Макаренко или Гиммлер? Как воспитывают «трудных» детей Одессы               

Скандал вокруг Фонтанской школы социальной реабилитации для «трудных» детей набирает обороты. Как сообщил сегодня ряд СМИ, медики сельской амбулатории, которые первыми осматривали 10-летнего воспитанника учебного заведения Мишу Никитина, умершего 1 февраля 2013 года якобы от воспаления легких и заражения крови, не исключают, что мальчика сильно избили. Врач-педиатр Фонтанской амбулатории Ирина Денесюк рассказывает: Мишу доставили к ним с жалобами на боли в животе. При этом ни повышенной температуры, ни воспаления слизистой верхних дыхательных путей у него не было. Фонтанские медики рекомендовали отвезти ребенка в областную детскую больницу для детального осмотра.

Через два дня, 1 февраля, ребенка опять привезли в Фонтанскую амбулаторию. «Он был очень тяжелый, бледный, с желтоватым оттенком кожи, покрытый липким потом. Селезенку не дал прощупать, живот был вздутый, болезненный. Мальчик был очень раздражительный, все у него болело. Наблюдалась сильная геперестезия кожи (повышенная чувствительность, — Ред.). У него начало падать давление. Вначале было нормальное 100 на 60, потом начало падать и мы подключили капельницу», — сказала Ирина Денесюк. Скончался Михаил Никитин, напомним, в областной детской больнице. По факту его гибели проводится расследование.

КОНЦЛАГЕРЬ?

Трагедия привлекла пристальное внимание общественности к учреждению, где воспитывался Миша. Созданный в далеком 1965-м году, сегодня интернат считается экспериментальным — здесь, как утверждает его администрация, «используются самые передовые методики социальной коррекции». Эдакие последователи Макаренко — неподкупные комиссары в пыльных шлемах, все силы отдающие благому делу взращивания новых достойных граждан.

Правда, верят в это далеко не все. В медиа и социальных сетях появляются все новые показания выпускников фонтанской «спецухи». Они говорят о жестоких наказаниях, казарменных порядках и тяжелом подневольном труде, к которому привлекают даже восьмилетних малышей. Кое-что подтверждается документально и, что характерно, не отрицается руководством интерната.

Например, до осени прошлого года здесь совершенно легально функционировал… карцер, куда на хлеб и воду сажали непокорных. А еще тут внедрена самая настоящая кастовая система.

Все подопечные поделены на четыре категории, от нулевой до третьей, и имеют разные права (якобы в зависимости от количества проступков). Высший третий уровень — это своеобразный «актив». Эти ребята могут и с родителями регулярно встречаться, и свободой относительной пользуются. Они принимают участие в самодеятельности, могут пользоваться телевизором, CD-плейером, игровой приставкой и компьютером, словом, являются элитой. При этом воспитанники нулевого уровня пребывают в учебном заведении на положении если не рабов, то заключенных. Вместо досуга у них тяжелая работа, встречи с матерями и отцами бывают раз в месяц. И даже книги им дают только те, что положены по школьной программе.

Упомянутые уровни, отметим, и составляют суть «эксперимента». Дескать, если детей — а здесь, надо сказать, пытаются воспитать довольно трудный контингент, беспризорников, малолетних преступников и т.п. — ограничивать и поощрять в зависимости от их поведения, то они будут стараться вести себя хорошо. А потом привыкнут и станут полноценными членами общества. Ну прямо как собаки Павлова, научившиеся по сигналу выделять желудочный сок. Вот только ребенок — не собака, да и с собаками подобное делать не очень этично…

НА МЕСТЕ

Мы попытались разобраться со всем на месте и побывали в «экспериментальном» интернате. Посмотрели собственными глазами на учреждение, пообщались с воспитанниками и, кстати, сделали то, о чем забыли некоторые наши коллеги, — взяли интервью у второй стороны конфликта — руководства и преподавателей.

Переступив порог школы, сразу замечаешь, в каком ветхом здании она расположена. Стены изъедены сыростью, крыша протекает. На фасаде еще кое-где сохранились остатки былой роскоши — фрагменты мозаики и облупившаяся краска. О том, что это режимный объект (а это действительно режимный объект — почти тюрьма, хотя осужденных здесь всего пару человек), сразу и не скажешь – на окнах нет решеток, а по периметру — колючей проволоки. На первый взгляд, бежать отсюда — раз плюнуть, хотя выпускники говорят, что не все так просто. Во-первых, бежать некуда, а во-вторых, догонят, и быстро, после чего наступит жестокая расправа.

