На «золотом» дне Одессы: страшные будни обычной приемки

Репортаж специального корреспондента «Думской» Дмитрия Жогова с поистине «золотого» дна Одессы. Все фото — это иллюстрации: мы не хотим подставлять наших информаторов.

Какая самая отвратительная профессия в Одессе? Патологоанатом? Прозектор? Для кого-то это чудовищно — рассекать человеческое тело. Но для самих работников секционного ножа и пилы (да-да, это основные инструменты судебных медиков и патологоанатомов) это таинство, раскрытие причин смерти, возможно, преступления.

Ассенизатор? Тот, который откачивает фекальную гущу из уборных? А любительниц бросить туда женские гигиенические пакеты, да так, что руками надо лезть в насос и изымать искомое, хватает! Может, эта профессия самая плохая?  

Или вот парни в оранжевых костюмах, стоящие по бокам мусоровоза. Как лихо они орудуют мусорными баками! Невольно думаешь, как они приходят домой, как оттирают себя мочалкой. И все равно запах-то въедается. С женой-то как ляжешь?

А офисный планктон? Или торговый агент. Впаривание покупателю какой-то лежалой на складе херни. Лучший работник месяца, продавший тысячу чесалок для спины. Берите с него пример! И так год за годом.

Но есть и другие неприятные профессии. «Думской» уже почти одиннадцать лет, и за все это время мы лишь слегка касались жизни «приемок» — пунктов приема макулатуры, металла, пластмассы и прочего. Их много по городу. Есть даже миниприемки. В гараже возле Третьего еврейского кладбища мужик принимает макулатуру. Там чисто, мужик трезвый и в опрятной спецовке.

А есть другие. Жуткие. Мы писали об этом случае. Девушка-переводчица из Львова ждала ночью поезда на вокзале. К ней подошли какие-то разбитные парни. Смешили, показывали фокусы. Один даже затушил о свой язык сигарету. Угостили новую знакомую кофе, в котором было растворено снотворное. Скорее всего, клофелин. На вокзалах это обычное дело. Отключившуюся жертву отволакивают в темный угол и потрошат карманы. Но в этом случае одной лишь кражей дело не ограничилось. Находившуюся в бессознательном состоянии девушку отнесли в приемку, расположенную в остатках «климовского» квартала, напротив центрального входа на Привоз. В приемку нищие стаскивают металл, картон, пустые бутылки. Сам пункт — это вход в разрушенное здание. Все остальные подходы к нему ограждены забором. Там-то, огороженные от мира, и живут одесские отверженные — бездомные, бродяги, наркоманы. Девушку продержали там неделю. Паспорт, деньги, билет у нее отобрали.

Насиловали, по ее словам, несколько человек. Каждый день.

Эту историю нам рассказала работница благотворительного фонда «Дорога к дому» Татьяна Хорунжая. Тогда им удалось отбить несчастную и отправить домой. А за приемкой надолго закрепилась слава самого злачного места Одессы. Их, пунктов приема, раскидано по Одессе великое множество. Они и в разрушенных старых домах, и в частных, и в гаражах. Там кипит, варится своя жизнь.  

ПРИЕМКА

Приемка в многоэтажном здании. Круглосуточная. Сюда тащат днем и ночью стекло, бумагу и железо. Крики. Стоны. Ругань. Получив деньгами или «натурой», то есть паленой водкой, нищеброды тут же ее «родимую» поглощают и валятся на то, что осталось от газонов. Стены все в многолетних потеках мочи.

Подойди и посмотри на них. Лица как на картинах Босха. Безглазые, со сплюснутыми или провалившимися носами, культями. «Доходные»… Вот на костыле, замотанном изолентой, шкандыбает дед. У него открытая рана на ноге. Там копошатся белые черви.

Другой, с сизой набитой мордой, весь в заскорузлом рванье, стал, открыв дырку рта и глазеет на тебя щелками заплывших глаз. Невольно вспоминается ужастик «Поворот не туда» про каннибалов, живущих в глуши и потерявших человеческий облик. А может, наоборот, вспомнить фильм «Король-рыбак», где бродягой стал бизнесмен, переживший трагедию?

На приемку пишут жалобы в полицию, жэк, мэрию, губернатору, президенту, а она все живет.

