Назвать всех поименно, жертв и палачей: одесский историк — о массовом терроре, «Мартирологе» и работе с архивами КГБ 

Она постоянно занята. У нее всегда включены два телефона, на звонки которых она отвечает. А звонят уже правнуки репрессированных, которые разыскивают своих родственников. У нее мало времени на долгие разговоры, но она все равно обстоятельно им рассказывает и объясняет.

Лидия Ковальчук — преподаватель национального университета имени Мечникова. Уже третий год одесситка возглавляет региональную комиссию по реабилитации при облгосадминистрации. Правозащитница, одна из основателей и последовательных подвижников «Одесского Мемориала» — организации, которая со времен позднего СССР занимается вопросами красного террора и его жертв.

Маленькая стройная дама с железной волей — такой знают ее студенты и выпускники университета: чтобы сдать ей историю зарубежной литературы с первого раза, нужно не просто читать романы Пруста и Джойса, но и монографии по ним и хорошо разбираться в вопросах истории. Лидия Ковальчук требовательна к себе и окружающим — только благодаря ее работе не развалено в судах дело об избиении журналистов и активистов 19 февраля 2014 года перед зданием облгосадминистрации на проспекте Шевченко.

На все, за что берется Лидия Всеволодовна, можно смело ставить знак качества.

«Думская» встретилась с «железной леди» одесской науки и правозащиты, чтобы в дни, когда Украина чтит память жертв коммунистов, поговорить о наболевшем.

«ПРАКТИКА ТОТАЛИТАРНОГО ГОСУДАРСТВА — ОФИЦИАЛЬНАЯ ЛОЖЬ КАК НОРМА»

«Думская». Лидия Всеволодовна, как случилось, что вы стали заниматься вопросами репрессированных? Это связано с какой-то личной историей?

Лидия Ковальчук. Мой дедушка по отцовской линии был репрессирован, но я об этом долгие годы не знала. Его биографию восстанавливала моя двоюродная сестра Майя Ковальчук, физик по специальности. История семьи, рода была одним из ее важнейших занятий. Наш дед – Леонтий Поликарпович Ковальчук — был известным человеком в Одессе начала 1900-1910 годов, создателем и директором прогимназии, одним из основателей одесской «Просвіти», активным участником украинского движения 1918 — начала 1920 годов. Сохранилась семейная фотография середины 1910-х. В 1938 году он был расстрелян. Вскоре после его ареста умерла жена, Валентина Николаевна, сыновья – мой папа Всеволод и его брат Игорь — на всю жизнь остались детьми «врага народа».

В начале 1960-х годов мой отец подал заявление на реабилитацию деда, но ему было отказано. Взамен он получил бумагу, что Леонтий Ковальчук умер от инфаркта 23 сентября 1941 года. Такова была директива КГБ СССР 1955 года — сообщать родственникам расстрелянных ложные сведения, датируя якобы естественную смерть их близких годами войны. Ни тогда, ни позже родители ничего мне об этом не рассказывали. Думаю, они догадывались, что свидетельство о смерти деда ложное, но узнать правду мы так и не смогли. Значительно позже в семейном архиве я нашла черновик папиного заявления в УКГБ. Могу только догадываться, чего ему стоило в те годы его написать, подать и затем получить такой ответ.

В 1989 году мы с сестрой снова подали заявление о реабилитации деда и получили вместе со справкой о реабилитации реальное свидетельство о смерти. Его расстреляли 14 июня 1938 года. В первой книге «Реабілітовані історією. Одеська область» опубликованы оба свидетельства о смерти, рядом: ложное и настоящее, оба на официальных бланках ЗАГС, с подписями должностных лиц и гербовыми печатями.

Такова практика тоталитарного государства — официальная ложь как норма. Об этом писали многие. И в молодости, читая диссидентскую литературу, я поняла эту закономерность. Но жизнь во лжи, даже вынужденной, санкционированной, общепризнанной как норма — безнравственна. Именно в этом причина моей работы — создание редколлегии, составление и издание книг по истории репрессий. Это не столько конкретная семейная история, сколько необходимость восстановить историческую картину в целом, очистить ее от традиционных советских идеологем и мифов, от официальной лжи, которую порождает любое тоталитарное государство. Для меня принципиально важно следующее: то, что в действительности происходило в нашей истории, не может тайно уйти в небытие, оно должно быть озвучено, изучено, осмыслено, стать частью общественного сознания. Без этого прошлое не завершается, оно продолжает репродуцировать себя снова и снова. И это очень опасно!

«Д». Чем грозит нам это «незавершенное прошлое», что нам нужно делать, чтобы закрыть его?

Л.К. Первая задача — нужно назвать всех поименно: жертв репрессий, пострадавших, героев сопротивления, а также тех, кто осуществлял государственный террор – его идеологов, организаторов, исполнителей. Это глобальная и сверхсложная задача, но для меня она всегда была абсолютно конкретным заданием. Судьба каждого человека. Реальное имя. Поэтому мы и начинали с именных списков.

Возвращение имен репрессированных – это первый обязательный шаг, наш долг памяти. Они ушли не просто в смерть, они ушли в небытие, в безвестность, а это недопустимо. Потому что когда обрывается связь поколений, прекращается путь естественного развития, путь живой человеческой истории. Это и мне, и коллегам по архивной группе было понятно с самого начала.

А вот понимание общей, глобальной задачи пришло несколько позже, когда мы сами начали работать с архивно-следственными делами репрессированных в архиве СБУ. Восстановление имен, судеб, событий, раскрытие механизмов государственного террора важно не только как историческая задача, а как поминание. Эта работа необходима как искупление, как очищение, как компенсация, хоть это слово неуместно – нельзя компенсировать трагедию. Но если ее умалчивать, она усиливается, усугубляется. Это необходимо именно как покаяние и возрождение. Когда трагические события прошлого станут фактом общественного сознания, будут названы, осмыслены, отмолены – тогда появится шанс на новый путь, более светлый, свободный, достойный.

