«Не будь как Ройтбурд»: как в Одессе, несмотря на большую войну, художников готовят  

Александр Ройтбурд еще при жизни стал легендой. Его любили или ненавидели. Равнодушных не было. Его картинами восхищались или стряпали о них вонючие липовые экспертизы. Своей гражданской позиции он не скрывал, за что и подвергался травле со стороны любителей россии.

После его смерти министр культуры Александр Ткаченко обещал дать возглавляемому им музею имя Ройтбурда (Ткаченко уже не министр, Худмузей все еще не имени Ройтбурда). О нем скорбела вся прогрессивная часть города, вся Украина. Его биография — известна. Однако мало кто знает, что известный одессит окончил одесский тогда еще Педин. Случилось это в 1983 году.

Учился он на знаменитом Худграфе (которому буквально вчера стукнуло 60 лет, и об этом мы тоже пишем). «Думская» пообщалась с педагогом, которая учила студента-Ройтбурда, и нынешним деканом художественно-графического факультета уже Южноукраинского национального педагогического университета. О том, как учился знаменитый земляк, и какие они, нынешние студенты, узнавала Алия Замчинская.

Худграф расположен недалеко от главного корпуса педуниверситета, на Старопортофранковской, возле разворотного кольца 28-го трамвая. Наши читатели десятки раз бывали в его садике. Виртуально так точно. Именно там проходят многочисленные пленэры. Открытые. Стартуют, как только хоть немного теплеет, и продолжаются до самой поздней осени. Пока тут не слишком живописно, мы отправляемся в корпус, вход в который как раз отсюда.

Кованая железная лестница, голубая. Второй этаж. Наша первая собеседница, Зинаида Борисюк, проводит занятие у первокурсников. Обещаем долго ее не задерживать и устраиваемся в ближайшей мастерской. Оговоримся сразу, беседуем мы об Александре Ройтбурде на Худграфе и о Худграфе без Ройтбурда. Те, кто дочитают или досмотрят до конца, узнают, где и когда можно посмотреть редкие и порой малоизвестные работы мастера.

Небольшое наблюдение: за всю беседу о самом художнике наши собеседники не говорили в прошедшем времени. Это я поняла только расшифровав весь текст.

«НЕ ВОЛНУЙТЕСЬ, ЗИНАИДА ДМИТРИЕВНА, Я ЖЕ ГЕНИЙ!»

«Думская». Каким студентом был Александр Ройтбурд?

Зинаида Борисюк. Он на курсе был самый младший. Пришел мальчик. Они для меня до сих пор дети, хотя им уже за 60 лет. Поэтому называю всегда по имени, потому что это для меня мои дети. Я их вела с первого курса по последний, и диплом, и все. У Шуры, я его называла Шуриком, хотя он любит, чтобы его называли не Шура, а Саша. Но мне он прощал. У нас получилась такая вот многолетняя, я могу сказать даже, дружба. 40 лет мы общались. Где-то больше, где-то меньше. Ну даже потому, что был женат на дочери моей подруги еще школьной. И близко жил возле мастерской. Мы много общались.

Я очень любила этот курс. Он вообще отличался своей какой-то такой собранностью, хотя там дети были совершенно разного порядка. Были и довольно слабенькие. Вот я не люблю, когда заранее говорят: «Ой, какая творческая личность!» Ребенок еще не состоялся, еще не умеет ничего, а про него уже говорят «творец».

А вот как он учился? Учился… И я вам хочу сказать такой маленький нюанс. Я всегда рассказываю об этом. На первом курсе у него где-то в начале были проблемы с живописью. После очередного просмотра у нас был такой диалог.

- Ой, Шуренька, опять оценка плохая, — говорю я.

- Не волнуйтесь, Зинаида Дмитриевна, я - гений!

После практики у него все пошло. После практики первого курса, пленэров.  

Он смотрел на старшее поколение. Уже такой еще мальчик, он говорит: это хорошо, когда есть общность. Ему хотелось создать группу друзей, единомышленников. И он создал такой круг, потом он расширился. Вначале — три человека (Александр Ройтбурд, Василий Рябченко и Сергей Лыков), которые дружили, и они всем интересовались и сразу вошли в новое веяние.

Тогда был переход к концептуальному искусству. Благодаря им я сама в это въехала и не отстала от жизни

«Я — УКРАИНСКИЙ ХУДОЖНИК, Я РАБОТАЮ ДЛЯ УКРАИНЫ»

З.Б. У Шурика была такая идея, то есть лидерство и желание создать что-то такое для города, который он очень любил. И вот семья уехала в Штаты, он поехал туда. Потом приехал и говорит: «Зинаида Дмитриевна, я украинский художник, я работаю для Украины». Задолго до того, как вообще все это поднималось на ура. У него какая-то была внутренняя цель стать художником значимым для своей страны, для своего города.