Что у нее внутри? Хочется туда зайти? Пожалуй, нет. Как там, в древних летописях: «Кал, смрадъ, гной, кости и черви узриши»? Подойди ближе, и на тебя дохнет как из духовки, в которой запекается протухшее мясо. Камера СИЗО на воле, и там собираются доходяги.  

Кто работает в приемке? Какова их житуха? Как празднуют? Как умирают? Сколько получают? Кто на этом зарабатывает? Постараемся узнать. Мы не говорим, где находится конкретно эта приемка. От этого может зависеть, изобьют Андрея (так его назовем) или нет. А ведь могут и убить. Ведь это очень и очень выгодный бизнес, настоящее «золотое дно». Со всеми вытекающими из этого факта последствиями.  

ТРУП И МЕНТОВСКОЙ РАЗВОД

Андрюха (имя изменено) — приемщик бумаги, стеклотары, металла. У него круглая, бритая до синевы голова, вся в буграх и шишках. Лицо одутловатое, будто ему вспрыснули ботекса под кожу. Лицо лоснится и белое, как брюхо камбалы. Он перед встречей, видно, умылся. Сидит в своем подвале-приемке дни напролет. Хотя смена у него сутки через двое, но выходит он оттуда редко, по городу передвигается в основном ночью. Когда он выползает из щели подвала, то щурится от яркого дневного солнца. Я незаметно маякую ему издалека, чтобы шел за мной.

Он видит и начинает ковылять в мою сторону. Я прохожу несколько дворов, чтобы со стороны приемки нас не заметили. Выбираю скамейку под сенью здорового дерева. Рядом нет бабушек и детей.

- Андрюха, подходи ближе, — я смотрю ему в глаза. Плохо, если они подернуты снулой пленкой. Тогда разговора не выйдет. Но нет, глаза живые. Лукавство какое-то даже есть. Значит, недавно «вмазался». Он давно сидит на самых дешевых наркотиках. Поэтому и согласился за небольшую мзду рассказать о том, что происходит в приемке. Ему нужны деньги. Я беру слово с него, что потратит он их только на продукты. Андрюха обещает. Я, конечно, не верю.

Он садится на скамейку, как тяжелобольной. Кряхтя и охая. Осторожно устраивая свой костлявый зад на сиденье. У него фурункулы по всему телу. От него смердит. Букет из протухших селедочных голов, немытого тела и лежалой долгое время одежды. Беспрестанно почесывается.

Он не спешит высказаться, наврать с три короба, получить деньги и пойти за дозой. Как я понял, ему нравится рассказывать о своей работе. Просто потому, что его нечасто слушают другие люди. У него на редкость богатый лексикон, щедро нафаршированный феней. Сказываются две отсидки.

Меня иногда подташнивает. Отчасти от запаха, отчасти от его вида, отчасти от рассказа. Я смотрю на него, на опухшие кисти рук и скелетообразные руки, обтянутые кожей, на худосочные ножки, вокруг которых при ходьбе вольно трепыхаются и обертываются сальные брючины, и думаю, что это уже не ВИЧ, а СПИД. В терминальной стадии.

- Когда у тебя выявили ВИЧ? – спрашиваю его.

- Так это, на Химической. Лет десять назад!

- Так чего не пойдешь на Химическую? Там препараты дают бесплатно. Принимаешь и ходишь, как ни в чем не бывало. И женятся люди с ВИЧ, и детей здоровых рожают.

- Да надо-о-о пойти… — он смотрит куда-то в пространство, и я думаю, что никуда он не пойдет.

Ему лет тридцать. Или 35. Или 40. Не поймешь.

Из сумки достаю две бутылочки негазированной воды. Одну себе, одну ему. Покупал себе, но подумал: а вдруг он пить захочет? Солнце немилосердно жарит. На Андрюхе пляшут веселые зайчики, пробившиеся из-под тяжелой кроны дерева. Бабушка проходит мимо поджав губы:

- Заняли скамейку, сволочи.

Вокруг тихо, беззаботно. Спальный район, многоэтажки, и не верится тому, что рассказывает этот человек, которому жить осталось от силы год.

- Как ты туда устроился и долго ли работаешь?

Он шевелит губами, прикидывает:

– Лет семь или восемь. С зоны откинулся, «зубную щетку сломал», идти некуда. Пригласили побухать за освобождение. Пришли на приемку. Бухали, бухали и жили там же. 

- Там можно жить?

