной посуды: на войне, под минометными обстрелами, украинские вояки хранят десятки чистых банок.

«Как зачем? — удивляется повар. — Поменяем потом местным на закрутки!»

Впрочем, некоторые аборигены видят в наших военнослужащих исключительно «оккупантов», и разубедить их невозможно в принципе: «Настолько упороты, что даже при обстреле с той стороны уверены в нашей причастности. У одного деда дом сгорел после попадания мины. Он пришел к нам и говорит: «Что же вы за сволочи такие, укропы?!». Я его спрашиваю: «Ты видел, откуда прилетело?» — Он: «Да. Но вы все равно сволочи». И как с ними общаться после этого?» — сетует военнослужащий одесской бригады Алексей.

Военные с местными стараются не конфликтовать. Бригада помогает продовольствием и водой (хотя H₂O тут в дефиците) детсадам и дому престарелых, чинит прохудившиеся крыши и вообще ведет себя прилично. Дошло до того, что военнослужащим запретили без особой надобности расхаживать по улицам населенных пунктов – чтобы не нервировать гражданское население.  

Боевики же не столь осторожны и тактичны. «Регулярно появляются в селах в нашей форме. Точнее, в нашем разнобое и с украинскими шевронами. Творят, что хотят. В Березовом раз такой товарищ с автоматом ограбил семью. Загнал людей в подвал, вынес все ценности и угнал машину. Естественно, люди пытаются обвинить в произошедшем нас», — говорит один из бойцов.

Любят сепары и жахнуть из артиллерии по автомобильной пробке на мариупольской трассе, перекрытой пограничными постами. Случается это довольно регулярно, хотя в прессу попал лишь зимний эпизод с маршруткой. «Люди бегут сразу в посадку, где их ждут растяжки и мины. Сверху их накрывают минами боевики. Это очень страшно», — вздыхает разведчик.

Когда 3 июня враг пытался взять Марьинку («Думская» писала об этом бое), позиции любителей России в районе Березового практически пустовали. «Они оставили там 15-летних девочек, переодетых в камуфляж. Слава Богу, командование не повелось и не дало приказ их атаковать. Понятно же, что сепары потом переодели бы трупы девчат в сарафанчики, чтобы показать всему миру, как мы детей кушаем без соли», — говорит снайпер и санинструктор Док.

По поводу кадровых российских военных. Разведчики утверждают, что на фронте они присутствуют постоянно. Часть подпирает сзади сепаратистскую полукриминальную вольницу, одновременно выполняя функции заградотрядов, инструкторов и кураторов, часть активно «взаимодействует» с украинцами. Скажем, если минометный обстрел ведется по учебнику — с аккуратной пристрелкой и последующим попаданием в цель, ни у кого не возникает сомнений, что это «москали». «А как-то раз к нам приехали курсанты какого-то ихнего артиллерийского училища. Поставили мишени и сначала фигачили по ним, а потом плавно перешли на нас. Мы дали ответочку, пацаны собрали своих раненых и убитых, после чего оперативно свалили», — рассказывает Халк.

По его словам, россияне и их украинские прислужники постоянно несут потери из-за того, что недооценивают украинскую армию:

«Наша сила в том, что мы действуем нестандартно, а они ожидают от нас тупого следования уставам. Но у нас же в основном мобилизованные воюют (по словам командования, 90% личного состава, — Ред.). Устав для нас - не правило, а свод общих пожеланий. Мы импровизируем, играемся с ними, а они, дураки, ведутся».  

Мечта каждого украинского разведчика — взять в плен кадрового россиянина. За одного живого «москаля» сепары отдают два десятка наших военнопленных, за труп путинского вояки – десять. При этом командование гарантирует счастливчику орден и денежную премию. Красота! А вот обычных «ДНРовцев» ценят не так высоко – главари террористов рассматривают подчиненных из местного населения как пушечное мясо и меняют на украинцев не столь охотно и по меньшей таксе.  

КАК В ПРИПЯТИ

Халк гонит машину по прифронтовым дорогам, разбитым танками и тяжелыми грузовиками. На блокпостах его узнают, но тем не менее требуют пароль и отзыв: кодовые слова меняются каждые восемь часов, и забывчивость может привести к неприятным последствиям.

