Страшные дома Одессы: мрачный, отсутствующий на карте, уползающий и дети в «бермудском треугольнике» (фоторепортаж, видео)

Черную десятку архитектурных калек из ракушняка, подпертых гнилыми опорами, составлял наш специальный корреспондент Дмитрий Жогов. А вот и он сам. Что-то кричит!

- Э-э-э, нет! Десятку самых отвратных домов я составлять не возьмусь!

- ?

- Тут же налетят хейтеры: «Что это за десятка?! Дрянь, а не десятка! Вы не упомянули Кривоколенный переулок и Первый Коммунистический тупик! Там, знаете, что творится!? Крысы с кошку величиной!». Поэтому сделаю пятерку.

- Гм… Сдается нам, что вы, Жогов, банально отлыниваете.

- Я?

Мы в редакции только обреченно вздохнули. Сейчас Жогов распушит свой павлиний хвост. Так и случилось.

-Я в «климовском квартале» по забитым смрадным мусором этажам пробирался, чтобы репортаж сделать! Во дворах черепа коров валялись. Хребты кровавые. Мух зеленых тьма! Содрогались редакторы от моих репортажей! А на Молдаванке? Один мужик пошел ночью в холодильнике пиво взять и только его достал, так тут же провалился в подвал. Вместе с холодильником и пивом. Что удивительно, остался цел. И пиво выпил. А потом только начал на помощь звать. Я у него прямо там, в подвале, интервью брал. Свесился в дыру и микрофон ему в зубы. А он говорит: «Имел я эту городскую власть…». В то самое место!

- Так, что вы, Жогов, предлагаете?

- Еще пять адресов, заслуживающих, чтобы их обвили преграждающей лентой и занесли на доски позора, предлагаю сообщить читателям «Думской». А уже мы по их наводке и съездим, и лонгридный матерьялец выдадим на многие тыщи знаков!  

- Хорошо. Но давайте отбирать в десятку или пятерку по следующим критериям…

Итак, редакционные критерии архитектурного и жилищно-коммунального п…ца.  

Первое правило: в здании должны проживать люди.

Второе: жильцы должны быть не бездомными. Потому как маргиналы себе могут и лошадиные стойла облюбовать. Было такое.

Третье правило. Если жилище хорошее, но его банально изгадили сами жильцы, то есть бабушки, страдающие собирательством, алкоголики, справляющие малую нужду в лифте, и прочие сомнительные элементы, то в десятку оно не входит. Сами виноваты!

Четвертое правило подкрепляет третье. Мы, увы, не принимаем жалобы людей, которым достались злокачественные соседи. Не дай Бог, конечно, нам всем такое счастье. На первом этаже дома обоснуется какой-нибудь бар и гремит до утра «Волчицей» Винника. И вы, прижав к ушам подушки, ругаете все и вся на свете.

Что тут поделаешь?! Обращайтесь в соответствующие инстанции. Обращались? И ничего? Запасайтесь смолой и свинцом и лейте их на головы нарушителям закона о тишине. Расстреливайте их из пулемета! Вот тогда прилетим мгновенно.

Еще мы не поедем на призывы тех, кто уверен, что соседи что-то «варят».

Это дело полиции — принюхиваться, пахнет «метом» или нет. Выслушивать бабушку, которая по весне нажалуется на соседей: дескать «пускают через розетку ядовитых газов, проститутки и наркоманы!». Приедешь, а болезную жалобщицу в ПНД увезли. Весеннее обострение. А соседи — милые студентки пугливо из-за двери выглядывают: «Доняла нас бабуля», — говорят. Так что, пострадавших от лап соседей не принимаем, но рекомендуем шапочки из фольги. Истинно говорю, помогают!

Пятое правило. Не принимаем и новострои. Их Большедворова в «Архитектурном патруле» прищучивает. Я понимаю, что у вас стены, словно бумажные, что слышно, как сосед у себя ложечкой в чашке чая сахар мешает (было и такое), но скажите: спать страшно? Страшно, что в подвал вместе с холодильником провалишься? Нет? Значит потерпите. Бачили очи, що купували.

Итак, я, вооружившись правилами от редакции, отправился в жуткую Одессу! И побродив с неделю, составил свою пятерку жутких жилых зданий.

