Почти сенсация: одесский археолог нашел плиты, проливающие свет на средневековую историю Аккермана

Известный одесский ученый и политический обозреватель Александр Васильев рассказал в материале для «Думской» о недавней находке своего коллеги Андрея Красножона.

В 2013-м году Белгород-Днестровский в основном привлекал внимание политическими и коррупционными скандалами. То мэр боролся с фрондой в горсовете, то общественники возмущались деятельностью КП «Фортеця» которое, с благословения областного управления охраны культурного наследия и отдела археологии Северо-Западного Причерноморья НАН Украины, построило на территории местной крепости (памятника национального значения!) МАФ, туалет и турникеты. Развязка наступила уже после рождественских каникул – руководитель города Игорь Нановский оказался под домашним арестом по обвинению в коррупции, а деятельностью одиозного КП занялась прокуратура.

Пока происходили все эти события, одесские ученые продолжали свой невидимый для широкой общественности, но очень важный труд. И вот результат, почти сенсация: обнаружение закладных плит из средневекового Белгорода, которые много лет считались утраченными. В XV веке такие плиты ставились в ознаменование окончания строительства тех или иных важных объектов, и надписи на них содержат имена организаторов работ, даты их окончания и другие интересные подробности, которые значительно обогащают наши знания о позднесредневековой истории Одесского региона.

Все четыре плиты были открыты и опубликованы еще в XIX веке, причем их исследованием занимались такие знаменитые русские ученые, как Алексей Уваров, Николай Мурзакевич, Василий Латышев. Тогда же были сделаны прорисовки и фотографии этих плит, которые послужили источником для нескольких вариантов прочтения и интерпретации текстов. Последнее исследование оригиналов было выполнено накануне Первой мировой войны, а затем их следы теряются на целое столетие! Современные исследователи считали их давно утраченными, при этом никто даже приблизительно не знал, где и когда это произошло.

И вот в 2012-м году одесский историк и археолог Андрей Красножон, листая свежеизданную во Львове «Иллюстрированную энциклопедию армянской культуры в Украине» обратил внимание на небольшую фотографию одной из белгородских плит. Фото было цветным! Это значит, что оригинал сохранился до наших дней, и сотрудник Львовской академии искусств Ирина Гаюк сумела его отыскать. Еще в 1972 году историк архитектуры Тораманян увидел в этой плите памятник армянского декоративно-прикладного искусства. Собирая материал для энциклопедии, Ирина Гаюк, решила включить в нее и аккерманский артефакт.

Под фотографией было помещено указание о том, что плита хранится в фондах Херсонского краеведческого музея. В январе 2013-го Красножон обнаружил там и остальные бесследно пропавшие памятники.

Красножон и его находка

В «Акте № 7 о поступлениях в Херсонский исторический музей» новых экспонатов от 12 декабря 1945 г. сообщается: «Принято и поступило в музей из Букареста […] мраморных досок из Аккермана четыре». Очевидно, плиты были вывезены из Одесского археологического музея отступающей румынской армией незадолго до освобождения советскими войсками Города. Как следует из «Акта», коллекция вскоре была возвращена на территорию СССР, однако по неизвестной причине попала не в Одессу, а в Херсон.

Дискуссии вокруг плит из Белгорода, то затихая, то вновь разгораясь, ведутся до сих пор, и изучение текстов по оригиналам позволяет получить новый, совершенно неожиданный пласт информации, который дополняет устоявшиеся представления об истории развития крепостного ансамбля Белгорода. Основной источник дискуссий и разночтений в самом характере белгородских надписей. Для человека, не знакомого с позднесредневековой восточноевропейской эпиграфикой, достаточно будет сравнить этот текст с записью участкового врача в медицинской каточке. Малопонятные сокращения, ошибки, отметки, оставленные на плитах немилосердным временем, делают чтение вырезанного на них текста задачей крайне сложной. Это почти криптография!

ОТ ВТОРОГО ДО ВЕЛИКОГО

Самая ранняя из вновь найденных плит датируется по принятому тогда летоисчислению 6948-м годом от сотворения мира (1440-м годом от Рождества Христова). Текст на ней выбит по-гречески и сообщает о том, что некий Федорка проспонсировал строительство стены, которая сегодня разделяет Военный (Малый) и Гражданский (Большой) дворы крепости.

Ниша, в которую плита была помещена, располагается в начале этой разделительной стены, недалеко от места, где она примыкает к крепостным воротам, ведущим к лиману. Помимо имени мецената, упоминается также молдавский господарь Стефан II, который в то время правил княжеством совместно со своим братом Ильяшем.

Этот текст примечателен, в первую очередь, тем, что он выполнен на греческом, а не на старославянском языке, который был официальным языком Молдавии. Сегодня это единственный подобный памятник, который содержит греческий вариант названия Белгорода – Аспрокастрон (Белая Твердыня). Кроме того, на плите хотя и упомянут молдавский правитель, который назван «другом» и «защитником» города, но отсутствует обычная для такого рода документов молдавская официальная государственная символика. Также известно, что в это же время – в середине XV века – Аспрокастрон чеканил собственную монету, что всегда считалось признаком суверенитета. Из этих фактов можно сделать вывод о том, что город, хотя и входил в состав Молдавского государства, но при этом сохранял статус автономной, самоуправляемой общины!