Директор школы с 1985-го года Вячеслав Баранов встретил «Думскую» доброжелательно.

«Таких скандалов на моей памяти никогда не было, — утверждает педагог. — А сейчас мне даже угрожают расправой, рекомендуют не выходить одному на улицу». Впрочем, по словам директора, он ничего не боится, потому как знает — дело его правое.

На перевоспитании в школе сейчас находятся 49 мальчиков от 8 до 14 лет. Только двое из них попали сюда по решению суда. Остальные направлены на «коррекцию» решением специальной психолого-педагогической комиссии.

Маленькое отступление. Несколько лет назад один из авторов этого материала снимал фильм об умственно отсталых и местах, где их содержит наше «гуманное» государство. Обычно страшный диагноз, сравнимый с «пожизненным» приговором суда, выносит упомянутая комиссия. Так вот, ваш покорный слуга может назвать с десяток примеров, когда людей с легкой педагогической или социальной запущенностью, вполне поддающейся коррекции, отправляли в печально известные ПНИ - психоневрологические интернаты, — где они, понятное дело, опускались до уровня большинства. Ребенок, заваливший физику в обычной коррекционной школе, попадал в заведение, где учили лишь речи, чтению-письму и трудовой деятельности!

А случай в Красноселке? Разве можно его забыть? Дом-интернат под Одессой, учреждение 3-4 профиля, для самых тяжелых – олигофренов в стадии от имбецильности до идиотии. Необучаемых… Такие люди, как следует из медицинских справок, «не способны обслуживать сами себя, часто вообще не мыслят».

Одна из девочек, завидев нашу съемочную группу, спросила: «Когда будут показывать по телевизору?» Тут просто необходимо процитировать «Большую медицинскую энциклопедию»: «При идиотии (а детей именно с таким диагнозом определяют в Красноселку, -Ред.) отмечается грубое недоразвитие функций восприятия. Реакция на окружающее слаба либо неадекватна. Сознание собственной личности смутно. Мышление по существу отсутствует (алогия)».

Ребенок почти мгновенно определил предназначение малознакомых предметов (камеры и микрофона) и сделал вывод: будут показывать по телевизору. Неужто это – законченный идиот? И ведь никого после того репортажа не посадили…

Но вернемся в Фонтанку.

«Раньше нам оставалось только ждать, пока ребенок совершит преступление. Но в 1997-м году мы предложили идею ранней профилактики, — рассказывает Баранов. — Заключается она в том, чтобы помещать в такие учреждения потенциальных преступников — детей, которые бродяжничают, попрошайничают, убегают из других интернатов. А чтобы не было злоупотреблений, отправляет к нам ребенка служба по делам детей и медико-психологическая комиссия».

И опять-таки нельзя не отметить, что в свое время побеги из интернатов и приютов в Одессе карались помещением на две-три недели в психиатрическую лечебницу — со всеми последствиями для наказуемого. Так что, отправка в Фонтанку — это действительно шаг вперед: по сравнению с Александровкой наша «экспериментальная школа» — настоящий курорт.

Большинство из прибывающих сюда детей не умеют читать и писать, а многих приходится учить спать на кровати и чистить зубы. Ограничения и строгий контроль за воспитанниками, по словам директора, не прихоть, а вынужденная мера. Кстати, срок пребывания в школе детей, которые формально не имели проблем с законом, определяет руководство школы. Кто его на это уполномочил, непонятно.

«Мы проводим диагностику поведения детей, после чего создаем специальную реабилитационную программу. У нас есть своя комиссия, которая рассматривает результативность программы и решает, сколько времени ребенку необходимо провести в школе. Это касается тех, кто попал сюда не по постановлению суда», — поясняет Баранов.

Прокомментировал он и систему «уровней», то бишь каст. В первую — «нулевую» — группу попадают «сырые» дети, которых пытаются отучить от мата и вранья, в третьей школьникам ставят более высокие цели – аккуратность, справедливость, честность, умение держать слово и так далее. Заслужившие доверие воспитателей имеют право даже самостоятельно выходить в магазин.

«Попасть в группу избранных может любой желающий. Для этого ежедневно в школе подводят итоги за день и подсчитывают хорошие поступки каждого. Чем их больше – тем шансы попасть в ряды третей степени выше», — говорит директор.

Строгих наказаний, уверяет он, в школе нет, хотя наличие карцера признает.

«С августа прошлого года его упразднили, — продолжает руководитель. — Да мы им и не пользовались — сохраняли потому, что наличие дисциплинарной комнаты требовали проверяющие. Ребенок там обычно находился до двух суток, его выводили в туалет и приносили еду. Сейчас мы делаем там кабинет для инспектора по охране труда».