Но пока это на уровне мечты. Многие наши сограждане ностальгируют по авторитарной системе, патерналистском государстве (а кое-кто вообще жаждет тоталитаризма, — Ред.). Полагаю, что уже не большинство населения Украины, но пока еще довольно многие. Неоднократно слышала от людей разных возрастов: «Как хорошо было в СССР! Постоянная работа, зарплата, бесплатная медицина, бесплатное образование, спокойная жизнь. Все дешево, стабильно, гарантировано. Можно ни о чем не думать, все решается за нас», «Как тогда было хорошо. Оказывается, мы жили при коммунизме, но сами не сознавали этого, не заметили…».

Как-то один мой родственник в ответ на такое сказал: «Колбаса по два двадцать? — Да, но в комплекте с ГУЛАГом». Но в том-то и дело, что многих гипотетически устраивает система ГУЛАГа. Без понимания того, что это такое на самом деле.

На мой взгляд, это самое страшное – желание объектности, согласие быть винтиком в общем государственном механизме, тоска по несвободе, неготовность к личной ответственности, нежелание быть субъектом действия, иметь возможность выбора и принимать решения самостоятельно. Это не только следствие незнания прошлого, непонимания истинных процессов, происходящих в тоталитарных и авторитарных государствах. Это особенность человека массового общества, принципиальное нежелание быть гражданином, осознано брать ответственность на себя.

Как способствовать становлению свободного человека? Это самый сложный вопрос, и каждый, кто ставит его перед собой, ищет свой вариант ответа.

Моя позиция такова. Происходящие процессы, явления интересуют меня целостно, системно, концептуально. В особенности, если затрагиваются мои естественные и гражданские права. Если права нарушаются, то возникает следующий вопрос: что лично я, самостоятельно или вместе с другими, могу сделать для защиты и восстановления наших прав. И третий осознанный шаг: формирование и функционирование цивилизованного, демократического, правового государства невозможно без институционализации гражданского общества, развития правосознания, согласованных действий граждан.

Участие в этом процессе, его организация и осуществление – задача каждого, кто считает себя гражданином. Это азбука, и мне повезло усвоить ее с детства, юности благодаря родителям, учителям, друзьям. Моя жизнь щедра на встречи с достойными, талантливыми, прекрасными людьми. Для нас такая жизненная позиция – норма. Так что, все просто.

КАК ДОБИВАЛИСЬ ДОСТУПА К ДОКУМЕНТАМ В АРХИВАХ КГБ-СБУ

«Д». Лидия Всеволодовна, вы много лет работали над созданием «Одесского мартиролога». Когда и как это начиналось? Что было в те годы с доступом в архивы?

Л.К. Архивная группа по сбору данных о репрессированных была создана еще в 1989 году при подготовке учредительного собрания «Одесского Мемориала». Вначале это были личные документы репрессированных, которые приносили они сами или их родственники. Доступа к архиву КГБ в тот период не было. Но мы поставили себе задачу получить данные о репрессированных именно из этого архива.

В 1991 году «Одесский Мемориал» проводил большую программу, которая называлась «Неделя совести». Это было общим названием для разных мемориальских мероприятий по всему бывшему СССР. В рамках нашей программы были организованы выставки, встречи с репрессированными, круглые столы, лекции, дискуссии, концерты, кинопросмотры. При подготовке этой программы правление «Одесского Мемориала», которое я тогда возглавляла, обратилось к руководству областного управления КГБ. Надо отдать должное, они откликнулись, и мы были приглашены на прием к начальнику управления генерал-майору Льву Калиновичу. На его вопрос, а что именно вас интересует, назвали краткий перечень сведений о репрессированных. Естественно, интересовал гораздо больший объем информации, но, понимая, что сразу на многое претендовать не стоит, назвали лишь самые основные данные.

У «чекистов» возник вопрос о том, как все это делать. Допускать нас самих к делам репрессированных, естественно, никто не собирался. Поэтому договорились, что справки будут готовить сотрудники архива УКГБ, по 100 штук в месяц, и передавать их в виде машинописного списка. Очень краткие, лаконичные справки, но со всеми данными, которые мы запросили.

Управлением КГБ было поставлено условие о финансировании этой работы. Мы обратились в Одесский областной совет и добились решения, по которому облисполком переводил деньги УКГБ на оплату выполненной сотрудниками архива работы. В мае 1991 года получили первый список. Постепенно наладились отношения, появилась возможность увеличить количество списков — кто ж откажется от дополнительного заработка в свое рабочее время? Так и пошло, со временем мы стали получать по пять списков в месяц, смогли несколько расширить и уточнить перечень данных о репрессированных.

Примерно через год, когда накопилось достаточно информации, встал вопрос о ее систематизации. Член правления «Одесского Мемориала» Георгий Разумов разработал в FoxPro электронную базу данных репрессированных, которую мы назвали «Одесский мартиролог». В ней не было словарей и справочников, унифицированных формулировок, разных категорий репрессированных (только подследственные), но она была одной из первых в Украине и, возможно, на территории всего бывшего Союза. В эту базу стали заносить данные из архивных списков, и к середине 1990-х, когда значительная их часть была переведена в электронную форму, появилась идея создания книги на основе этих списков.

Долго дискутировался вопрос об объеме и форме подачи материала: как делать — справки, списки, таблицы? Естественно, хотелось сообщить о каждом человеке всю имеющуюся информацию. Но насколько она точна? Доступа к делам не было, проверить данные мы не могли, вопросов оставалось много. Кроме того, поместить все в одну книгу нереально, слишком большой массив информации был уже накоплен. И тогда мы приняли компромиссное решение – назвать максимальное количество имен, но по каждому указать только фамилию, имя, отчество, год рождения и репрессивное решение. Больше не помещалось. Такой минимализм до сих пор вызывает нарекания исследователей, но зато первый том «Одесского мартиролога» — самый зачитанный, самый востребованный. Это сводный список репрессированных Одесской области по категории подследственных. Он далеко не полон, но основная база – 26019 имен — опубликована именно в этом томе. Вышла книга в 1997 году.