Что касается причин, которые побудили белгородцев возвести новую стену, которая окружила построенную еще в начале века цитадель, то, согласно летописным свидетельствам, в этот период активизировались татарские нападения на земли воеводы Стефана. Соответственно, опасность нависла и над Аспрокастроном.

Вторая из вновь открытых плит украшала фасад башни, расположенной на отрезке стены между нынешними главными воротами крепости и лиманом. Короткая надпись на старославянском сообщает, что строительство завершено неким «паном Станьчулом» 31-го марта 6962-го года от сотворения Мира (1454 г. от Р.Х.).

Под надписью вырезан щит с гербом. Как и в предыдущем случае, новые фортификации появляются в Белгороде в связи с нависшей военной угрозой. Всего через два с половиной месяца город подвергнется нападению турецкой эскадры Темир-Кая, а его обороной будет лично руководить юный молдавский господарь Александр II. За год до этого турки сумели, наконец, овладеть Константинополем и останавливаться на достигнутом отнюдь не планировали.

Упомянутый в надписи пан Станчул, хорошо известен по многим упоминаниям в молдавских документах середины века. Он был представителем высшей знати и, учитывая, что самому правителю в 1454-м году исполнилось всего 16 лет, вероятно, именно опытный и авторитетный Станчул играл важную роль в отражении турецкой агрессии.

Третья плита не имеет прямого отношения к самой крепости: точное место ее находки в пределах Аккермана не установлено. В верхней части расположены герб Молдавии в виде головы быка, окруженной небесными светилами, и геральдический щит.

Надпись на старославянском языке, вырезанная под государственной символикой, сообщает о том, что в 6988 году (1480 Р.Х.), в правление знаменитого молдавского воеводы Стефана Чел Маре (Великого), двое «пыркалабов» (правителей) Белгорода по имени Дума и Херман основали в городе монастырь. Вероятнее всего, именно к этому монастырю относится т.н. «Греческая церковь» св. Иоанна Предтечи, расположенная на нынешней улице Попова. И хотя здание неоднократно подвергалось реконструкциям, однако в его основе легко угадывается постройка, типичная для позднесредневековой церковной архитектуры Молдавии.

Четвертая плита из этой коллекции вызывала у ученых наибольшие споры. Дело в том, что, как и в предыдущем случае, она была открыта не при обследовании стен крепости, а случайно, за ее пределами. Это обстоятельство заставило усомниться в высеченной дате – 1484 г. от Р.Х.

Дело в том, что во всех остальных документах этого периода даты даны от сотворения мира. Привычное для нас летоисчисление начинает активно использоваться в Молдавии только с конца XVI века. Возникли подозрения в ее подлинности. Однако ниша, в которой плита первоначально располагалась, и сегодня хорошо видна на фасаде башни над главным воротам крепости – Килийскими. Ее контуры и следы раствора на самой плите совпадают идеально, что исключает подделку. При этом хорошо видно, что каменная рамка, которая обрамляла плиту, была подтесана при ее монтаже. Вероятно, строители ошиблись с размерами, и нишу пришлось подгонять под размеры плиты.

В верхней части плиты вырезано классическое для позднесредневековой западноевропейской геральдики изображение турнирного шлема, увенчанного фигурой (молдавский герб в виде головы быка), под которым расположен щит с гербом. Ниже помещается надпись на старославянском, в которой ворота названы «великими», и указаны организаторы строительных работ – пан Херман (уже известный нам по надписи об основании монастыря в 1480-м г.) и пан Лука. Присутствует также имя правителя Молдавии господаря Стефана Великого и дата завершения работ.

Как и в других случаях, новый всплеск фортификационной активности непосредственно предшествует нависшей над городом военной угрозе. 5 августа 1484 года Белгород был взят армией турецкого султана Баязета II.

Башня над Килийскими воротами стараниями господ Хермана и Луки была перестроена и значительно укреплена, но работы, видимо, так и не успели закончить полностью до начала штурма. Например, в арке есть паз для подъемной решетки, но сама она не была установлена: никаких следов соответствующих механизмов в башне не обнаружили.

Словом, спешные военные приготовления оказались бесполезны, и Белгород-Аспорокастрон на несколько последующий столетий становится турецким Аккерманом.

ПРЕДШЕСТВЕННИК ОДЕССЫ

Повторное открытие четырех закладных плит из Белгорода-Днестровского, которое позволило уточнить содержание и датировку вырезанных на них надписей, проливает свет на ключевые моменты позднесредневековой истории города. Здесь стоит отметить, что до сих пор именно средневековый период в истории земель Северного Причерноморья остается наименее изученным учеными и плохо знакомым широкой публике. И эта ситуация вряд ли случайна.