- Тю! В макулатуре! Газет постелил, картоном накрылся, и очень хорошо. В тесноте да не в обиде. Бывает, заходит бомж, принесет макулатуры. И по виду чудной такой. Вроде как плохо ему. Налила наша «барменша» ему раз по пятьдесят, потом еще раз. Любой каприз за ваші гроші. Смотрим, вроде как полегчало: «Может, ты поспать хочешь или пожрать?» — спрашиваем. — «Кушать хочу». Делают ему «Мивину». После этого ложится спать. На макулатуру. Я смену сдал, рядом ложусь спать. Посреди ночи девки будят: «Андрей, быстро поднимайся!». Я спрашиваю: «Что случилось?» — «Возле тебя труп!» — «Какой, бляха, труп?». Мац-мац, а оно холодное! Знаешь, как мы их вывозим? Аккуратно накрываем макулатурой. Обматываем скотчем или веревками. Прячем, насколько это возможно. Всех выгоняем. То есть выпей, сдай все и иди. Спать не ложись. Ждем ночи. До двух-трех ночи. Берем большую тачку, его в большую коробку из-под холодильника. На тачку и в ближайший парк. Там на скамеечку или в траву положили, и быстро домой!

Иногда дерутся у нас. Жестоко. Мы обычно таких выгоняем. Хотите убивать друг друга — кыш нахер на улицу! Но там опять-таки соседи. Задолбали уже. Приходят. Пытаются кидаться…

У нас на приемке должны камеру скрытую поставить. Со звуком. Так что не побыкуешь… И охрану нам дадут. Будем, если что, кнопку жать, и бойцы будут прибегать.

Менты часто докапываются. Моей девке-барменше с приемки говорят: «Так, найди нам пацана, который согласится спиздить в Приморском районе до двадцати камер наблюдения, уличных, и чтобы сказал, где он будет с камерами ждать». А они, мусора, мол, в семь утра приедут и как бы его примут. Он получит условный, они дадут денег. Она найти-то может среди бомжей, но мне кажется, что это развод.

РАБОТА И ЖИТУХА

- Отапливаемое ли у вас помещение?

- Нет. Как нам наша «барменша» говорила: «Картонка снизу — это матрас «Венето», картонка сверху — это перинка».

-Сколько ты зарабатываешь там?

- 120 гривен в сутки. Официально хозяин дает. И сверх того, весь навар мой. За сутки — 400 гривен. Иногда 500.

- А откуда навар?

- Бомж приходит сдать макулатуру. Ты же понимаешь, что взвешивать можно по-разному. Мы принимаем бутылки, пластмассу, жестяные баночки. От «Пепси» от «Колы». Килограмм – 10 гривен. Пластмассу, барную мебель. Стулья. Тазики. Ведра. Металл принимаем по 3,50 за кило.

- Люки принимаете?

- Люки нигде не принимают, даже если они разбитые.

- А кресты с кладбища?

Андрюха глядит возмущенными выпученными глазами:

- Это вообще пиздец! Что вы! (Но мне чего-то кажется, что врет, — Авт.). Ни оградок, ни крестов – это сразу судимость и статья. То же самое, как и люки. Люк - государственная собственность!

- У вас есть касса, вы принимаете то, что вам приносят, взвешиваете…

- Конечно. Когда места уже нет, мы звоним, приезжает машина и все забирает. Мы загружаем все…

- А что из этого всего потом делают?

- Честно, не знаю. Да и на кой мне? А у нас хорошо. У нас еще бар! Мы делаем «мивину», пюре китайское, чай, кофе, есть пирожки. С картошкой, капустой, повидлом. Пирожки из столовой. Мы их заказываем и перепродаем. Котлеты-полуфабрикаты покупаем и сами жарим. И конечно, без 50 грамм не обойтись. Водочка. Спирт. Коньяк даже есть.

- А чего ушел из приемки возле Привоза?  

- Там, шоб ты понимал, три приемки в перекособоченном авариийном доме. И все конкуренты между собой… То есть на ножах. Живут там нелегальные люди. Те, кто в бегах, цыгане. Те, кто освободился. И один человек, который все держит, он сдает там квартиры, знаешь, почем? В месяц за свет – 1000 гривен. За жилплощадь 2500. Санузел и душевая – тазик и ведра. Там та же жизнь, что на зоне, только там тебя запирают, а тут закрываешься, чтобы не убили. Драки каждый день. А ты еще и платишь за это.