На выжженном солнцем участке между Марьинкой и Красногоровкой становится не до смеха. Сидящий в кузове Док передергивает затвор автомата: «Красная зона, нейтральная полоса. Справа сепары, слева наши, может быть все что угодно», — комментирует солдат.

К счастью, на фронте было затишье, и мы преодолели опасный участок без приключений. В Красногоровке заглянули в разгромленную школу. Сейчас здесь стоят бойцы одного из батальонов 28-й. До них помещения занимали военнослужащие другой нашей бригады, а летом прошлого года – сепаратисты. Результат не то чтобы шокирует – война есть война, и не такое бывает. Но мы надеемся, что директор школы покинул эти края и не видел, во что превратилось его хозяйство. Темные коридоры с выкрученными лампочками. Мебель поломана, оконные стекла выбиты вместе с рамами, потолки испещрены следами от осколков, на покрытом пылью и осыпавшейся штукатуркой полу вперемешку валяются учебные пособия, обломки приборов и лабораторного оборудования, какие-то бумаги, гильзы от патронов и снарядов. Школьные доски исписаны нецензурщиной в адрес боевиков и российского президента.

Война пощадила только школьную библиотеку. Бойцы иногда берут здесь книжки и, что характерно, всегда возвращают обратно. Мы видели даже бумагу со списком военнослужащих, пользующихся литературой. Вот такая она, украинская солдатня. «К сожалению, школу разгромили еще до нас. Кто конкретно, не знаю, но мы впервые увидели ее такой, какой видите вы. Я запрещаю бойцам что-то забирать из кабинетов и вообще портить государственное имущество. Сами мы занимаем лишь несколько кабинетов. Надеюсь, после войны школу восстановят», — говорит командир базирующегося здесь подразделения.

Средний возраст военнослужащих одесской мехбригады – а в основном это, повторимся, мобилизованные – 35-40 лет. Молодняк держат на второй и третьей линиях обороны. «Передок» защищают возрастные мужики, среди которых есть и менеджеры среднего звена, и водители одесских троллейбусов, и даже небедные бизнесмены. «Старики» психологически устойчивей юнцов, но конечно, в разных подразделениях дела обстоят по-разному. Разведчики и снайперы, что называется, ловят кайф – получают удовольствие от того, что они называют «работой». У танкистов и артиллерии тоже все в порядке, а вот у линейной пехоты с моральным духом не фонтан.

На окраине Марьинки, под терриконами, которые из-за характерной формы называют «Крокодилом» и «Сиськами», солдаты чувствуют себя очень неуютно:

«Перед нами, с той стороны «Крокодила», стоит «Восток». Каждый день стреляют и еще кричат свое «Аллах акбар!» — рассказывают стрелки. — Вчера они отмечали День десантника – всю ночь с горы очередями шмаляли. Не очень понятно, как они совмещают Аллаха с алкоголем, но вели они себя бесшабашно и даже глупо. Мы огрызаемся, но вряд ли это можно назвать полноценным противодействием: они занимают высоту, а средств для нормальной «ответки» у нас вообще нет. Вы там спросите, где ротация, почему человек, у которого вышел уже срок мобилизации, не может поехать домой?!»

- Конфуций говорил, что воевать следует мужчине, у которого уже есть трое детей… — начинает боец лет сорока.

- Ага, а если тебя убьют, кто будет о детях заботиться? – перебивает его сослуживец.

- Как кто? Государство, конечно!

- Ой, не смеши, какое государство? Все это блажь!

Ротация, дембель и статус участника боевых действий – все разговоры в среде фронтовиков только об этом. Ротаций никаких нет. Причина – недостаток людей: удерживаемая бригадой линия растянута на 145 километров, что должно повергнуть в шок ценителей уставов, гласящих, что в обороне такое соединение должно занимать максимум 15 км по фронту и 20 км в глубину. Какая, к чертовой бабушке, ротация? Зато у добровольцев (в тылу одесской механизированной несут службу свободовцы из батальона «Сич») с этим проблем нет: «16 ротаций за год! У ребят не война, а санаторий какой-то!» — возмущаются мотострелки.

