Гостеприимство по-одесски: почему беженцы c востока Украины возвращаются обратно   

Специальный корреспондент «Думской» Дмитрий Жогов разбирался в непростой ситуации, сложившейся в Одессе вокруг самых обездоленных групп беженцев с охваченного войной Донбасса. Спустя два года они начали покидать наш вроде бы благополучный город и возвращаться на малую родину, где их вряд ли ждет что-то хорошее. В чем причина? Судя по всему, в нас с вами.

Сквоттинг (англ. squatting) — акт самовольного заселения покинутого или незанятого места или здания лицами (сквоттерами), не являющимися его юридическими собственниками или арендаторами, а также не имеющими иных разрешений на его использование.

Из интернета: «Эти халявщики, приперлись из своих деревень и подавай им квартиры. В ОДЕССЕ!!! А ху-ху не хо-хо?? Обнаглели настолько, что считают, все им должны, только за то, что они не остались в своей деревне, а они никому ничего не должны».

Из СМИ: «Переселенцы с июля месяца живущие в «сквоте», т.е самовольно занятом здании, на Успенской, 4 сегодня ворвались в здание обладминистрации. Их сопровождали силы «Самообороны», которая поддерживала людей и в случае захвата дома.

Переселенцы требовали дать в здание свет и воду. На Успенской, 4 их проживает около сотни человек. Есть семьи с детьми, которые месяц назад пошли в школу. По заявлению Софьи Маркиной, неформального лидера «сквотеров», государственные службы старательно выживают их из здания».

Из интернета: «Почему их до сих пор не посадили?»

«ПЕРЕПУГ»

- Я когда вывезла в Одессу часть семьи, то так тяжко было ТУДА возвращаться. Под Иловайск…

Маленькая женщина. На худом изможденном лице нет косметики, одета неброско. Не угадаешь, сколько ей лет. 40? 50? Оказалось, тридцать. Она сидит на видавшем виды стуле перед воротами «сквота». Несет дежурство.

-Там отец оставался, он офицер украинской армии, правда, в отставке. Его боевики забрали. Спрашивают: «Укропам» служил?» — он говорит: «Я служил в украинской армии!» — «Пошли с нами». Нет, не «на подвал». Хуже. Его заставляли убирать трупы на минном поле. После «иловайского котла» много тел было. И жарко было. Каждый день выгоняли на работу. Никакого миноискателя не давали. Я приехала туда на своей машине: иномарку давно взяли в кредит. Кроме нее, ничего ценного не осталось. Дом разрушен. Нарисовала себе тушью круги под глазами, чтобы жалостнее выглядеть. Я тогда еще ничего так была… Прошу их: «Отдайте отца, забирайте машину! Только отдайте папу!»

«Их старший хмыкнул, ключи от машины взял, и отца отдали. И даже провели тропинкой через минное поле ближе к украинскому блокпосту. Отца не били, но после этих двух недель постоянной смертельной опасности он заболел», — женщина отводит взгляд.

«Сюда его привезла и в больницу отдала. Вроде как сейчас ему полегче. Вы мое имя не пишите в статье, пожалуйста. Мне туда еще ехать. Там тетка с племянницей осталась. Вот сил наберусь…»

Тут в ворота стучат, она подхватывается, подходит. Сквозь щель ей объясняют, что принесли для беженцев какие-то вещи. Из машины выгружают здоровую кастрюлю с отломанной ручкой, кофты, от которых разит за километр нафталином, потрепанные книги, поломанные стулья. По мне, так все это надо выбросить на свалку. Но к привезенному барахлу бросаются «сквоттеры». Расхватывают все молниеносно.

Мальчуганы лет 14-ти и с ними маленький широколицый угрюмый паренек лет девяти проводят экскурсию по дому.

Дом огромный. Гулкий. Он явно изумлен нашествием непрошенных гостей. Они же копошатся во всех комнатах, пытаются обустроиться. У некоторых из вещей только драный матрац.

- У меня до войны своя собственная комната была! После ремонта! — один из «экскурсоводов», Сережа, стоит посреди пустой комнаты, с ободранными стенами и ласточкиными гнездами по углам, и машет руками. — Потолки натяжные, матрас новый. Вся комната в плакатах любимых. И все! Бах! Нету! А сюда никого в гости не пригласишь, даже друзей. Живешь, как Кенни! (Кенни — персонаж из мультсериала «Южный парк», самый бедный мальчик в школе, — Ред.)