А на этой приемке мы сделали унитаз, умывальник, душ, поставили бойлер. У меня отдельная комната есть. Кровати, правда, еще нет.

— Кассу часто воруют сотрудники и сбегают?

- За семь лет раз было. Это не тут было, — быстро говорит Андрюха, показывая в сторону приемки. — Там подстроено было. Якобы брызнули той, шо на кассе стояла, в глаза, а она наркотичка была. Забрали большую сумму. Она типа: «Ой-ой! У меня глаза болят!». Хозяин приехал, дал ей по почкам. По роже дал. А что с нее взять? Выгнал. Она и исчезла. Недели три поторчали с этими пацанами.

- А дальше что?

Андрюха пожимает плечами, почесывается. Вид у него важный. И в то же время ненадежный, как у всякого наркозависимого. Хотя, если он может заработать в день на дозу без особого криминала, то хорошо устроился. Но дать интервью согласился только за деньги. Значит, на полуголодном пайке.

- Я кассу в трусы прячу. В целлофановый пакет и в трусы. Там надежнее. Мне туда никто не полезет.

Это очень хорошая прибыль. «Золотое дно». Если еще и металлоприемка, то вообще.

ЛЮБОВЬ-МОРКОВЬ

- А служебные романы у вас случаются?

Андрюха щерится осколками черных зубов:

- А то! Я встречаюсь сразу с одной «барменшей», она у нас работает, и с другой, которая с соседней приемки, там, где конкуренты. Хозяин одобряет. Мол, всегда в курсе кто чего. Если что, можем у них бомжей переманить, которые больше носят. Мне «жены» и пельмешек наварят, и денег дадут борща в столовой взять.

Я присмотрелся к нему. И думаю: может, у этих «невест» остаточные явления инстинкта продолжения рода? Может, как-то рефлекторно они это делают? У Андрюхи в трусах же, кроме «кассы» заведения, поди и нету ничего. На наркоте сидит с той поры, как из тюрьмы вышел. Семь лет уже.

- Одна мне на борщ дала, а у самой в кассе не хватает! Приезжает хозяин и по морде ей! - рассказывая, Андрюха смеется и даже повизгивает. — А я на другой приемке, с другой!

- Они знают друг о друге?

- Конечно, вскрывались из-за меня.  

- У всех ВИЧ?

- Мы не проверялись. У одной точно. Она рожала, но ребенок не получался. Какие-то куски мяса вонючие в туалете вышли. А ребенок — нет. Может, в ней так и остался?

ТАМЕРЛАН БАННУРА И ДОМУШНИКИ

- А чего наших-то бояться? Они же только когда напьются, то блатные! Мурчат вовсю: «Да я на зоне всех по шконкам полотенцем гонял! Дайте мне отдельный стакан, я с этими обиженными пить из одной посуды не буду!» А потом напьется и спит в макулатуре с бомжами в обнимку. А вообще все оттуда. С зон. Но я слышал, все они, и четырнадцатая, и СИЗО, уйдут в Чернигов и Черкассы. Работать будет на приемках некому.

Он улыбается беззубой улыбкой.

- У нас весело. Приходят к нам человек десять, которые освободились, и перед бомжами гнут пальцы. Бьют их. А приходят еще домушники. Человека два-три. И нагибают тех десятерых: «Кто вы такие по жизни? Что на зоне делали?».

- А чего к вам все заходят-то?

- Новостей узнать. И выпить. А только они, домушники, ушли, так эти десять опять начинают к бомжам лезть. Избивают. Деньги отбирают. Я тоже не молчу. Говорю: «Слышь, ты к кому дое…лся!? Иди, сам заработай! Иди себе равного найди!. Ты на меня не смотри, что я суповой набор! Я бесстрашный! Отмудохать могу и Чака Норриса.

Андрюхе нравится его роль. Он как бы и начальник над этими изгоями, и надсмотрщик. Может и обобрать втихаря, может и заступиться.

- Бывает иногда, что так избивают, что приходится полуживого выносить. Скорую вызовем, а она пока доедет, то бомжик уже и холодненький. Из-за каких-то вонючих двадцати гривен взяли и замочили, — он сокрушенно кивает головой.

- Вам помогает кто-нибудь?