 МРАЧНЫЙ ДОМ

Мрачный подслеповатый гигант на Мечникова, 90. Не заметить его невозможно.  Окна забиты ржавыми жестяными щитами, забраны кирпичами. Балконов частично нет. А те, что есть, трухлявы и готовы рухнуть на вышедшего жильца всей своей массой.

Но он все равно величественен!

Я когда-то считал, что дом мертвый. Но, проезжая возле него, не раз замечал то вдруг вывешенный на сером облупленном фасаде ярко-красный баннер партии «Удар», то появившиеся среди заколоченных наглухо окон белые, новенькие металлопластиковые рамы.

Обошел громадину вокруг. С одной стороны висела выцветшая вывеска «Цветы круглосуточно», под которой был закрытый решетками вход в подвал, заваленный мусором, где, по-видимому, когда-то торговали цветами.

С другой стороны дома находится кожно-венерологический диспансер — донельзя неприятное заведение. Тоже полуразрушенное. Оно как будто само заразилось от посетителей и теперь болеет сифилисом в последней стадии. В 1990-х, в разгар СПИДофобии, я сам в нем бывал. Проверялся на ВИЧ. Ничего не нашли.

Тогда вроде бы и должен был запомнить его соседа — старинное здание, но ничего не запомнил, лишь круги перед глазами и молотки в голове: «Эх, чего же я тогда был без презерватива?!». Жутко и тоскливо было.

Прямо возле диспансера лежал на газоне нетрезвый мужчина. Теория разбитых окон на практике. Стоит где-то завестись такому вот мрачному дому без окон, с граффити на стенах, моментально его находят бродяги и пьяницы и, облегченно вздохнув, ложатся рядом на газон. За ними появятся несколько застывших и покачиваемых ветром торчков. Люки начнут воровать, белье будет пропадать с веревок. Жизнь тутошних обитателей, и без того невеселая, станет уж совсем паскудной.

Сам дом известен как Утюг — из-за необычной архитектуры. Его внутренний дворик похож на питерские «колодцы». Он, пожалуй, один такой в Одессе. Это доходный дом Коколи, построенный в конце XIX века. Подле него хорошо снимать что-нибудь мрачное и промозглое. Достоевщину какую-то, где главный герой бредет промозглой ночью вдоль облупленных стен с замурованными окнами и несет под пальто топор. Туман. Тлен. Ядовитые испарения. А потом…

Я стучусь, дергаю решетки на входе во внутренний дворик, кричу хозяев, но никто не выходит. Я знаю, что там внутри меня ждет нависшая над головой, набухшая водой древесина с остатками штукатурки. Витые лестницы. Жильцы, глядящие без надежды, с кипами бумаг, отписок и недружелюбных ответов различных ведомств.

Но мне никто не открывает.

- Эй, есть тут кто? — эхо мечется по двору-колодцу и замирает. Может, дом-монстр ожил и всех слопал?

На первом этаже есть пристройка, огороженная металлической решеткой. За ней вижу движение. Спешно подхожу в надежде поймать кого-то из старожилов. Сквозь решетку вижу девушку в черном. Прямо по горлу у нее идет татуировка: «Хлеб наш насущный».

«Больно по горлу-то!» — думаю я и невольно содрогаюсь. Неформальная девушка, назвавшаяся Соней, несколько холодно рассматривает меня через прутья. И отвечает как бы через силу. Ей не нравится внимание людей к ее пристройке и дому. Она поселилась тут (охренеть, как тут по доброй воле можно поселиться*!) с полгода тому назад.

- Как живется?

- Отлично. Тишина. Соседей не слышно, не видно, — отвечает девушка-мизантроп с татухой на горле. — Я вообще-то не знаю всех историй, но те, кто остался, не против того, чтобы их расселили.

- А он не обваливается, дом-то?

- Нет, я думаю, что он, если даже записан как аварийный, то это все искусственно. Тут никаких видимых трещин нет. Это же не просто дом. А дом с исторической ценностью. Как можно думать, что его можно снести и построить на его месте небоскреб?

За мной из травы поднялось тело и, замычав, двинулось в мою сторону. Соня бесстрастно смотрела сквозь решетку.

Так и начинается зомби-апокалипсис, подумал я и ретировался. Готам и неформалам это здание по душе. Своеобразный арт-объект.

Правда, не скажу этого про всех жителей Утюга.

 ДОМ, КОТОРОГО НЕТ НА КАРТЕ

- Если скорую вызвать или пожарных, то какой адрес говорите?