РЕПРЕССИИ БЫЛИ С ПЕРВЫХ ДНЕЙ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

«Д». Какая идея была изначально? Вы начинали со сбора информации о жертвах 1937-38 гг.?

Л.К. Нет. Уже на первой встрече архивной группы было решено собирать информацию о репрессированных во все периоды советской истории. Мы знали, что годы Большого террора – это пик репрессий, но далеко не единственный, и ограничиваться лишь 1937–1938 годами категорически не собирались и не ставили такую задачу перед сотрудниками архива. Потому что архивы областных управлений КГБ формировались не по хронологическому принципу – репрессии 1920-х, 1930-х и так далее, а скорее, по принципу тематических фондов. Одним из самых объемных является основной фонд архивно-следственных дел - фонд «О». Со второй половины 1950-х годов, по мере пересмотра архивных дел и реабилитации репрессированных, дела из этого фонда переводились в фонд прекращенных дел - фонд «П». Составленное мною описание структуры и истории формирования этого фонда в архиве КГБ, в дальнейшем – управления СБУ в Одесской области, опубликовано в третьем томе «Одесского мартиролога» и размещено в разделе нашей программы «Феномен тоталитаризма, его проявления и пути преодоления». Но следует напомнить, что архивно-следственные дела – далеко не единственный архивный источник изучения истории репрессий в СССР, а подследственные – не единственная категория репрессированных. Их значительно больше.

«Д». Вы помните, как сдвигались границы доступа к архивным источникам, пока шла работа?

Л.К. Да, конечно. Медленно и сложно. Сначала непосредственного доступа к делам репрессированных не было вообще. Только справки, подготовленные сотрудниками архива УСБУ. В середине 1990-х годов мы с коллегами по Одесскому национальному университету имени Мечникова и другим вузам создали Одесский академический центр Международной академии наук в статусе общественной организации. Одной из научных программ центра стал «Одесский мартиролог». После издания первого тома нам как сотрудникам Академцентра удалось добиться разрешения самостоятельно работать с архивными делами репрессированных. В значительной мере это было связано со сменой руководства управления СБУ и то, что первый том «Мартиролога» стал лауреатом премии Службы безопасности Украины в 1998 году. У меня сохранился этот диплом.

В Академцентре была разработана форма описания архивно-следственного дела — значительно более подробная, чем первоначальные справки. Были напечатаны бланки анкет, и участники нашей архивной группы начали работать с делами репрессированных. По фамилиям, на которые ранее были составлены справки, мы заказывали дела, проверяли полученные данные и значительно их дополняли в соответствии с нашей формой описания. Кроме того, копировали некоторые документы, переписывая их вручную. Затем эта информация переводилась в электронную форму. Также вносились правки и дополнения в электронную базу данных. Особо важным дополнением были номера архивных дел, которые в справках, составленных сотрудниками КГБ, отсутствовали. В их понимании это была очень секретная информация.

Работа с первоисточниками всегда была нашей принципиальной позицией. Все дальнейшие публикации были исключительно на основе описанных нашей группой архивных дел, информации первоисточника.

Серьезной проблемой был допуск к работе. Дело в том, что архив находится в помещении УСБУ — это режимное помещение, доступ в него посторонних людей тогда был крайне ограничен и сложен. Помимо обязательного письменного разрешения начальника управления на каждого из участников нашей архивной группы, всегда должен был быть сотрудник управления, сопровождающий и находящийся при нас. Он же должен был подбирать дела по нашим заказам, проверять, можно ли их выдавать или нет - по многим делам мы получали немотивированные отказы: «Нельзя, потому что нельзя». Нельзя изымать «секретные» документы — в том числе, агентурные данные, донесения сексотов и т.п. Вообще, им не хотелось приносить дела нам и затем относить обратно в архив, расставлять по местам хранения. Все это большая дополнительная работа, не входившая в перечень должностных обязанностей сотрудника архива. Скажите, кто же захочет брать на себя такую нагрузку? А если начальник приказал, то кто будет делать эту работу качественно? Это всегда было камнем преткновения, и в архиве УСБУ, а затем в архиве УМВД. Во-первых, секретность, во-вторых, дополнительная работа, не обеспеченная ни организационно, ни финансово. Скольких усилий стоило договариваться о регулярной, систематической работе нашей группы, постоянно добиваться ее обеспечения, убеждать, уговаривать, налаживать отношения – это отдельная тема.

Вначале мы работали в приемной управления СБУ, затем в одном из кабинетов вместе с их сотрудниками — ничего хорошего, сплошные разговоры. Говорили о чем угодно, только чтобы отвлекать и нас, и себя от работы. Следующий этап – конференц-зал и зал для заседаний, там работали за столом президиума. Затем сменился начальник архивного отдела и запретил работу в залах. Нам предложили: хотите работать – оплатите ремонт кабинета. Мы собрали необходимую сумму и примерно через полгода возобновили работу. Продолжалась она до 2008 года, когда в один не самый прекрасный день без предварительного предупреждения нас просто не пустили в управление. Кабинет заняли для другой работы.

После обращений к руководству с трудом добились разрешения работать в очень ограниченном режиме в одном из подвальных помещений, но вскоре и это было завершено.

Участники нашей архивной группы продолжили работу в других архивах, набирали тексты документов, а в архив УСБУ обращались только для уточнения некоторых данных при подготовке материалов к публикациям.

ЧЕТЫРЕ ТОМА, ДЕСЯТКИ ТЫСЯЧ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ СУДЕБ

«Д». Насколько я знаю, всего вышло четыре тома «Одесского мартиролога». Что туда вошло? И есть ли среди них такой том, которым вы особенно гордитесь?

Л.К. Каждый том уникален и дорог мне. Это итог многолетней работы большого и дружного коллектива людей, преданных идее рассекречивания трагедий и преступлений советского государства. Каждый том – огромный массив информации по первоисточникам, которые никогда ранее не публиковались. Фактически это было рассекречивание данных о массовых репрессиях, поминание репрессированных, описание механизмов террора в тоталитарном государстве. Причем тогда, когда официального, законодательно утвержденного, раскрытия этих документальных источников еще не было.