Надзор за территорией школы-интерната ведут четверо мужчин (с педагогическим образованием, заверили нас), а в помещениях порядок оберегают женщины пенсионного возраста, они же «служба режима». Дежурят на этажах. При этом беглецов, клянется персонал, за десятилетия существования центра можно сосчитать по пальцам одной руки. Куда опаснее внешние угрозы. К примеру, семь лет назад одного из воспитанников пыталась похитить преступная банда.

«У мальчика был криминальный талант. Он трудился в банде – потрошил сумки на «Седьмом километре», за эти деньги обеспечивал около 5 человек. Потом он попал к нам, а его начальство, так сказать, пыталось его выкрасть. К счастью – безуспешно. Почти месяц школу охраняла милиция», — вспоминает Баранов.

ГДЕ ПРАВДА?

Даже не сомневаемся, что накануне нашего визита воспитанников проинструктировали, как как себя вести и что отвечать журналистам. Доказательств, впрочем, никаких нет. А так… Дети выскакивали со своих мест и наперебой нахваливали условия жизни в школе, рассказывали о том, как они любят «тетю Таню» – замдиректора и супругу шефа Татьяну Баранову, — и кем они станут в будущем. Кто-то хочет пойти в моряки, кто-то — в повара, а один парень заявил, что обожает украинский язык и станет… филологом.

«Директор хороший, как второй отец. Я в разных школах был и не видел такого, чтобы директор столько времени уделял детям. Он даже на своих детей столько времени не тратит, как на нас», — говорит один из учеников.

Тратить столько времени на учеников директору не удалось бы, не проживай он на территории школы. Вячеслав и Татьяна Барановы обосновались в здании общежития для педагогов. Своего жилья, признается педагог, он так и не нажил: «Это моя беда, и в то же время — счастье. Ведь так моя семья всегда остается на виду». Поговаривают, правда, что «номерок» в общежитии пятикомнатный, но нам квартиру не показали, а значит, слух остается слухом.

О семейных ценностях. Помимо общеобразовательной программы, в школе работает инновационный авторский курс «Быт и экономика семьи». За его разработку Татьяна Баранова выиграла на всеукраинском конкурсе восемь компьютеров. «Ведь эти дети или не имели семью, или семья ими не занималась. На этой дисциплине они учатся составлять бюджет семьи, готовить, убирать, вести домашнее хозяйство, организовывать свой досуг и так далее», – говорит женщина.

Мальчишкам на этом уроке нравится в основном жарить картошку с последующим ее поеданием. Ну и то, что только тут им разрешают брать в руки ножи и вилки. В столовой дети орудуют исключительно ложками. Режим-с!

Вообще, как заверяет Вячеслав Баранов, работа интернатским в радость. На добровольных началах воспитанники ухаживают за фруктовым садом, занимаются пчеловодством и выращивают тепличную петрушку. «Сугубо для нужд школы, а не как некоторые говорят «на продажу», — возмущается директор. – А сейчас ко мне приходят жены выпускников и говорят: спасибо, что вы вырастили настоящих мужчин, которые умеют вести хозяйство».

Увы, вынуждены признать, что это не совсем так. Например, детей — даже восьмилетних — регулярно заставляют перегружать уголь. За одно это, боимся, директор достоин отправки в места не столь отдаленные. Каменный уголь — штука вредная для организма, к нему даже взрослого без респиратора закон запрещает подпускать. А тут мальчишки младшего школьного возраста да без средств защиты…

Досуг. С ним, объясняют нам, все в порядке – походы на море, вылазки на природу, поездки в Умань. Дети посещают спортивные секции, вышивают, лепят из глины, проходят военно-морскую подготовку, играют в компьютерные игры и ходят в школьную библиотеку. Не все, конечно, а только самые воспитанные.

Гордость школы – музыкальный оркестр «Волна». К слову на днях, дети давали мини-концерт в одном из магазинов развлекательного центра «Ривьера». За деньги или просто так, в интернате не рассказывают.

Медицина. «У нас есть все средства и для оказания первой медицинской помощи, и для планового лечения», — рассказывает медсестра интерната Светлана Вергун. Она показывает нам кабинет физиопроцедур и стоматологическое кресло – зубной врач появляется в школе раз в месяц.

На каждого ребенка в медпункте заведена история болезни, правда, тетрадку умершего Миши Никитина сестры не нашли. «У него была боль в ноге, в больнице диагностировали растяжение связок и поставили гипс. Миша лежал без температуры, кушал, был абсолютно нормальный. В поликлинику мы его повезли, потому что он жаловался, что ему мешает гипс. Там ему уже стало плохо, и он умер», — говорит Светлана.