- Ну… Кирпичная, 5, - тетя Оксана называет номер рядом стоящего дома. —  Но, вообще, мы выходим на дорогу и орем: «Мы тут!».

- А я такси вызываю, говорю, что адрес между Кирпичной, 5 и Кирпичной, 2! - перебивает ее соседка. — Таксист спрашивает: «Так где вы живете?». А хрен его знает, где я живу!

Дом этот построили явно не заморачиваясь. С виду он похож на кирпич, который уронили с грузовика и забыли на пыльной обочине. Это неказистая общага кирпичного завода.

Кто-нибудь знает, что такое труд на кирпичном заводе? Отчего у тетечек, потягавших там кирпичи с обжиговой тележки на транспортер, сейчас поясницы перемотаны теплыми платками? Отчего походка «уточкой»? Отчего на валяющиеся здесь бетонные балки (вместо скамеек) они присаживаются осторожно, кряхтя? А оттого, что хребет изломан непосильной работой. Одна радость была: надышавшись кирпичной пылью, прийти после работы в свое жилье. Какое-никакое, но стены есть. Кухня и сортир, правда, общие, но в тесноте да не в обиде, как говорится.

Но вот СССР приказал долго жить, а с ним и кирпичный завод. Потом появились собственники. Они купили развалины завода, лабораторий и какие-то хозяйственные постройки. Потом, присмотревшись, с досадой обнаружили, что постройки эти жилые. Жильцы должны были приватизировать свои квадратные метры, когда Советский Союз развалился. Тогда всем работникам дали сертификаты о том, что они собственники части предприятия.

Потом большинству рабочих пригрозили увольнением, если не вернут сертификат. Они испугались и отдали.

В результате жильцы тут без прописки. Только у некоторых есть бумажки о том, что их родители занимали комнаты. Один ловкий мужичок, местный, решил воспользоваться ситуацией. Дождался, когда его соседи уйдут на работу, проломил к ним стену (!), выкинул их вещи за порог, а дверной проем быстро заложил кирпичом и зацементировал. Приходят хозяева, а вместо входной двери — свежее цементное пятно. Они к соседу звонить и стучать, но тот только из газового баллончика забрызгал всех и обратно в логово унырнул.

Полиция приехала и говорит: «А что делать? У вас ни у кого документов-то нет на право собственности. Кто первый встал, того и тапки».

В квартирах нет счетчиков электроэнергии. Один счетчик у предприятия. Кто его контролирует, тот взял на всех оплату, раскидал, и все!

Пока я разговаривал, всполошилась сухонькая бабулька:

- А хто скаже, куда вода текла? Мы совсем потрохи ее пользуем! А там, на предприятии, машины моют из шлангов. А потом счет приходит такой…

В беззаконном доме живет до двадцати семей. На удивление им удается поддерживать порядок. Нет ни крыс, ни мышей, ни тараканов. Но жить бы я тут не хотел. С работы приходишь, а квартиры твоей нет. Только цементное пятно. А бывает такое, что и дома самого нет! Вместо него котлован для будущей высотки.  

 УПОЛЗАЮЩИЙ

На Раскидайловской стоит дом-инвалид — 26. Как нищий на костылях. Скособочился и словно молит сжалиться над ним. На одной из подпорок уже безмятежно спит пьяница.

- Собираются понемногу, — подумалось мне.

Благо люки канализационные никто не укатывал и «торчки» в кривых позах не зависали.

В самом дворе дома кипела работа, жители самостоятельно залатывали дыры в асфальте.

- Мы из другого дома! — вытирает пот со лба один мужик. — Нам еще повезло. А тут я бы нипочем жить не стал (кивает на дом-инвалид). Без фундамента живут. Да на катакомбах! Вы зайдите к ним домой. В трещины в стенах кулак можно засунуть!

На втором этаже нам открывает двери хозяйка Лена, выслушивает просьбу и всплескивает руками:

- Так вы уже седьмые или восьмые! У нас все одесское телевидение было! Заходите скорее. Все вам покажем!

Я захожу в квартиру и… чувствую, скажем так, легкий дискомфорт. Как в каюте судна, которая трепыхалась в качке, раскачивалась из стороны в сторону и вдруг замерла накрененной. Ей-богу, если бы я положил металлический шарик на половицы, он бы тут же покатился к окну.

- Не страшно тут жить ?