Первый том (1997 год издания, 752 страницы) – это итог первого этапа работы нашей архивно-исследовательской группы, краткие данные о подследственных (26 019 имен), определенный вектор для дальнейших исследований. Но уже на этой стадии была определена структура книги: вводная статья, основной информационный массив, аналитические таблицы — хронология репрессий, возраст репрессированных, их места рождения, национальности, социальные статусы и т.д., раздел статей и очерков. В последующих томах эта структура сохранялась, дополнившись разделом «Архивные документы», публикуемые в соответствии с текстом первоисточника, а также указателями и другими справочными материалами.

Второй том (1999 год издания, 800 страниц) – продолжение, дополнение и развитие первого. В качестве введения – материалы круглого стола нашей редколлегии «Репрессии как форма «общения» государства с населением». Затем продолжение списка подследственных (еще 6993 имени репрессированных из архива УСБУ) и те же аналитические таблицы, что были разработаны при подготовке первого тома, но уже с новым объемом информации на основе электронной базы данных на 33 012 человек. Далее – новый материал: аннотированное описание фонда «революционного трибунала» из госархива Одесской области (609 дел) и научная статья об этом фонде. Эта авторская работа участника нашей группы — научного сотрудника архива Галины Малиновой, светлая ей память! Вместе с нею с делами фонда ревтрибунала работала член нашей группы Людмила Леонова. Также во второй том вошли разделы «Архивные документы», «Статьи и очерки».

Третий том (2005 год издания, 896 страниц) – еще более содержательный, текстовый. Начинается он уже упомянутой статьей о фонде прекращенных дел УСБУ в Одесской области: что он из себя представляет, какова структура, из чего состоит. Затем – новое дополнение списка подследственных и новая редакция аналитических таблиц, уже на основе базы данных на 33 909 человек.

Основной раздел книги – «Аннотированное описание архивно-следственных дел», несколько месяцев 1919-го (второй приход советской власти в Одессу) и начало 1920 года (ее окончательное установление), день за днем, хронология по дате ареста. Должна отметить, что это далеко не полная информация о репрессиях периода красного террора в Одессе. Это только дела, хранящиеся в фонде «П». Материалов 1918 года в нем нет, трагедии 1919 года представлены минимально – выборочно сохранившимися делами особого отдела Третьей армии и особого отдела при коменданте города. Дела февраля – апреля 1920 года, представленные в книге, также в этом фонде далеко не в полном объеме. Это подтвердилось в дальнейшем при сравнении списка имен репрессированных по делам этих месяцев с протоколами Одесской ЧК. Реальное количество арестованных, взятых в заложники, заключенных в концлагерь, тюрьму, расстрелянных значительно и значительно больше.

Вместе с тем данный раздел уникален. Это не краткие типовые справки о репрессированных, как правило, напечатанные в Книгах памяти, или традиционные архивные описания, как делала Галина Малинова, а очень подробное, детализированное изложение материалов каждого дела, фактически его полное структурированное описание. Вначале биографические данные репрессированного, при наличии – его личные документы и фотографии, затем история ареста, обвинение при аресте, ход следствия, допросы арестованного и свидетелей, очные ставки, обвинительное заключение, принятие и осуществление репрессивного решения, а в итоге – данные о реабилитации (при ее наличии). Это была длительная, скрупулезная многолетняя работа нашей архивной группы: вручную переписывали документы — фотографировать или сканировать материалы в архиве было запрещено, потом набирали большие объемы текстов, составляли описания дел, редактировали, долго добивались копий фотографий, сохранившихся в делах, составляли алфавитные указатели – репрессированных и сотрудников ЧК–ГПУ. В зависимости от объема информации, сохранившейся в деле, его описание может занимать в книге несколько страниц.

Далее традиционные разделы «Архивные документы», «Статьи и очерки», справочные материалы и указатели.

Четвертый том (2006 год издания, 960 страниц) – новый массив информации и развитие первоначальной концепции серии книг «Одесский мартиролог». В значительной мере эта книга – результат нашего участия в международной программе «Возвращенные имена»: создание единого электронного банка данных репрессированных СССР. К сожалению, выполнение этой программы ограничилось первым этапом – разработкой методики описания архивных дел репрессированных, методики создания электронной базы данных и ее пилотной версии. Проблемы с финансированием и некоторые внутренние противоречия помешали продолжению программы. Но замысел, концепция, предложенные ее организатором и главным координатором программы доктором исторических наук профессором Виктором Кирилловым, были глобальными. Об этом свидетельствует и сборник материалов, изданный в качестве итогов первого этапа проекта.

Благодаря участию в этой программе, наша архивная группа поставила перед собой новую задачу: опубликовать данные о спецпоселенцах, высланных из Одесской области – второй массовой категории репрессированных. Параллельно с участием в международной программе мы пробивались в архив МВД - примерно лет пять… В итоге добились доступа к этим источникам одними из первых в Украине и смогли опубликовать новый большой массив данных о репрессированных по делам фонда №7 «Спецпоселенцы» архива УМВД в Одесской области.

Четвертый том открывается большой общетеоретической статьей, написанной также благодаря опыту участия в программе «Возвращенные имена». В ней подробно изложены концепция и проблемы изучения истории репрессий, охарактеризованы различные категории репрессированных, источники, в которых содержатся данные о каждой из них, предложена таблица соотношения категорий репрессированных и соответствующих документальных источников; описаны направления научной, просветительской, образовательной и воспитательной работы по теме истории репрессий, советского тоталитаризма и авторитаризма.