Сама концепция истории региона, который стал исторической Новороссией, подразумевала, что в древности он был неотъемлемой частью классического, античного мира, но с приходом средневековья погрузился во тьму, стал «Диким Полем», и только русские вновь принесли сюда свет европейской цивилизации, завоевав и изгнав «варваров» — турок и татар. Эта мысль присутствует еще в переписке Екатерины Великой с Вольтером и затем превращается в своего рода скелет, на который будущие поколения историков только нанизывали все новые факты, оставляя саму конструкцию практически неизменной. По сей день и в академическом сообществе, и в массовом сознании можно наблюдать очевидный дисбаланс между знаниями о древней и о средневековой истории региона. Достаточно посетить Одесский археологический музей и сравнить объем и презентабельность экспозиций, посвященных каждому из периодов. Средним векам отводится два маленьких зала второго, полуподвального этажа с полупустыми витринами.

Нужно сказать, что подобный дисбаланс не является чем-то уникальным. Нечто подобное возникло и в восприятии европейцами Ближнего Востока, которое оказало свое влияние и на формирование в регионе колониальной системы. На фоне величественных цивилизаций Египта и Месопотамии арабы казались случайными пришельцами, которым просто необходимо указать на их место. Взять, например, египетский поход Наполеона. Его сопровождала экспедиция французской Академии, которую интересовали артефакты исключительно древних царств и эпохи эллинизма.

Правда, европейцы довольствовались лишь политическим и экономическим контролем над ближневосточным регионом, тотальной смены населения мы здесь не наблюдаем. В этом смысле (как и во многих других) лучше сравнивать Новороссию с Северной Америкой и другими уголками земного шара, которые европейцы именно заселяли, основывая колонии с говорящими названиями – Новая Англия, Новый Йорк, Новый Орлеан, Новая Каледония, Новый Южный Уэльс, Новая Зеландия и т.д.

В США еще даже в начале ХХ века можно было найти немало сторонников теории о том, что масштабные археологические памятники на территории страны (культура строителей курганов, скальные города в Гранд-Каньоне и Долине Смерти) принадлежат не предкам индейцев, а цивилизованным переселенцам из Старого Света – финикийцам, «утерянным коленам израилевым», викингам и т.п.

Но вернемся к средневековой истории Северного Причерноморья. С обретением Украиной независимости ситуация в этой сфере мало изменилась. И дело даже не силе сложившейся традиции, и даже не в том, что наука в нашей стране переживает не лучшие годы. Просто оказалось, что и в украинском национальном историческом повествовании наш регион оказался дальней периферией. А там, где историческая наука оставляет пробелы, всегда бурно расцветают мифология.

Например, сегодня очень популярна теория о том, что крупные города Новороссии — это «потемкинские деревни»: русские, мол, их не основывали, а просто переименовали существовавшие задолго до них казацкие и турецкие поселения. Вариацией на эту тему является хорошо известная версия о том, что Одесса, на самом деле, на 400 лет старше, чем принято считать. Единственным аргументом в защиту этого тезиса является то, что ранее на том же месте существовали турецкий Хаджибей и литовский Качубиев (второе, кстати, совсем не доказанный факт). Однако этот аргумент попросту наивен. На Земле, особенно в доиндустриальную эпоху, было не так много мест, удобных для жизни человека, и на территории Одессы всем хорошо известны остатки античного поселения (даже трех – на Приморском бульваре, в Лузановке и Черноморке), так что ничто не мешает накинуть городу еще две тысячи лет. А ведь есть еще и памятники палеолита…

Если уж и искать средневекового предшественника Одессы, то нужно смотреть не на формальную территориальную привязку, а на сопоставимый по масштабам центр, который играл аналогичную роль в тогдашней экономической и политической системе Европы. И несомненно, именно Аспрокастрон наилучшим образом подходит на эту роль. По своим размерам и численности своего полиэтничного населения он был сопоставим с крупнейшими городами позднесредневековой Европы, обладал политической автономией, был тесно связан с Византией и Италией и при этом входил в состав Молдавского государства в эпоху его расцвета. Белгород был главными черноморскими воротами восточноевропейской торговли, которая связывала расположенные к северу страны с богатейшим рынком Средиземноморья.

Турецкое завоевание поставило на развитии города крест. Аккерман, как и Хаджибей или Очаков, стал не морскими воротами, а наоборот, затворами, которые закрыли для стран и народов Восточной Европы путь к Средиземному морю и способствовали их изоляции от переживающей бурный рост западной цивилизации. Точно так же, как и падение Константинополя заставило европейцев менять сложившиеся веками торговые маршруты и искать морские пути на Восток, которые, в конце концов, привели их к открытию Америки. И только после того, как русские войска пробили путь к Черному морю, здесь снова сложились условия для того, чтобы буквально из ничего вновь возник мегаполис, который своей славой обязан не уходящими в палеолит историческими корнями, а той роли южных ворот огромной Империи, через которые она поддерживала экономические, культурные и политические связи с «Вечным Средиземноморьем».

Автор – Александр Васильев, в основу положена статья Андрея Красножона. Фото Андрея Красножона