Руины, российские свалки и искалеченные судьбы: как выглядит юг Украины после бегства оккупантов  

Больше трех месяцев назад, 11 ноября 2022 года, нога российского оккупанта в последний раз коснулась правого берега Днепра. Следователи, прокуроры и журналисты до сих пор собирают свидетельства преступлений, совершенных «братским народом», который теперь уже из-за реки продолжает наносить террористические удары по мирным селам и городам.

Едва ли не ежедневно в новостях появляется информация о найденных в подвалах домов пыточных. Неделю назад в освобожденной Снигиревке Николаевской области обнаружили тела 27 местных жителей, погибших во время оккупации.

Военный корреспондент «Думской» Александр Гиманов посетил село Давыдов Брод на Херсоншине, где 17 февраля сотрудники прокуратуры эксгумировали и перезахоронили еще одну жертву бессмысленной войны. Слово автору.

У Алены Трофимовой теперь две могилы.

Первую, небольшую, меньше метра глубиной, 25 июня ушедшего года выкопали вдвоем соседка женщины, 70-летняя Тамила Васина, и один из немногих оставшихся в оккупированном селе мужчин, непутевый и вечно подвыпивший Василий.

Во вторую могилу спустя восемь месяцев истлевшее тело Алены уже в гробу и со всеми надлежащими почестями опустили вернувшиеся в освобожденное село родственники.

Я стою на краю села, у кладбища, обнесенного сложенным из камня-дикаря забором. Возле него припарковано несколько автомобилей: желтый ВАЗ-универсал с гробом на крыше, полицейская машина и медицинский микроавтобус. Степной, не по-зимнему теплый ветер колышет редкую траву, треплет похоронные венки на могилах и высушивает слезы у присутствующих женщин.

– Мы выехали 3 апреля, а она осталась следить за хозяйством, — рассказывает сестра погибшей Рита. – Уговаривали выехать, но она не хотела. Нас шестеро братьев и сестер в семье было, она самая старшая. Всегда активная, всем помогала. Наша мама смогла выехать 13 июня, а через две недели Алены не стало.

Женщина погибла во дворе своего дома после того, как прилетевший снаряд оторвал ей обе ноги. Чей именно был снаряд, установит следствие. Рита уверена, что стреляли россияне.

– Еще когда мы в селе были, они начали пулять и обвинять нашу армию, Вооруженные силы, — вспоминает она. – А мы же не дурные, мы видели, что это они делают. Видели, как выезжают и стреляют.

Лишенное узнаваемых признаков, иссушенное тело тщательно осматривают судебный медик, прокурор и следователь полиции. После всех необходимых процедур и заполнения бумаг Алену аккуратно вместе с покрывалом переносят в обитый красной тканью гроб и опускают на дно новой могилы. Туда же - сколоченный из двух досок безымянный крест.

Последнее рыжие комья земли на крышку гроба бросает Ольга Дьячкова, сваха погибшей. Бросает левой рукой, так как правой у нее нет: оторвало в тот же день, когда погибла Алена. Ольга смогла добрести до школы, где расположились оккупанты, и убедить их перетянуть висящую на обрывках кожи руку жгутом Эсмарха, вколоть обезболивающее и отправить в ближайшую больницу. На помощь Алене они идти отказались, и к утру женщина истекла кровью.

По словам прокурора Романа Гута, это уже 11-я эксгумация за три недели работы на вверенном ему участке. Роман родился и вырос в соседнем селе Малая Александровка. Сын воюет на Донбассе, жена — в Великой Александровке работает врачом.

- В каждом селе, где стояли оккупанты, зафиксированы изнасилования, грабежи, кражи и убийства, — говорит прокурор. — Я не хочу давать эмоциональных оценок, но, по моему глубокому убеждению, это можно описать одним словом – «зверство».

Первый раз оккупанты прошли через село, не задерживаясь, 28 февраля 2022 года. Получив по зубам в Баштанке и под Вознесенском, откатились обратно. Местные отсчитывают оккупацию малой родины с 9 марта. Огромная колонна техники двигалась в тот день с четырех до 10 утра.

- Стоял страшный гул, когда они заходили, — рассказывает Рита. — Мы сразу в вайбер, переписываться. Даже передать не могу, какая их тьма была. В школу заселилось 1200 человек. Мы на углу как раз живем. У меня дочка в окно смотрела. Она еще не понимает, ей не так страшно было.

Жители вспоминают, что сначала по домам прошлась росгвардия. Вооруженные автоматами, когда десять, когда 15 человек устраивали рейды, искали атошников и патриотов.

- Эти еще нормальные были, — вспоминает Ольга Думич. — К некоторым заходили в дома, к некоторым нет, записывали данные, кто живет. Сказали, чтобы мы не боялись, что они, мол, пришли с миром, нас освобождать от каких-то нацистов и бандеровцев и все будет хорошо. Обещали, что не будут давать солдатам мародерить.

Через какое-то время в село заехали буряты и кадыровцы. Здание сельсовета оккупировали «днровцы». Начались грабежи и кражи. Мужчин призывного возраста, оставшихся в селе, задержали и вывезли в Каховку. Закрылись магазины, аптека, пропало электричество.