Основной раздел книги – списки спецпоселенцев, высланных из Одесской области, членов их семей, детей, родившихся на спецпоселении. Всего – 33 122 человека. Принцип представления информации тот же, что и в первом томе – алфавитные списки с минимальным набором информации, но всеми именами репрессированных, чьи дела и/или учетные карточки хранятся в фонде №7 «Спецпоселенцы». Указаны фамилия, имя, отчество, год рождения репрессированного, архив УМВД, где хранится информация о нем (в основном Одесса и Николаев) и номер дела в одесском архиве. Это самая главная новация. Если есть номер дела, то дорога к дальнейшему поиску открыта. Пускают вас в архив или нет, знакомитесь вы с делом сами, ваш представитель или ответ на запрос дают сотрудники УМВД, но главное – у вас есть номер дела, и это гарантия получения дальнейшей информации о репрессированном. Также в книге опубликованы тексты архивных документов, галерея фотографий спецпоселенцев из их личных дел, статьи и воспоминания репрессированных, их детей и внуков.

«Д». Как удавалось находить финансирование на издание книг? Ведь это большие деньги.

Л.К. Все четыре тома «Одесского мартиролога» вышли благодаря финансированию Одесской ОГА. Первый том мы составляли и макетировали еще за счет благотворителей. Полностью напечатанный и переплетенный образец книги представили в ОГА, принесли счет от Одесской книжной фабрики на издание тиража в тысячу экземпляров и добились того, что администрация оплатила работу книжной фабрики. Каждый следующий том был издан также тиражом в 1000 экземпляров и распространен по библиотекам, музеям, архивам, национально-культурным центрам Одессы и области, центральным библиотекам и гуманитарным вузам областных центров Украины, передан в центральные библиотеки Киева, Москвы, Санкт-Петербурга, других городов бывшего СССР. По инициативе зарубежных коллег некоторые книги были подарены библиотекам Германии, Польши, Израиля, США и других стран.

В период работы над вторым, третьим и четвертым томами госадминистрация выделяла небольшие суммы на работу наших сотрудников в архиве и набор материалов. Во второй половине 2000-х эта поддержка прекратилась.

После принятия в 1991 году Закона Украины «О реабилитации жертв политических репрессий в Украине» в Институте истории Академии наук Украины были подготовлены методические рекомендации по изданию Всеукраинской серии книг «Реабілітовані історією» и сформирована главная редколлегия серии во главе с академиком НАНУ Петром Тронько. Книги должны были издаваться в каждой области Украины по единой методике и в однотипном оформлении.

В конце 1990-х годов состоялось наше знакомство, и редколлегии «Одесского мартиролога» было предложено организовать издание серии книг «Реабілітовані історією. Одеська область». Мы дали согласие и несколько лет параллельно вели две программы: одесскую и всеукраинскую, хотя финансирование, выделяемое обладминистрацией, было ограниченным и каждый год выбивалось с большим трудом. В Киеве работа над «Одесским мартирологом» вызывала определенную ревность: почему мы продолжаем заниматься им, а не исключительно серией «Реабілітовані історією». Но у меня была четкая аргументация.

Да, концепция серии книг «Реабілітовані історією» очень серьезна, научно продумана, целостна, но она ничем абсолютно не была обеспечена: ни организационной структурой на местах, ни доступом к архивным источникам, ни финансированием, ни необходимой оргтехникой. Поэтому реализовать данную концепцию так, как следовало, было практически невозможно — в каждой области как могли, так и справлялись. Но, к сожалению, главная редколлегия не очень вникала в эти проблемы, обычный ответ: «Делайте, что можете, как получится». А я не могу делать «как получится», полагаю, что следует делать «как надо». Это был долгий и сложный процесс дискуссий и поиска решений с главной редколлегией.

Но в итоге, когда в 2010 году мы сделали первую и, к сожалению, единственную книгу «Реабілітовані історією. Одеська область», она была признана одной из лучших в многотомной всеукраинской серии, насчитывающей к 2020 году более 120 томов. В некоторых областях Украины издано уже до девяти книг, но вот целостной концепции в каждой областной серии, которая, как я считаю, обязательно должна быть, насколько знаю, нет. Вместе с тем общая структура серии едина, новые ценнейшие сведения о массовых репрессиях в СССР в книгах публикуются, имена репрессированных называются и увековечиваются. И это очень важно. Пожелаем коллегам творческих успехов на этом сложном и ответственном пути.

Одесская редколлегия более 20 лет вела тему истории репрессий в регионе и разработала концепцию двух серий книг: «Одесский мартиролог» и «Реабілітовані історією. Одеська область» как взаимодополняющих. К сожалению, реализовать этот замысел до конца не смогла. В 2007 году финансирование работ Одесской ОГА было завершено, а в следующем году местное руководство СБУ настолько усложнило доступ в архив, что постепенно работа архивной группы сошла на нет.

Сбор данных и подготовка материалов для первой книги «Реабілітовані історією. Одеська область» продолжался многие годы, в значительной мере на благотворительных началах. Это итог работы большого авторского коллектива. Составителем книги вместе со мной был Эдуард Петровский. Начинал он работу в нашей архивной группе еще будучи студентом университета и в итоге на основе изучения архивно-следственных дел защитил диссертацию об этом важнейшем источнике для исследования истории репрессий в СССР. В 2006 году он в соавторстве с Игорем Бриношем, тоже выпускником исторического факультета ОНУ имени Мечникова и участником нашей архивной группы (ныне известный юрист, — Ред.), издал сборник очерков «Біль минулого».

Когда первая книга «Реабілітовані історією. Одеська область» была готова, мы сделали заявку в обладминистрацию на ее издание — только на оплату типографских расходов. Но там нам сказали: отдавайте материалы книги нам, и мы сами напечатаем. Естественно, пойти на это мы не могли.

История издания книги был совершенно удивительной. Официально обладминистрация не отказывалась финансировать тираж, но гарантий, что выполненная работа будет оплачена, тоже не было. В Одессе ни одна типография не бралась авансировать эту работу. Нам подсказали контакт типографии в Дрогобыче — и я поехала туда. Так как в типографии «Коло» издавали львовскую серию книг «Реабілітовані історією», они уже знали, что это за книги. И согласились нам помочь. Я написала гарантийное письмо, понимая, что у меня никогда не будет такой суммы, но в надежде, что мы сумеем добиться оплаты счета нашей ОГА. И руководство «Коло» приняло решение авансировать весь комплекс работ: было напечатано 1000 экземпляров книги (800 страниц текста и 64 страницы вкладок с аннотированными фотодокументами), тираж привезли в Одессу и разослали книги по центральным и областным библиотекам и вузам Украины в соответствии с подготовленным нами реестром.