- Мне сосед снизу, Сергей из первой квартиры, говорит: слышите, как трещит! Я отвечаю, что слышу. И Доник слышит. Боится, — признается Лена.

Доник, старый рыжий кот, трется у моих ног. Мурчит.

- А главное, мы же платим, как за полноценное жилье! Дом же считается не ветхий! Не аварийный! — продолжает хозяйка.

Через потолок, разрезая основание люстры пополам, шла трещина. Вся фасадная часть вдруг начала уползать, отделяясь от дома. Со скрежетом, прорывая в клочья обои, зияя появились огромные трещины. Дом вовремя подперли деревянными брусьями. Трещины замазали.

- А подпорки мы ставили, за свои деньги, — рассказывает Елена. - Тут понимаете, в чем дело: у него фундамента нет! Строили дом в 1950-х годах молодые ребята из ФЗУ (школа фабрично-заводского ученичества, — Ред.) как временное жилье! Но оно у нас получилось на постоянной основе. Строили ногами. А десять лет назад рабочие отказались капитальный ремонт делать. И стяжку отказались делать. Начальство понаехало, с горисполкома: почему, спрашивают, отказываетесь? А один такой седой говорит: «Вы понимаете, что это дом без фундамента?. Не выдержит дом стяжки! Завалится, как карточный домик. И, простите, но я боюсь здесь находиться».

В доме иконостас. Думается, совсем не лишний при таком положении дел.

На кухне чувство, что находишься на замершей посреди шторма шлюпке, усиливается. Пол перекошен. Начинается морская болезнь. Чувствую, что вместе с фасадной стеной медленно начинаю куда-то уползать. Мдя… Тут праздник не закатишь и не потанцуешь.

- Дом уходит! — восклицает Елена в каком-то лихорадочном возбуждении. — Стена на чердаке капитально отошла. Сантиметров 20 трещина.

Выходим из уползающего дома. Чувство тошноты постепенно отступает. Хорошо почувствовать твердую почву под ногами.

ДОМ СТРАХА

Книжный переулок, 13. В книге Носова «Незнайка на луне» был такой коротышка Дрянинг, владелец сети примитивных и неблагоустроенных платных ночлежек для бездомных, объединенных общим названием «Тупичок». На рисунке, иллюстрирующей книжку, был точь-в-точь этот дом. Рассыпающийся, перекошенный. Чудом поддерживаемый балками. Депутаты, которые сюда приезжают, боятся войти в подъезды и пройти под аркой.

Он бы с полным правом занял почетное первое место в нашей ужасной пятерке, не будь одно «но».

Дом ведь должен быть совсем депрессивным. Люди должны ходить, вздрагивая от тягучего звука отваливающейся штукатурки. С осунувшимися лицами и остекленевшими глазами.

Но в этом дворе живет уникальный человек. Сгусток энергии. Чиновники сами в кошмарах просыпаются ночью. Им снится, что над ними стоит Александра Куцан и говорит: «Трясця! А ну, вовкулак, вставай! Пішли, будеш жити в нашому провулку!».

- В нашем доме признан аварийным только флигель, — говорит она мне. — Я над своей квартирой заменила крышу. Если бы не это, мы уже упали бы.

В 2006 году упал третий и второй этаж в подвал. Людей, которые там жили, отселили на Поскот.

- В 2017 году я была в Киеве, — продолжает Александра. — Сестра мне звонит и говорит: «Тут все сыплется, люди выбежали на улицу. И аварийные службы не реагируют. Спрашивают, убило ли кого-то. Если нет, то до свидания». Что я сделала. Я позвонила в Кабмин и через них подняла в Одессе тех, кто должен этим заниматься.

Александра развесила вдоль дома мотивационные плакаты, в которых ругает городскую власть. Плакаты боятся снимать, так как во время этой процедуры может на голову упасть лепнина.

- Нам обещали еще в 2017 году все реконструировать, — говорит одесситка. — Положа руку на сердце я скажу, что тут нечего реконструировать. Нужно все снести и отстроить заново.

С опаской я прошел под аркой и заглянул в парадную. Предательски скрипнула под ногой половица и вдавилась внутрь. Я почувствовал под ногой пружинящую пустоту.

- Подвал! — шепнула Александра и взбежала вверх по лестнице. — Вот тут живут люди, которых по бумагам нет.

Из-за двери доносятся голоса, звук работающего телевизора.