- Женю Волошина забрали, — вздыхает Ольга Думич. — Я как раз пришла под школу просить, чтобы они помогли издохшую корову на скотомогильник отвезти. Там мать его пришла, Галина, просить, чтобы выпустили. Он вернулся потом через месяц или два. Ничего не рассказывал, но было видно, что ему пришлось перенести что-то страшное.

20 мая российские террористы обстреляли колонну мирных жителей, которые по заранее объявленному коридору пытались выехать с оккупированной территории. Погибло трое человек, еще шестеро получили ранения.

За восемь месяцев оккупации в Давыдовом Броде не осталось ни одного уцелевшего здания. Сорванные крыши, снесенные стены, изрешеченные автомобили, разбитые окна… А самое ужасное – искалеченные судьбы, подорванное здоровье и отобранные жизни.

В качестве казармы оккупанты использовали школу. Здание окружено окопами, блиндажами и капонирами. В последних до сих пор ржавеет сожженная украинской артиллерией Z-техника. Вокруг — традиционный для российских военных срач: разбросанная пластиковая тара от «чешского пива» производства рф и минеральной воды, бутылки от украинской водки и шампанского, банки из-под консервов «Дружба народов». Посреди внутреннего двора учебного учреждения – перевернутый взрывной волной детский автобус.

От самой школы мало что осталось. Основной удар артиллерии пришелся на фасадную часть, которая рухнув со второго на первый этаж, похоронив под собой склад боеприпасов и, судя по запаху, нескольких оккупантов. Сквозь щель в строительном мусоре можно разглядеть с десяток противотанковых мин. Слава Богу, без взрывателей.

Создается отчетливое ощущение, что оккупанты пытались использовать в качестве мусорника любое доступное помещение. В Доме культуры свалку устроили в оркестровой яме, в сельсовете упаковки от сухпая валяются рядом с фекалиями.

На улице встречаем местную жительницу Тамилу Васину, которая помогала выкапывать могилу для погибшей Алены. Женщина медленно бредет вдоль разрушенных до основания хат. Тамила всю жизнь прожила в Давыдовом Броде, в конце 1990-х жители выбрали ее сельским головой, потом до пенсии работала главным бухгалтером сельсовета.

В оккупации женщина потеряла мужа, вражеские ракеты разбили дом, разорвали корову и другую живность.

- Никому не пожелаю остаться, — делится воспоминаниями Тамила Яковлевна.

Мы стоим с ней у сброшенного с постамента бюста Александра Суворова. Имя императорского генералиссимуса носил в советское время местный колхоз.

– Первое время прятались от обстрелов в погребе. Когда хату разбило, мы, чтобы дождем не заливало, пытались крышу закрыть. Муж таскал сам тяжести, и у него лопнул кишечник. Трасса на Берислав была закрыта, и мы не могли его вывезти, потом пошло заражение. Я бегала к русским за врачом. Пришел малец, говорит: «Не успел училище закончить, могу только рану перевязать». И все. Потом все-таки получилось его в больницу вывезти. Он там месяц лежал, но не справился, умер.

Бежавшие за Днепр три месяца назад россияне оставили после себя множество напоминаний. Поля вокруг села усеяны боеприпасами, то там, то тут из чернозема торчат хвостовики ракет, в выгоревших посадках притаились десятки смертоносных устройств: «лепестки», неразорвавшиеся кассетные боеприпасы, противотанковые мины и бог весть что еще.

В день пиротехники проводят от трех до пяти контролируемых подрывов собранных по посадкам, блиндажам, детским садам и брошенным частным домам взрывоопасных предметов. На разминирование школы ушло два дня – нашли одну ловушку и огромное количество неразорвавшихся боеприпасов.

Еще одним напоминанием о том, что до врага чуть больше 60 км по прямой, служит боевая пропаганда. Автомобильная радиостанция без труда ловит здесь радиоволны российского безумия, где песни про какое-то купечество (XXI век, на минуточку) сменяются залихватским шансоном «На ваши санкции ударим танцами», а музыкальные блоки разделяет реклама соснового масла. И ладно бы этим ограничивались, однако каждые полчаса из динамиков звучит безэмоциональный голос диктора, зачитывающий с листика сводку о том, что Бахмут защищают иностранные наемники, а в освобожденных (читай, уничтоженных) населенных пунктах находят нацистскую литературу, напечатанную на деньги госдепа.

В последние месяцы оккупации в селе с довоенным населением в почти две тысячи человек оставалось всего 54 жителя. Сейчас, несмотря на отсутствие в Давыдовом Броде света и газа, в свои дома рискнули вернуться 350 селян, среди которых 32 ребенка.

Последним человеком, с которым нам посчастливилось пообщаться перед отъездом в Одессу, стала почтальон Татьяна. Женщина тоже пережила всю оккупацию. В один из дней россияне откуда-то узнали, что ее сын воюет с 2014 года в АТО, пришли с обыском, ставили на колени и зачем-то фотографировали в погребе.

- Мы были меченые: у нас сын воюет. Кто-то нас 20 мая сдал, возможно соседка. Мы думали, что они нас убьют. Их выбивали несколько дней. В четыре часа утра они начали отходить. А в полвторого видим, как наши хлопцы заходят. Такие чумазенькие, наши морпехи. Одесские. Вы бы их видели, такие красавчики. Мы жили без света десять месяцев, но это сейчас не главное, главное, что оккупантов тут нет.

Автор — Александр Гиманов