Изданную книгу мы отнесли в Одесскую ОГА, сообщили об авансировании типографией «Коло» ее издания и распространения и приложили счет на типографские расходы. В течение нескольких месяцев продолжали напоминать, что долги нужно платить и, наконец, уже после проведения очень успешной презентации в Одесском литературном музее, выступлений в библиотеках и вузах Одессы смогли добиться, чтобы счет был полностью оплачен. Это была фантастическая история.

Затем до 2013 года Академцентр ежегодно подавал заявки на финансирование продолжения работ, но безрезультатно. На том организованная работа архивной группы была завершена, но индивидуальная работа нескольких наших коллег, участников программы «Одесский мартиролог», продолжается и по сей день.

ОБ АРХИВНОЙ РЕФОРМЕ И ДОСТУПЕ К ИНФОРМАЦИИ

«Д». Вы сказали, что последняя книга вышла в 2010 году. Получается, архивная реформа 2014 года (декоммунизация, полное открытие советских архивов, — Ред.) вас не затронула?

Л.К. Нет, это не так. К реформе одесский Академцентр имеет самое непосредственное отношение. Наша архивная группа была одним из инициаторов этой реформы, стояла у ее истоков. Книги «Одесского мартиролога» мы рассылали по всем областям Украины, делились опытом работы в архиве УСБУ, распространяли базу данных, участвовали в конференциях. Необходимость открытого доступа к источникам по репрессиям советского периода мы доказывали своей работой на протяжении десятилетий, инициировали тогда, когда казалось, что это в принципе не может осуществиться. Но в том-то и дело, что надо делать то, что считаешь нужным, в необходимости чего уверен, и приходит момент, когда это реализуется.

Но в этой истории есть и определенный парадокс. Когда изменилась ситуация в Киеве, директором архива СБУ был назначен Владимир Вятрович, начата программа единого электронного банка данных репрессированных «Український Мартиролог» и областным управлениям СБУ было спущено задание составлять справки по архивно-следственным делам и набирать данные для ЭБД, под этим предлогом нам перекрыли доступ в архив. Читальный зал УСБУ в Одесской области, в котором мы постоянно работали после того как его отремонтировали, заняли сотрудники УСБ, и нам там места уже не было…

По поводу архивной реформы. С середины 2000-х годов я постоянно участвовала в работе над проектом закона о доступе к архивам советских спецслужб, в том числе над ее итоговой версией. На одном из тематическом семинаре во Львове предложила создать группу в Facebook. Сейчас общедоступная группа «Доступ до архівів» — одна из наиболее активно работающих и востребованных.

Много усилий и времени было посвящено систематизации видов репрессий, категорий репрессированных и нормативных актов репрессивного характера. Мы неоднократно обсуждали эту проблематику в редколлегии «Одесского мартиролога» и одесской серии «Реабілітовані історією», в нашей архивной группе, с коллегами по международной программе «Возвращенные имена». Полагаю, что эта часть закона отработана достаточно основательно. Но вот вопросы о механизмах компенсаций репрессированным и пострадавшим от репрессий, о структуре и порядке работы Национальной и региональных комиссий по реабилитации, другие оргвопросы желательно еще дорабатывать.

В 2019 году я взяла на себя руководство Одесской региональной комиссией по реабилитации, и жизнь показала, что тут есть еще что совершенствовать и на уровне закона, и в нормативных документах. Но все равно это несопоставимо с ситуацией в России, где большая часть архивов до сих пор закрыта. После принятия Закона Украины «Про доступ до архівів репресивних органів комуністичного тоталітарного режиму 1917–1991 років» мы можем говорить о необходимости доработки деталей, об отдельных уточнениях, но принцип открытости спецархивов заложен в законе и должен соблюдаться.

«Д». Главное, как я понимаю, это то, что архивная реформа в Украине произошла, и она необратима. Архивы спецслужб теперь открыты для всех?

Л.К. Черта невозврата практически пройдена, механизм рассекречивания запущен, опубликованы и постоянно продолжают публиковаться многочисленные документы не только о судьбах репрессированных, но о структурах, методике работы, сотрудниках советских спецслужб. Это принципиально важно. Принято решение о создании Архива Национальной памяти, выделено для него специальное здание, разрабатывается проект его реконструкции для создания архивного комплекса по новейшим технологиям.

Процесс рассекречивания документов спецслужб в Украине, действительно, необратим. Очень важно, кто именно осуществляет эту работу. Возглавляют Отраслевой государственный архив Службы безопасности Украины именно те люди, которые провели архивную реформу, были авторами закона об архивах советских спецслужб, понимают, как это нужно делать. Это кардинально изменило всю систему, методику работы и идеологию. Но на местах работают люди, как правило, с традиционной психологией спецслужб («секретно» и «совершенно секретно»), ведомственные архивы в основном продолжают находиться в зданиях спецслужб. Все это значительно усложняет доступ к архивным документам по истории репрессий. В ведомственных архивах есть документы советского периода и есть текущий архив спецслужб. Но они не должны смешиваться, у них разные функции. Читальные залы в ГДА (Галузевому державному архіву, — Ред.) СБУ – это маленькие комнатки, по метражу меньше, чем та, в которой мы работали в одесском УСБУ, и мест для исследователей очень мало. Но главное – они работают. В областных управлениях ситуация сложнее, но при большом желании и терпении добиться возможности работать с архивными делами реально.