Он человек ищущий и очень эрудированный изначально. Человек, который очень много читал, который обожал поэзию. Его интересы не ограничивались только этими знаниями, которые он здесь получил в институте. Историю искусства… Всегда и еще, и еще, и еще добавлял, и всегда всеми интересовался.

Хороший рассказчик. На практике вечерами рассказывал о своем детстве, о дворе, в котором вырос, обо всем. На таком уровне, как неплохие наши писатели одесские. Было интересно слушать. В нем было заложено много всего. К чему он пришел — это его индивидуальное видение.

Это человек очень ироничный, с хорошим чувством юмора, с какой-то долей сарказма. Но я не психолог. Я его знаю, будто это мой собственный ребенок, понимаете. Было ли у него такое что-то авангардное в течение обучения? Я бы не сказала, что это ярко проявлялось вообще на курсе. Потому что было достаточно много задач, которые решались в чисто академическом плане. Ну на композиции там уже кое-что появлялось. А главное — мы очень много беседовали, и не только по поводу искусства. У него проявлялись всевозможные интересы к тому или другому направлению, к тому или другому художнику.

«Д». А был ли у него любимый художник, кто-то, кого он бы хотел наследовать?

З.Б. А вот я не могу сказать. По-моему, искал как-то так свои пути, чтобы не зависеть от других. По-моему, это даже видно. Он очень индивидуальный, немножко даже скандальный, можно сказать. Он провоцирует в своем искусстве. Ну какой-то совсем другой.

«Д». Сохранялась ли у Александра Ройтбурда связь с альма-матер после выпуска?

З.Б. Он почти не ходил сюда, нет. Мы так отдельно общались, вне стен института. Не знаю, почему, но как-то мало они посещали институт. Хотя очень ценили то, что они здесь получили. Как бы они отсекли период обучения от творчества, то есть ушли в творчество.

Худграф дал им базу, основательную базу, на которой они могли творить все, что они хотят, и все, что им интересно. И это видно в работе каждого состоявшегося художника. Свободу мышления, умение распоряжаться ремеслом, вкус, ориентацию — это все дал Худграф. То есть они вышли с хорошим багажом. И они это хорошо понимали. Хотя они такие все вольные, авангардисты. А вот это все ценили. И к Худграфу с большим почтением относились.

«Д». Часто вас спрашивают о Ройтбурде? Может, это стало рекламой факультета, или худграф в этом не нуждается?

З.Б. Очень многие у нас на факультете его не воспринимают. Они придерживаются академической школы, академических каких-то воззрений, даже если течение нового какого-то порядка, то не в том направлении.

У меня начали спрашивать, когда его не стало, тут же прибежали. А я сказала: «Я не хочу говорить». Для меня это было очень больно, конечно. Это все-таки, как говорят, мои дети. Когда уходит кто-то — это очень болезненно.

«Д». Как вы думаете, стоит ли молодым людям идти в художники, чтобы быть как Ройтбурд?

З.Б. Не надо быть как Ройтбурд, надо быть самим собой.

ХУДГРАФ СЕГОДНЯ

«Д». Какие они, сегодняшние студенты Худграфа, как проходит обучение во время войны?

З.Б. Вот, зайдите в мастерскую. Полная мастерская. Работают. Всякие разные бывают дети. Я все время говорю «дети-дети», а вроде как не положено. Но для меня они все дети.

Вы спрашиваете, что сейчас, но неизвестно, что сейчас выйдет, вот те, которые пришли… Это люди другого плана. Мы держимся. И несмотря на все, на все эти вот страшные вещи, которые происходят вокруг нас, мы выдаем хорошие результаты. Но будут ли какие-то личности — трудно сказать. Им стало труднее, но качество работы не снижается.

«Д». С начала полномасштабной войны вы видите изменения в студентах, которые к вам приходят и в том, что вам нужно, и что дать?

З.Б. Вы знаете, война — это страшная трагедия, конечно, но она никоим образом не должна касаться профессионального обучения. Оно не должно никак снижаться. Я требую, педагоги наши требуют так, будто ничего не происходит, в смысле обучения. Остальные эмоции — это другое дело. Конечно, им тяжело.

Наш второй собеседник — нынешний декан факультета Дмитрий Величко. С ним говорим о том же - о сегодняшнем Худграфе и Ройтбурде. А еще о судьбе фондов — бесценной сокровищницы работ выпускников.

«Д». С вашей коллегой говорили об обучении во время войны. Как полномасштабное вторжение повлияло на Худграф? Сколько сегодня на факультете студентов?