- Тамерлан Баннура (одесский общественный деятель, — Ред.) — хороший человек. Если кто-то действительно хочет домой, а тут полно иногородних, то он ему помогает. Покупает билет. Приводит в порядок, сажает на поезд. Но таких мало, кто хочет уехать. Думают, как деньги с Баннуры вытащить. Да он знает и видит их насквозь.

СЕЗОН

- Когда у вас самый хороший заработок?

- Это все теплое время. Лето. Зимой вафли. Бутылок вообще нет. Только возле «космолотов» могут попасться. Так и те дворники норовят забрать. Вот когда я работал в приемке возле Привоза, один бомжик нам привозил товара на 150-170 гривен. И это только бутылок. А бумагу… Макулатура сейчас упала в цене. Гривна за килограмм. Бумага не стоит кульков, в которые ее складывают.

Но у него, у бомжика этого, электровелосипед: сзади багажник и спереди багажник. Спереди для бутылок, а сзади для бумаги. Он обычно ночью привозит. Рассказывает, что малолетки на него нападают. Им вообще по барабану, взрослый ты, не взрослый, бомж не бомж, подбегают, газовым баллончиком запшикивают и шарят по карманам. Сопротивляешься – избивают. Их все опасаются. Они в районе вокзала промышляют.

Забили на смерть возле привокзальной приемки мужика, а потом сказали на нас. Что это наши с приемки его побили. Я как раз там работал. Так и посадили парня нашего. Ни за что сидит.

У нас весело.

Парочки приходят! Но их надо видеть! — снова хохочет Андрюха.

Я вспомнил распухшее существо, неопределенного пола, с дыркой рта и лицом-синяком, стоявшее и качавшееся возле приемки. Наверно, и у этого тоже есть пара. И даже дети у них рождаются.

Я когда-то колесил по детдомам, делая репортажи, и видел детей с отъеденными крысами носами, с врожденными уродствами, нежизнеспособных гидроцефалов с огромными головами и «плавающими» глазами. Их родители зачали детей в похожих «приемках» на кипах макулатуры и рожали на улице. Бросали детей в парках, подвалах и в отхожие места.

- У нас так любят друг друга! — продолжает Андрюха. — Целуются! Милуются! А потом выпьют и начинается: «Сука, ты куда мой шкалик запрятал?». И драки! Смотришь на это и никакого сериала не надо. А, Новый год как отмечаем! Ставим стол из ящиков на всю приемку. Каждый бомж, кто что может, приносит. Кто картошку, кто капустку. Плитка есть. Мы на ней варим. Накрываем поляну – три грузовых машины можно вряд поставить, такая поляна. У нас все есть. Оливье. Селедочка. Старые бомжи приходят, приносят салюты. Украдут с лотков на рынках и несут нам.

В 12 часов закрываем приемку. Нас там человек двадцать, те, которые наши. Это приемщики, как и я, грузчики и свои бомжи, которые там спят. И которые все носят только нам, что найдут.

Значит, в 12 мы закрываем, а в час уже снова открываемся. Час времени нам дают отдохнуть. И мы быстро наваливаемся на жрачку! И потом открываем приемку и на улицу. Бэмс! Открываем шампанское. Конечно, хоть одна бутылка у нас есть. Кричим, смеемся, запускаем салют. А ты знаешь, как этим бомжам, которые давно ничего не видели, приятно? Они плачут!

- Тебе нравится жизнь на приемке?

- Честно? Да! Хочется квартиру свою? Двухкомнатную? Конечно. Но я бы посидел там… Все кинул бы, продал ее и пришел бы на приемку. Всех бы угощал. Все бегают: Андрей, помоги то, Андрей, помоги се. Одного обогреть. Другому помочь. Я нужен! А что дома сидеть, врачей ждать, пока вынесут ногами вперед?

Почему ему нравится там? Потому, что там можно забыть, что ты смертельно болен, и общаться с такими же людьми-отбросами, которые умирают каждый месяц. И еще быть при этом «царем горы», руководить этим болотом. Изредка получая леща от начальства. Веселое доживание. Как там Воланд говорил: «Какой смысл умирать в палате под стоны и хрип безнадежных больных. Не лучше ли устроить пир и переселиться в другой мир под звуки струн, окруженным хмельными красавицами и лихими друзьями?»

Хотя сам Сатана навряд ли спустится в эту приемку. Побрезгует.

Автор — Дмитрий Жогов