Когда начнет работать Отраслевой государственный архив Украинского института Национальной памяти, естественно, ситуация изменится. Но дискуссионным остается вопрос о том, чтобы в едином пространстве собрать архивы всех областных управлений спецслужб. По мнению многих коллег, для свободного доступа к источникам лучше было бы, кроме центрального архива УІНП, создать несколько региональных отделений ГДА УІНП. На сегодняшний день это открытый вопрос, но предполагаю, что в итоге будет принято волевое решение, то или иное. На мой взгляд, это не оптимальный вариант. Полагаю, нужно было бы провести большую общенациональную дискуссию, широкое обсуждение в научной среде и в общественных институциях. Это серьезнейший вопрос не только для УІНП и органов государственной власти, но и для гражданского общества Украины. Как он будет решаться – покажет время. Полагаю, что это один из важных маркеров демократии в Украине и зрелости гражданского общества.

«ТОЧНОЕ КОЛИЧЕСТВО ЖЕРТВ РЕПРЕССИЙ МЫ НЕ УЗНАЕМ НИКОГДА»

«Д». Возвратимся к вашим архивным изысканиям. Помните ли вы первое архивно-следственное дело, которое прочли? Можете ли привести пример какого-нибудь особо запомнившегося дела?

Л.К. Нет, не назову ни первое дело, не выделю и какое-либо особенное. Дела репрессированных не то чтобы идентичны, но в определенные периоды советской истории очень однотипны. И в то же время каждое дело уникально. Индивидуальная судьба и голос человека, который так или иначе пробивается, создает эту совершенную единственность. Но структура дела, состав документов, формулировки – типовые, шаблонные. Преодолеть эффект привыкания к этим материалам можно только благодаря постоянному ощущению, что ты прикасаешься к первоисточнику и каждый документ уникален в силу того, что хранит информацию о трагической судьбе конкретного человека. Это совершенно особое чувство, сопричастность к страданиям человека, вначале тебе неизвестного, но постепенно, по мере прочтения документов, становящегося все более и более близким. Итог такого включения в судьбы репрессированных – статьи, очерки, книги о них. Многие члены нашей архивной группе стали авторами таких работ. Это Галина Малинова, Игорь Бринош, Эдуард Петровский, Валерий Левченко и другие.

Особо хочу вспомнить Веру Александровну Фабианскую, доцента филологического факультета Одесского национального университета имени Мечникова. Выйдя на пенсию, она до конца жизни работала в нашей архивной группе, изучала дела репрессированных, писала документально-художественные очерки. Она восстанавливала судьбу человека, собирала документы, ходила по тем местам, где жили герои ее очерков, реконструировала дух времени, дух места. Она воссоздавала образы и характеры людей, давно ушедших из этого мира. Она возвращала память о них. В 2003 году наша редколлегия организовала издание ее авторского сборника «Из небытия. Очерки о репрессиях 1920–50-х годов». Светлая память Вере Александровне!

Из наиболее важных моих работ – это статья «Проблемы изучения истории репрессий», Методические рекомендации по описанию архивно-следственных дел, раздел аннотированных описаний архивно-следственных дел 1919-го – начала 1920 годов из архива УСБУ в Одесской области, и конечно, составление и редактирование всех книг, изданных нашей редколлегией.

«Д». Из того массива информации, которая есть на сегодняшний день, масштабы репрессий как-то вырисовываются по Одессе?

Л.К. Я говорила, что в первом, втором и третьем томах «Одесского мартиролога» есть таблица хронологии репрессий с указанием количества расстрелянных от 1919-го до 1980-х годов. Но это данные только по основной части дел одного из фондов УСБУ в Одесской области. Есть другие фонды и другие источники. Данные о спецпоселенцах по одному из фондов УМВД в Одесской области опубликованы в четвертом томе. В первой книге «Реабілітовані історією. Одеська область» в вводной статье об истории репрессий в регионе и в разделе архивных документов есть данные из фонда статистических документов ГДА СБУ. Если учесть только эти источники, только по данным категориям репрессированных, то это уже более 100 тысяч человек. Но это далеко и далеко не полная информация. Многие дела были пересланы в другие города бывшего СССР, многие уничтожены, множество людей были репрессированы списочным составом, без заведения каких-либо дел…

Поэтому моя формулировка, которая никому не нравится: «Точное количество жертв репрессий мы не узнаем никогда». В этом я убеждена.

Я сама начинала с того, что постоянно надеялась, что удастся установить хотя бы близкое к реальному число репрессированных в регионе за годы советской власти: изучим эти источники, добьемся доступа к следующим, найдем и опишем еще одни… Но в какой-то момент, на одной из стадий уже профессиональной работы в архивах, я сказала себе: «Успокойся, пойми, что это невозможно, даже порядок реально пострадавших от режима людей мы не установим». Главное – день за днем, шаг за шагом расширять информационное поле о событиях прошлого и восстанавливать конкретные имена реальных людей.

Поэтому, когда пишется, что вот столько-то миллионов и столько-то тысяч репрессированных в СССР, я не могу принять эти цифры. Это очень относительно, это нули… Но есть действительно очень серьезные работы, в том числе, мемориальские, например, по польской операции НКВД. Когда в результате сопоставительного анализа разных архивных источников называются точные цифры, до единицы, публикуются списки репрессированных, восстанавливаются конкретные судьбы людей. Вот тогда – да. Тогда можно признать, что это не только научное исследование, но реальное поминание, подлинное покаяние, а не просто очередная публикация или выступление на конференции.

Не скажу, что работы с округленными цифрами – это фальсификация, ни в коем случае. Это одна из форм исследований. Но одновременно это и повод для дискуссий. Одни считают так, другие иначе, одни называют такие цифры, другие – иные. Когда же есть перечень имен и фамилий, данные архивных источников, ссылки на конкретные документы с указанием архива, фонда, описи, номера дела, то дискуссии прекращаются.

О МЕСТАХ ЗАХОРОНЕНИЯ РЕПРЕССИРОВАННЫХ В ОДЕССЕ

«Д». В продолжение разговора о памяти. Родственники репрессированных часто не знают, где похоронены их родные. В Одессе два главных места массовых захоронений жертв Большого террора — Второе христианское кладбище и 6 км Овидиопольской дороги. Расскажите о них.

Л.К. Родственники не то, что часто не знают место захоронения, они никогда не знают! И так по всей бывшей стране-ГУЛАГ. Разве что погибшие в лагерях или спецпоселениях, там понятно – захоронены на территории данного лагеря или поселка.