У Сережи в голосе явственно проступают слезы. Я напускаю на себя недоверчивый и возмущенный вид:

- А я бы радовался, будь у меня такая квартира в детстве. Это ж хвастаться перед школьными товарищами можно! — заливаюсь я соловьем. — Целый дом твой. Три этажа! Живете в осаде. Никого к себе не пускаете. Готовите на костре. Света нет. Как партизаны. Да другие мальчишки в своих комнатенках метр на метр удавиться от зависти должны!

Пацаны заинтересованно слушают. Переваривают информацию. Я продолжаю:

- «Сквот»! По всей Европе есть захваченные молодежью здания. Это модно! Там панки живут, хиппи, музыканты, артисты…

- А у нас тут поймали одного наркомана. Пробрался ночью как-то со шприцем. Колоться хотел. Нагнали его! — говорит Сережа. Моя речь его вроде как успокоила. Он живет не как «бомж», в аварийном, брошенном здании, а в «сквоте». Он почти партизан. Или пират.

- Вот тут вся сторона дома аварийная, она заколочена. Взрослые заколотили, чтобы мы туда не лезли, — продолжает парень. – Странно, но ни крыс, ни мышей здесь нет. Вход на чердак тоже под запретом, туда нельзя. Один раз к нам летучая мышь залетела. Перепугались все. Ваня напугался, — он показывает на угрюмого паренька пальцем. Тот вдруг багровеет и кидается на насмешника с кулаками. Кричит тонким голосом, старается ударить. Остальные ребята бросаются его успокаивать. Обступают, успокаивающе что-то говорят.

- Вот так все время, — шепотом говорит один из пацанов. Он нормальный был, но попал под обстрел. На его глазах женщину разорвало. И все… Перепуг.

Мальчик вздыхает и моргает своими не по-детски серьезными глазами.  

«Перепуг» — древнее, замшелое слово, что-то такое из словаря Даля. Из, казалось бы, умерших уже слов: «бубенцы», «тройка», «домострой». Перепуг…

Я их навидался среди переселенцев. Людей с таким вот народным диагнозом. С «перепугом». Слезящиеся остекленелые глаза нестарого вроде бы мужчины, дрожащие руки. Краткие пояснения: был обстрел, дом разрушен. Девушка с «панковской» зеленой прической, видать, давно сделанной (проступают темные корни волос), следы от пирсинга. Губа разорвана. Заикается. «Д-д-опрашивали». Дома нет. Документов тоже нет. Смотрит обезумевшими глазами. Это и называется «перепугом». Где слезы, черт подери? Где крики? Нет слез, нет криков, только ступор и слегка неадекватные реакции. На резкий звук, на человека в камуфляже, на камеру. Война, мать ее так…

И тут в «сквоте» немало таких. Кто до смерти напуган.

ЛЮДИ

Из интернета: «И эти, офигевшие, еще будут потом требовать, чтоб им эти здания подарили!!! Гнать этих цыган ссаными тряпками в пригород, да на работу и в АТО!!!»

Ирина хлопочет на «кухне», сегодня она дежурная. «Кухня» — это место во дворе, на вольном воздухе, отгороженное сваленными плитами. Тут же огромные вязанки дров для растопки и мангал. На нем - почерневший от копоти чайник. И кастрюля с бульоном. Варятся мослы.

На этом фоне она смотрится как-то инородно. Ухоженная женщина, даже что-то из драгоценностей осталось, которые не продали и не проели. Ей бы готовить на кухне с вытяжкой, с хорошей мебелью и блестящей плитой, открывать двухкамерный холодильник, доставая оттуда вкусняшки. Впрочем, это все было. В довоенной жизни. Она работала в роддоме врачом-акушером. У нее был свой дом, семья, дети. Но из «временно оккупированных отдельных районов» пришлось уехать. Ох уж этот новояз!

- Город уже полгода под оккупацией, я стою на остановке, и идет молодой ополченец в камуфляже. Продает газету «Новороссия». Пять гривен она стоила. Какая-то бабушка тянется за кошельком. Я ей и кричу: «Бабушка, там нет телепрограммы, там одна пропаганда!» Ополченец как взвился! «Сейчас я патруль позову, и тебя, суку укропскую, быстро в чувство приведут!» — закричал. Пронесло тогда. Но на семейном совете мы решили уехать. Я такая, что молчать не стала бы и рано или поздно попала бы «на подвал».