А директор школы и вовсе срывает с умершего третьеклассника все покровы. Он, мол, попал в Фонтанку из-за воровства и бродяжничества, долгое время «ходил по школе с протянутой рукой».

«Парень был спокойный и неагрессивный, все дети и воспитатели его любили. Ссор со сверстниками у него не было, но и близких друзей у него не было, он был обособленный», — констатирует школьный психолог Вера Мищенко.

В интернате содержится родной брат погибшего Сережа. Он хорошо учится. Из-за случившегося заметно нервничает и натянуто улыбается. Говорит, никто Мишу не бил…

«МАКАРЕНКО ПЕРЕВЕРНУЛСЯ БЫ В ГРОБУ»

Греко-католического монаха, отца Александра (в миру — Чумакова) в Одессе знают многие. Он - профессиональный педагог, возглавлял как государственные учебные заведения, так и первый в городе благотворительный приют «Светлый дом». Имел дело с точно таким же контингентом, что и фонтанские последователи Макаренко, правда, на категории мальчишек не делил и угольной пылью дышать не заставлял.

Приводим его комментарий по поводу «спецухи» без правок и купюр:

«Что я знаю о Фонтанке? В середине 1980-х впервые столкнулся с теми, кто прошел через горнило советской исправительной системы – юношами 16-18 лет. От них я получил первые сведения относительно гуманной системы фонтанковской спецухи: она действительно отличалась от других советских исправительных учреждений. Педагоги там непосредственно воспитанников не били и в карцерах не гноили. Упор делался «на сознание»: построения на плацу под палящим солнцем, словесные разносы – тоже без меры времени. Но в первую очередь, воспитание осуществлялось через воздействие здорового, так сказать, коллектива: за провинность одного наказывали — построениями, муштрой, лишениями — целую группу. При этом группе объясняли, из-за кого они страдают, и требовали сознательности и солидарности, чтобы коллектив сам воспитывал достойного члена в своих рядах.

Безусловно, те выпускники, которых я знал в середине 80-х, выйдя из «Фонтанки» нуждались в дополнительной реабилитации и адаптации к обычному человеческому сообществу. Но автоматизм дисциплины и перманентный перепуг из них не выветривался. Некоторых я встречаю и теперь: все равно не выветрилось – осталось до седых волос.

В начале 1990-ых польские ксендзы, приехавшие служить для католиков Одессы, познакомили меня с директором спецухи Вячеславом Барановым. Это было время, когда все искали выходы на заграничные дотации по гуманитарной линии. Директор «Фонтанки» был в восторге от католической педагогики, тесно дружил с польскими педагогами и специалистами по ресоциализации подростков и молодежи. От польских священников и педагогов я слышал, как они истово хотели, чтобы Фонтанка сделала хотя бы один шаг от дрессировки к педагогике. Присылали и привозили книги, методическую литературу, альбомы с психолого-педагогическими разработками, приглашали, принимали в гостях, приезжали с волонтерскими командами…

Тем не менее, система «воспитания коллективным воздействием» осталась незыблемой. Она дополнилась расслоением контингента воспитанников на «перспективных», «управляемых» и «нуждающихся в поддержке и особенном внимании». Для перспективных и управляемых были разработаны системы бонусов, облегчений и удовольствий. Касты обеспечивали надежность вертикали, облегчали жизнь педперсоналу, брали на себя организационно-перевоспитательную работу.

К концу 90-ых «Фонтанку» закрыли приблизительно тогда же, когда закрыли детский приемник-распределитель. Достоянием общественных организаций по защите детей стали факты серьезных правонарушений. Были киевские комиссии. Приемник-распределитель закрыли на долговременный ремонт. «Фонтанку» закрыли тоже. Наверное, многие дети-сироты в одесских интернатах вздохнули с облегчением, поскольку угроза помещением в этот интернат была рядовым, но сильнодействующим средством у воспитательниц, исчерпавших педагогические методы воздействия. Да и у меня особых страданий по этому поводу не было, поскольку кастовое деление детских коллективов с применением внутреннего насильственного подавления, тоталитарные методы муштры и дрессировки я никогда не относил к «макаренковским прозрениям», педагогическому новаторству и виртуозному педагогическому мастерству. Скорее, наоборот…»

Авторы — Олег Константинов и Надежда Маркевич, фото Александра Гиманова

Использованы материалы и фото агентства «Репортер»