- Как нет? — спрашиваю.

- А вот так! Чиновники говорят, что тут никто не живет.

Чиновников можно понять: они лихорадочно ищут возможности отмазаться от грядущей катастрофы. А то, что она будет, понятно даже людям, не обладающим даром ясновидения.

И ВСЕ-ТАКИ ЭТО ДОМ!

Есть места, к которым приближаешься и все твои инстинкты, все внутренние Василии Алибабаевичи начинают кричать: «Эй, гаражданина! Ты туда не хади, ты сюда хади. А то снег башка попадет, савсэм мертвый будешь».

Малая Арнаутская, 107, Александровский проспект, 36 и безымянный дом по Старорезничной — это настоящий бермудский треугольник Одессы.

Я этот дом давно заприметил, но сунуться туда без полиции было стремно. Если и есть в Одессе клоака, то она здесь. В этих скособоченных развалинах работает приемка. По металлу. Имеется и наливайка. Босховские персонажи притаскивают сюда с Привоза всякую дрянь: бутылки, тряпье, бумагу, металл. Тут же они могут и выпить какой-то паленки. Тут же и спят. Тут у них лежбище. Отсюда они расползаются по всему городу.

Эти дома огорожены забором с сеткой. Все пространство вокруг них загажено, забросано бумагами, бутылками и тряпками. Стены самих домов сложно описать. Они стоят вопреки законам физики. Через трещины в стенах можно видеть свеженькие новостройки.

Когда мы приблизились ко двору, то прямо у ворот сидела парочка. Оба одинаково распухшие. Разнополые. От обоих невероятно смердело. У них был ящик с подгнившими помидорами. Видимо, удалось утащить с Привоза. Из приемки вышел человек, глянул на ящик, поковырял содержимое и жестом пригласил алчущих за собой. Они потащили ящик в приемку. Там работают наркозависимые. И спят там же. 

О житухе в таком месте мы уже писали. У меня сложилось мнение, что наркозависимые покупают по месту работы наркотики без отрыва от производства. И места, где варить ширку, навалом.

Вход в разрушенный квартал, как ни странно, преграждает забор и калитка. Как только заходишь в калитку, тебя оглушает лай собак. И к тебе устремляются разнокалиберные лохматые «охранники».

В полуразрушенном доме, на втором этаже, полувозлежал мужчина с каменным лицом, в спортивках PUMA. Он безразлично смотрел на нас. Осторожно двигаясь, подальше от ворчащих собак, двинулись к просевшему посредине дому.

На втором этаже сидела какая-то бабушка. Возле нее лежала еще одна кудлатая собака. Может, жители заводят их как сторожей от незваных гостей? А контингент тут пасется тот еще.

Собаки на меня уже рычали с трех сторон.

- Вы посмотрите, какие трещины у нас! Скоро все рухнет! — и воздев руки горе бабушка удалилась в свою перекошенную и трещащую по швам квартирку. Она не могла спуститься по шаткой лестнице, я опасался подыматься. Нашу фотографессу Валю таки цапнула за щиколотку собака и ненадолго вывела из строя.

Во дворе, загаженном бумажками и бутылками, играли две девчонки лет десяти.

- Девочки, как вам тут живется? — отдышавшись, спросил я.

- Нормально! Хорошо живется! Лучше всех! — радостно заявили они.

Я ошалело на них посмотрел.

- А родителей можете позвать?

Девчонки весело ускакали. Самое ужасное в этом доме была инертность его жителей. Если в Книжном переулке территория была чисто убрана, были активисты, которые не дают начальству покоя, если в доме на Раскидайловской пенсионеры сами покупали подпорки, а их соседи асфальтировали дороги, то тут…

Девчонки прискакали обратно:

- Никого нету. Ушли куда-то.

Может, соврали, а может, правду сказали они.

Было ощущение, что на нас смотрят из окон. Ждут, когда мы уберемся. Осторожно, стараясь не делать резких движений, мы задом убрались подальше от рычащих собак. И вздохнули, надо сказать, с облегчением. Бермудский треугольник Одессы — на первом месте.

Самое муторное — это то, что в каждом из этих аварийных домов есть дети. Веселые, беззаботные, они играют в тех местах, где и взрослому человеку страшно находиться.

А на этом все. Пишите адреса.

Автор — Дмитрий Жогов, фото и видео — Валентина Бакаева