С демобилизацией тоже неясность: в бригаде масса народу, перебравшего установленный законом и указами президента срок службы. Некоторые «переслужили» уже три-четыре недели, у других счет пошел на месяцы.

«Мы, конечно, не оставим позиций, все понимаем. Но хотелось бы, чтобы командование хотя бы объяснило, что происходит», — говорит солдат Николай, на гражданке трудившийся слесарем.

Чтобы получить статус участника боевых действий, нужно заполнить целую кипу бумаг, и это не гарантирует положительный результат. «Документы «теряются», подписи начальство ставит неохотно… Это такой гембель, что многие просто забивают. Один боец, потерявший обе ноги, уже месяц бьется за статус. Сделал целую дюжину бумажек на ветерана войны, одной не хватает. А ведь потом ему еще придется ежегодно подтверждать свою инвалидность – вдруг нога вырастет?!» — сокрушается Николай.

«Тут не виноваты ни комбат, ни комбриг, ни даже начальник Генштаба, — вмешивается Халк. – Это система такая дурацкая у нас. Надо что-то менять, но как?»

МУШКЕТЕРЫ КОРОЛЯ И ГВАРДЕЙЦЫ КАРДИНАЛА

Мы проезжаем очередной блокпост – нацгвардейский. Десять километров от фронта. Военнослужащие свеженькие, в новой униформе, с кевларовыми шлемами, и судя по всему, довольные жизнью. Их линия обороны – это вкопанные в землю бетонные доты, дело рук гражданских стройкомпаний. Говорят, внутри – чуть ли не гражданская квартира, только ванной комнаты и кондиционеров не хватает. Из техники – новенькие «Кугуары» и «Спартаны», которые в армию не поставляют. Разведчики с завистью смотрят на все это богатство и сдержанно комментируют: «Вояки диванные, совсем зажрались».

«Все самое новое государство почему-то направляет в Нацгвардию, пограничникам и ментам. Следующие в этой пирамиде – десантники, танкисты и артиллеристы. Мехбригады, которые, собственно, и держат фронт, воюют на старой технике, в старом обмундировании и сами строят полевые укрепления. Может, это замысел какой-то стратегический, но я лично не понимаю, чем мы хуже этих фанфаронов милицейских», — высказывается снайпер с позывным Пикассо.

«Да черт возьми, они же толком и воевать не умеют! Когда сепары подошли по мариупольской трассе к пограничному блокпосту, те оставили позиции и ушли. Не будь нас, была бы полная задница», — бросает сквозь зубы командир взвода.

С пограничниками у одесских мотострелков — давняя неприязнь, причем  взаимная. Друг друга терпят, но постоянно рассказывают о коллегах всякие гадости. Кому верить, непонятно.

ГЕРОИ И ГРЯЗЬ

И снова о личном составе. Возраст бойцов – это, пожалуй, главная проблема медиков соединения. «Раненые, конечно, есть, и их немало. Большая часть ранений — осколочные, как в Первую мировую. Но в основном мы занимаемся желудочными заболеваниями, высоким давлением и всякими хроническими недугами. Первые полтора-два месяца у возрастных солдат нет никаких симптомов – действует адреналин, и болячки никак себя не проявляют. А вот потом, когда накатывает усталость, они лезут, и с ними очень трудно справиться», — говорит военврач Виталий.

Самому старшему военнослужащему бригады – 74 года. Его называют Дед Майдан. Пожилой мужчина участвовал в первом и втором Майданах, а потом добровольно записался в ряды ВСУ. К сожалению, встретиться с этим замечательным человеком нам не удалось.

«Дед собирается уйти в один из добровольческих батальонов, потому что в военкомате ему заявили: в армию больше не пустим. А жаль, очень позитивный дядька», — говорит Виталий.

Фронтовые истории… Сколько же мы их выслушали – не перечесть! И люди, люди – отличные люди, как поется в песне…

Взять хотя бы замкомбрига 28-й. Позывной Глобус. Кадровый, выпускник академии. Изуродованная осколками рука. Это его хотели привлечь к уголовной ответственности после Иловайска: тогда обескровленная батальонная тактическая группа одесской бригады, потеряв почти всю технику, наткнулась на танковый батальон РФ. Командир нашей БТГ, вступил в переговоры с русским коллегой, задурил ему голову, заставил поверить, что россиянам противостоит не менее 30 танков, хотя в реальности их не было вообще. В итоге украинскому подразделению дали отступить без боя. Сейчас спасение сотни пацанов ставят Глобусу в вину. К счастью, до суда дело не дошло… Ну а подполковник продолжает беречь человеческие жизни и выполнять свой долг.