В Одессе они сначала снимали жилье – флигель площадью 14 квадратных метров, весь из стеклопакетов. Фантазия такая у хозяйки случилась.

- Мы платили за это чудо из стекла три тысячи. Сын спал на полу на ватном одеяле. Как вам объяснить? Если ты привык к своей благоустроенной квартире и если тебе уже за сорок, то приспосабливаться к ТАКОЙ жизни мучительно. А еще там надо было говорить шепотом, потом что за перегородками из стеклопакетов – еще три семьи. В конце концов, мы не выдержали и ушли сюда, на Успенскую, — рассказывает Ирина.

Сыну 18 лет. Он работает на двух работах. Один выходной в месяц. Зарабатывает четыре тысячи гривен. Это к вопросу, что все они, беженцы, бездельники. Ирина и сама трудится. В наливайке. Единственное место, где сумела устроиться дипломированный врач. Вчера вот на 10 минут опоздала: туда добираться с двумя пересадками надо. Хозяин оштрафовал на 100 гривен. «Мы вас сюда не звали», — сказал.

- Хорошо хоть сын не присутствовал, — говорит она. И глаза вниз.

…Николай «получил» здесь квартиру и, как муравей, тащит в нее все, что найдет. Спешит до холодов утеплить, привести в божеский вид. Хотя без денег это практически невозможно: как наступила осень, толстые стены источают сырость и леденящий холод.

- Главное, чтобы не отняли. Чтобы сделали нам общежитие временное. Разрешили жить. Нам очень тяжело платить те цены, которые просят в городе.

Николай работал в шахте. Произошла авария. Всю бригаду — 13 человек — завалило.

Сутки откапывали только трупы, но жена верила до последнего, что он жив, кричала: «Копайте, копайте!» Очнулся — больничный потолок перед глазами. Жив. Один выжил из всей бригады.

В Одессу приехал с семьей на оздоровление. А тут война. Родной дом был разрушен обстрелами. Он как ломовой битюг Боксер из «Скотного двора» Оруэлла «Скотный двор», который на все невзгоды отвечал: «Надо больше работать!» И пашет. Только бы разрешили остаться!

Большинство обитателей четвертого номера по Успенской – переселенцы, которых «попросили» хозяева в связи с наступившим курортным сезоном.

ДОМОПРАВИТЕЛЬНИЦА

Из интернета: «Даже считают, что церковь за воду, которую эти на халяву таскали, должна платить. Кстати, раз они такие патриоты, там здоровые лбы, что же они в АТО не поедут по контракту служить? И деньги бы зарабатывали, и патриотизм проявили, а? Страшно и лениво?!!! Зато, на халяву хапают все что плохо лежит».

Про Софью Маркину, главу общественной организации «Объединение инициативных переселенцев «Хорошие люди», говорят разное. Именно она была во главе «сквоттеров», когда они заняли здание. Именно она поддерживает тут порядок и не допускает анархии. Все строго и по-военному.

Говорят, что, только зайдя в дом, она вызвала специалиста по открытию замков и вскрыла помещения. Что заняла лучшую жилплощадь, а остальные распределила между самыми лояльными и послушными переселенцам. Что толкнула людей на преступление – захват здания — и не хочет нести ответственность, когда зимой люди начнут замерзать в неотапливаемом здании. Но дадим слово ей: 

- Это здание хотели продать. Довести «до кондиции» и продать. Даже сумму мы знаем. Нам ее озвучили — 10 миллионов. Мы решили: пока здание не ушло, вселиться в него. Сторож нас не пускал. Мы его понимаем, он на работе. Я Конституцию Украины до того, как стала переселенкой, не читала даже. А сейчас да, читаю.

- И что, согласно Конституции, можно себе дом забрать? – спрашиваю.

- Не забрать, но пользоваться можно! Потому, что первая власть в Украине есть люди, народ!

ЗИМА БЛИЗКО

Во время вторжения в кабинет главы Одесского областного совета Анатолия Урбанского с требованием включить свет и воду в «сквоте» дело едва не дошло до рукоприкладства. В ход пошли газовые баллончики. Председателя не оказалось на месте.