Дмитрий Величко. Чуть меньше полутысячи студентов. Для нас это очень много. За последние годы, во-первых, проявился в принципе интерес к искусству, к культуре, молодежь все более заинтересована. За последние два года мы увеличились в два с половиной раза. Казалось бы, война, но мы, как это ни парадоксально, увеличиваемся во время войны, хотя мы думали, что будет наоборот — намного меньше.

«Д». А качество образования во время войны не снижается?

Д.В. Качество, я думаю, снизилось у всех, когда начался карантин, когда мы все были с ковидом. Мы все работали дистанционно, но независимо от преподавателей, все они на 100% пользуются альтернативными какими-то источниками, техническими средствами, современными. Но как бы они это ни преподавали, все равно качество будет снижаться. Мы сделали все возможное и невозможное для того, чтобы сделать здесь укрытие, получить сертификаты. Чтобы выйти на офлайн-обучение. За первый год, когда мы вышли в аудитории, в мастерские вернулись, мы все видим стопроцентный результат. Настолько это лучше, мощнее, чем быть онлайн. С любой техникой живое общение никто не отменял. Тон, живопись, цвет, те нюансы, которые есть в изобразительной деятельности, просто невозможно передать онлайн. Когда сейчас говорят, что можно посмотреть видеоуроки YouTube, а частные школы тебя научат за три урока, чему захочешь… Это абсолютно абсурдные вещи, это надо четко понимать. Если ты хочешь быть непрофессиональным художником, ты можешь посмотреть уроки, считать себя художником, продавать свои картины за 100 долларов, говорить «Вау, я художник, мне не нужно профессиональное образование». В то же время ты можешь получить профессиональное образование и продавать те картины не за 100, а за 5000 долларов. Разница в этом ощутима. Но для этого нужно работать, работать над собой и действительно получать художественное качественное образование.

Фактически сегодня мы работаем на то, чтобы человек, когда вышел и получил диплом, он не потратил год, два, три на то, чтобы выяснить, что делать дальше, кем я буду работать. Большинство из них на 90% до получения диплома знают, что они получают, где и кем они будут работать. Они получают мощное академическое образование, которое сегодня мало где уже можно получить на том уровне, который здесь есть. Они сразу начинают работать творчески и четко после получения диплома уже знают, где и кем они будут.

Когда Ройтбурд учился… Мы говорим, что они образование отличают — как один этап. Творчество — это другой этап. В советское время категорически нельзя было делать никакой выставки, вообще говорить слово «творчество». Тебя еще нет, ты никто. Ты получишь образование, получишь свой диплом, а потом иди и занимайся своим творчеством, делай, что хочешь. Слава Богу, мы от этого отошли.

В то время Худграф давал прежде всего педагогическое образование. Это не было такое значимое место. Все знали Грековское училище, которое было известно на все советское пространство. Но высшего образования они не давали и не дают сегодня. И большинство людей приходили сюда, на Худграф, именно за дипломом высшего образования. Опять же всегда, если мы говорим о художниках, их немножко отпугивало «Педагогический университет». Потому что есть художественные училища, сейчас они колледжи, есть художественные академии.

То есть можно поехать туда и быть прям художником-художником. И очень мало кто понимал, что он может стать художником здесь, что это не только диплом учителя. Художественно-графический факультет построен по принципу тех же художественных академий, где у каждого есть своя отдельная мастерская. Студенты здесь получают не меньше, чем в академиях. Они так же в совершенстве изучают живопись, они так же пишут обнаженную натуру, единственное, что нас отличает — мы даем высшее образование, которое дает им право преподавать.

СУДЬБА ФОНДОВ И ГДЕ В ОДЕССЕ ПОСМОТРЕТЬ РАБОТЫ РОЙТБУРДА

«Д». Остались ли какие-то работы Александра Ройтбурда? Может быть, выпускные, промежуточные?

Д.В. К сожалению, фондов нет, насколько я знаю. 60 лет факультету в этом году, я здесь не так много времени по сравнению с этим возрастом. Один фонд был полностью затоплен в свое время. Другой полупустой был. Сейчас мы его заново наполняем тем, что есть сегодня. На выставке к юбилею Худграфа мы собрали лучших и художников, и тех, кто с ними работал, и тех, кто их учил. Мы нашли не те работы Ройтбурда, если уж о нем речь, которые все привыкли видеть сегодня: большая масляная живопись. Мы нашли его и небольшую графику, и много всего. Это частные коллекции, которые мы просим, и как говорится, только через личные знакомства нам предоставят эти работы исключительно на эту выставку, чтобы было подписано, из чьей частной коллекции.

Выставка откроется 14 марта в культурном центре UNION на Троицкой, 43.

Беседовала Алия Замчинская, видео Мурата Макоева