Еще один кадровый офицер, комбат, который попросил не указывать даже позывного, был ранен, причем серьезно. Он проходил реабилитацию в Одессе, но не выдержал и сбежал на фронт: «Мусор выносил в пять часов утра и не вернулся. Рванул сюда — а как иначе, ведь тут пацаны?! Жена его ругает, грозит разводом, но он по-другому не может. Мужик, одним словом», — говорят сослуживцы комбата.

Звания и должности здесь ничего не значат: чтобы командовать на фронте, нужно заработать авторитет. Значительная часть отцов-командиров его имеет, а сержанта Халка в бригаде уважают даже больше, чем некоторых офицеров.

За командира бригады — отдельный разговор. В Одессе полковника Лещинского поливают грязью. Если верить СМИ, это самый нехороший и продажный командир бригады в ВСУ. А вот бойцы на передовой своего начальника уважают, и в неискренности их сложно заподозрить: «Может, в быту он личность неприятная, все бывает. Но мы тут не на кухне сидим, на фронте важно другое. Он профессионал – вот что для нас главное. Комета (позывной комбрига, — Ред.) бережет ребят и берет на себя ответственность. Собственно, победа в Марьинке – это его рук дело. Генштаб тогда спрятался в кусты, боем руководил лично полковник. Он не дал сепарам сделать реальностью то, что уже восемь месяцев отмечено на их картах. Этот участок остается украинским», — говорит Халк.

Грязи тоже хватает, как в прямом, так и в переносном смысле. Далеко не все безвозвратные потери одесской бригады случились в бою. В прошлом году был случай, когда офицер пристрелил рядового разведчика, который, находясь под наркотическим опьянением, угрожал сослуживцам автоматом. Следствие по этому эпизоду продолжается до сих пор.

… Мужики, даже те, которые полностью погрузились в страшную реальность войны и находят в ней своеобразное удовольствие, мечтают о гражданке. Правда, год на передовой до крайности упростил пожелания: «Чего хочется в первую очередь? Помыться под душем по-человечески, чтобы жена спинку потерла, потом выспаться, ну а дальше посмотрим», — мечтательно закатывает глаза пехотинец Петр.

Но выспаться в мирном городе – это для фронтовика отнюдь не так просто, как кажется: «К канонаде привыкаешь, пугает тишина, — говорит один из военнослужащих. — Я был в отпуске в Хмельницком, хоронил начальника разведки бригады, и никак не мог привыкнуть к звукам. Вроде бы хорошо, сверчки поют, машины где-то едут, расслабляешься. Но внутри все равно напряжен. А потом как бахнет салют, и ты сразу подпрыгиваешь, и спинной мозг командует куда-то прятаться, реагировать. Минут пять надо, чтобы прийти в себя».

У Халка – другая головная боль. Командир переживает из-за скорого дембеля: «Мы уйдем, но успеем ли мы передать свой опыт молодым, которые займут наше место? В украинских реалиях так не получится, уверен. По-хорошему, нужно месяца три, чтобы и с местными познакомить, и хитростям правильным обучить, и с документами поработать… Но зуб даю, что молодежь прибудет в тот же день, когда нас снимут с позиций, и мы не успеем ничего им рассказать. Дай Бог, хотя бы схемы минных полей передать. А то будет, как у нас с 51-й бригадой: мы несколько месяцев искали по посадкам их «сюрпризы».

Продолжение следует…

Авторы – Олег Константинов и Алексей Кравцов

P.S.: Военнослужащие просили передать интендантам Минобороны особое «фе» по поводу новой формы. Она, конечно, хорошо скроена, но в июле в ней сдохнуть можно. В огне она не плавится и не гаснет, как положено, а бодренько так горит. Комплекты этой формы есть почти у каждого на фронте, но носят ее обычно только в тылу. На передке народ предпочитает «бундесверовку», британский или американский камуфляжи.