Переселенцев заверили, что Урбанский их посетит в доме на Успенской.

К визиту готовились. Подметали, наводили марафет. Волновались. Среди переселенцев-сквоттеров ходили обнадеживающие слухи о том, что воду и электричество дадут. Все замерли в ожидании.

И вот появился Анатолий Урбанский:

- Ну как в моем кабинете? Понравилось?

Переселенцы поняли, что ничего хорошего не будет, но отвечали бодро: понравилось, мол. Светло. Тепло. Урбанский отчеканил:

- Позиция областного совета такова. Во-первых, вы захватили здание незаконно. Это государственное здание. Бывшее общежитие порта, которое передано нам с условием, что мы не имеем права его отчуждать. И как следствие этого мы не имеем права передать его вам. Также мы не имеем прав подключать свет и воду. В этом здании будет расположен областной дворец юношеского и детского творчества. Я представляю областной совет. Вопрос этот государственный. Здесь, на моем месте, должен стоять губернатор. Он должен заниматься этими вопросами. Но он, к сожалению, не занимается! Силовые методы к вам применяться не будет, выселять вас не будут. Но через две недели станет совсем холодно. Так что, думайте.

Может, он и прав.

IMAGINE, ИЛИ НАШ ДОГВИЛЬ

У американских адвокатов есть такое выражение, с которым они часто обращаются к присяжным: «представьте себе». Imagine!

Представьте себе, что девочка, на которую напали — ваша дочь? Представили? Так будьте безжалостны и суровы при вынесении приговора насильникам!  Представьте себе, что машину, которую украли — ваша! В вас кипит благородный гнев?! Покарайте вора! Или наоборот: представьте, что парень, которого задержали за драку, ваш родственник и будьте милосердны. Он ведь оступился и не следует ломать ему жизнь.

Я бы хотел воспользоваться этой формулой. И обратиться к вам, читатели «Думской». Уважаемые присяжные! Представьте себе: 2 мая 2014 года не побеждают патриоты. Над облгосадминистрацией и мэрией взвивается триколор. Еще через несколько дней город наводняют «вежливые зеленые человечки», которые «зачищают» разрозненных футбольных фанатов и остатки «Самообороны». Появляются из изгнания Марков и Кауров. Объявляют о создании Одесской народной республики. Мы ведь были в шаге от этого, «Думская» давно разложила все по полочкам. И подобный поворот событий нетрудно вообразить.

Все, кто выходил на «вышиванковый фестиваль», стоял на одесском Майдане возле Дюка, журналисты, выступавшие против «русского мира» — всех их кидают в тюрьму. Дворники радостно указывают «новой власти», где живут «укры». Им для разграбления остаются квартиры «бандеровцев». Хозяев уводит «казачье ополчение Одессы».

В это же время на окраинах города завязываются боевые действия. Разрушены десятки домов. Гибнут люди.

Толпы переселенцев. И вы среди них. То ли вы вывесили у себя на балконе флаг Украины, то ли ваш сын служит в ВСУ, то ли вы просто поругались с дворником, пьянствующим в подвале, и он донес на вас «казачьему ополчению», а может, в кафе заступились за свою девушку, к которой приставал «ОНРовец». Неважно, что стало поводом. Вы – переселенец. Беженец.

Вы приезжаете вместе с толпой других таких же несчастных и испуганных людей во Львов или Киев. Вас встречают чуть ли не с музыкой. Мэр и губернатор произносят речи, благодарят за мужество, говорят, что приложат все силы, чтобы вы чувствовали себя защищенными. К вам устремляются медики и МЧСники, меряют давление, беседуют и успокаивают. Потом везут в санаторий. Где и поселяют. А далее все развивается как в фильме Ларса фон Триера «Догвилль».

Напомню сюжет этой достойной всяческого внимания картины. Странная девушка Грейс (Николь Кидман) в условные 1930-е, во времена Великой депрессии, прибывает в провинциальный американский городок Догвилль, прячась от мафии и полиции. Добрейшие жители соглашаются ее приютить. Они излучают сострадание, они заботливы. Они, хотя и не делятся последним, несут ей все необходимое для жизни и предоставляют жилище. Она им благодарна и старается всем угодить. Бегает по городку. Там убирает, там шьет, там хлопочет по огороду. Со временем отношение к ней горожан меняется от умильного и тщеславного (какие мы хорошие!) до весьма потребительского. Кто-то читает ей нотацию, что не так пыль вытерла. Кто-то похотливо хлопает по заду. Кто–то ворчит, что «понаехало тут дармоедов». И в конце концов, местные превращают девушку в рабыню – что на плантациях, что в сексе. Женщины издеваются и бьют ее. Даже самые убогие мужчины городка – и те имеют ее, когда и как хотят. Из веселой девушки она превращается в забитое существо, днем прикованное к мельничному жернову, а вечером к постели. Когда девушка уже всем наскучила, жители решают сдать ее мафии, которая ее ищет.

Я помню, как встречали первые вагоны с переселенцами. Помню, как сносили из вагонов на руках инвалидов. Все телеканалы тыкались в бедолаг камерами и наперебой брали интервью:

– У вас над головой свистели снаряды? А было ли вам страшно?

Помню первые обеды в санатории «Куяльник». Двое официантов заносили женщину-«колясочницу» в обеденный зал по лестнице. Все улыбались. Переселенцы были счастливы. Столы ломились от еды.

А вот так это происходит сегодня. Захожу в первый корпус того же санатория. Там отключили электричество, отключили воду, отключили лифты. Единственная действующая розетка на первом этаже, возле нее хмурая очередь людей с кипятильниками и чайниками. Напомню: там проживают исключительно инвалиды. Люди, передвигающиеся с трудом. На колясках. Торговцам ларьков, расположенных на территории «Куяльника», запретили продавать что-либо инвалидам-переселенцам. Даже бутылку воды.

Взбираюсь на 10 этаж. Именно здесь существует (не живет!) женщина, которую некогда двое официантов в бабочках легко подымали вместе с коляской в столовую, при этом услужливо улыбаясь. Сейчас она одна на этом гулком, пустом этаже. Из еды у нее корка хлеба. Нет воды. Она не может спуститься с темного и жуткого этажа.

– Помогите мне! Мне страшно! — украинка сидит в ворохе смрадных простыней. – У меня нет лекарств, у меня нет еды! Меня заперли здесь на 10 этаже, а у меня даже свечки нет! Я скоро останусь в темноте! Я выброшусь с балкона!

Догвилль. Отвратительный одесский Догвилль. Завтра, чую, ее сдадут боевикам, чтобы не докучала.

Представьте себя на ее месте. Представьте, как вы, голодный, изнывающий от жажды, бессильно орете, зовете хоть кого-нибудь в пустой, черной громадине здания, а вас никто не слышит. А вдали переливается огнями веселый ночной город с разухабистыми клубами, дискотеками, город, которому вы, честно говоря, надоели своей немощью и нищетой.

В фильме измученная девушка оказывается дочерью мафиозного босса. И тот, вызванный жителями городка, злорадно потирающими руки в предвкушении того, как накажут незнакомку, расстреливает с помощью своей банды всех горожан — за то, что они издевались над его дочерью. Горожане погибают из-за собственного скотства.

Одессе переселенцы наскучили, и их выживают. Выживают бюрократизмом, воровством, недоброжелательностью и чванством, желанием поиметь копейку с несчастных. Уже две группы уехали обратно в Донецкую область, в прифронтовую зону. Они посчитали, что ТАМ им будет лучше, чем у нас с нашей «заботой».

И их дети, уверен, вырастут в «ДНР». И будут рассказывать донецкой ребятне, как «укропы» хотели их уморить.

Чем нам отольется наше собственное скотство? Надеюсь, не появлением «папы» с пулеметом.

Между тем, среди переселенцев ширится слух, что на их нужды деньги были выделены. Однако областная администрация якобы отказывается их тратить, пока не сосчитает всех беженцев. Ну да, это непосильная задача: это ж не какие-то сирийцы, это граждане Украины, Конституция которой гарантирует свободу передвижения. Поди пойми, кто перед тобой – беженец или просто человек, которому надоело смотреть на терриконы, и он решил переехать поближе к морю.

Два года прошло, а сменяющие друг друга губернаторы никак не могут помочь хотя бы самым обездоленным. И это – преступление.

Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев призывает Украину не допускать дискриминации внутренне перемещенных лиц в различных сферах социальной жизни.

Автор – Дмитрий Жогов