Но сначала определимся с терминами. Я категорически против понятия «захоронение» по отношению к расстрелянным. Как правило, они не были похоронены. Их закапывали — тайно, преступно, варварски! Абсолютное большинство их останков находится в тайных могильниках, до сих пор не выявленных и не признанных местами памяти. И это тоже один из вопросов, по которому я дискутировала с главной редколлегией серии книг «Реабілітовані історією». В структуре серии есть обязательный раздел «Місця поховання». Я объясняла: расстрелянных, умерших в тюрьмах и лагерях не хоронили, их просто закапывали и до сих пор не перезахоронили, как положено по ритуалам, не отмолили, не помянули, поэтому так писать нельзя, это оскорбление памяти этих людей. Так я и написала в предисловии к этому разделу в нашей книге и основной текст назвала «Проблемы поиска мест массовых могильников жертв советских репрессий на Одесчине».

Архивных документов о топографии таких могильников по всему бывшему Союзу, насколько знаю, нет, в СССР это всегда было совершенно закрытой информацией. Как мы вышли из этого положения. Руководитель поисково-исследовательской группы «Одесского Мемориала» Николай Николаевич Данилов посвятил поиску мест тайных могильников репрессированных Одесчины более 15 лет, начиная с 1990-х годов и до конца своей жизни. Поиск мест, где закопаны останки репрессированных – это была главная задача последнего периода его жизни. Именно благодаря ему в 1991–1993 годах были произведены раскопки на Втором христианском кладбище. Сопоставляя расстрельные списки из архива УСБУ, кладбищенские книги, воспоминания свидетелей событий 1930-х годов, группа смогла определить несколько мест тайных могильников на Втором кладбище и организовать эксгумацию расстрелянных. Всего было найдено останки 174 человек, 46 из них впоследствии удалось идентифицировать. По данным, установленным Николаем Николаевичем, это были точечные закапывания расстрелянных в начале 1930-х годов. Труповозка привозила тела из одесской тюрьмы напротив, и ночью их тайно закапывали в старых могилах или в местах свалок.

Раскопки производились с участием специалистов, по всем правилам криминалистики и судебной медицины, останки каждого расстрелянного помещались в отдельные короба, велась судебно-криминалистическая экспертиза. Но, к сожалению, эта работа так и не была завершена. Основные причины – противодействие местных властей и отсутствие финансирования. Во второй половине 1990-х годов эксгумированные останки были захоронены в братской могиле на территории Второго кладбища. С помощью члена совета «Одесского Мемориала» Виталия Оплачко на этом месте была установлена памятная композиция в виде трех крестов, а в 1997 году возле захоронения поставлен памятник.

Вторым установленным местом памяти в Одессе является тайный могильник НКВД на 6-м километре Овидиопольской дороги. В 1930-е годы там был спецучасток УНКВД по Одесской области. Судя по работе поисковиков в разных регионах бывшего СССР, именно на таких спецучастках закапывали тела расстрелянных периода Большого террора 1937–1938 годов. Именно там находятся массовые могильники, большинство из которых до сих пор не идентифицировано и не признано официально местами памяти жертв государственного террора. В том числе, и в Одессе.

Данилов собирал воспоминания одесситов, анализировал косвенные документы и к началу 2000-х годов сумел определить место на 6-м километре Овидиопольской дороги, где потенциально могли находиться массовые могильники. Но организовать продолжение работы поисково-исследовательской группы, новые раскопки он уже не смог, обладминистрация не проявила заинтересованности в таких работах. Только в 2008 году в рамках государственной программы по увековечению памяти жертв войны и массовых репрессий приехавшие в Одессу сотрудники специализированного (частного, — Ред.) предприятия «Мемориалы Украины» провели раскопки на этой территории. С помощью данных Николая Николаевича они смогли найти место могильника и эксгумировать останки 1086 человек, расстрелянных в конце 1937-го и в 1938 году. Но вскоре их командировка окончилась, останки погибших, упакованные в большие целлофановые мешки, были складированы в металлический контейнер и оставались там несколько лет. Только в ноябре 2011 года, после длительных и безрезультатных переговоров, обращений, петиций они были ритуально захоронены в братской могиле на Западном кладбище. Впоследствии по инициативе нашего Академцентра и при участии комиссии по восстановлению прав реабилитированных при Одесском областном совете, в состав которой я входила вместе с несколькими коллегами по архивным работам, могила была оформлена и там была установлена мемориальная плита. Ежегодно в День памяти жертв политических репрессий на Втором христианском кладбище и на Западном кладбище возле могил репрессированных проходят траурные митинги, молебны, поминания.

Но самое страшное и кощунственное, что большинство расстрелянных, тайно закопанных на спецучастке НКВД, до сих пор там и остаются. По предварительным и далеко не полным данным, это более пяти тысяч человек. Многолетние обращения Академцентра и областной комиссии по увековечению памяти жертв войны и политических репрессий в Одесский областной совет с проектом программы по продолжению раскопок остались безрезультатны. А на 6-м километре Овидиопольской дороги идет интенсивное строительство. Возводятся развлекательные центры, торговые комплексы, рядом находится аэропорт…

«МЫ ЖИВЕМ В НЕИСКУПЛЕННОЙ ТРАГЕДИИ»

«Д». Там установили самодельный крест, но «гаражная история» дала новый импульс этому делу. Сейчас замолчать про этот «спецучасток» не получится?

Л.К. Мы живем на костях — в неискупленной трагедии. И многое из того, что происходит сейчас – это следствие того, что не свершилось покаяние и искупление. Я не говорю, что зло, страшные преступления и трагедии прошлого необходимо отработать полностью, «закрыть гештальт», но, тем не менее, назвать зло злом, преступления преступлениями, признать это, помнить о трагедиях прошлого – это серьезная задача и достойный путь. Путь очищения и искупления. Увы, до сих пор он не пройден.

Необходима комплексная государственная программа, в которую войдут все аспекты изучения тоталитарного прошлого, мемориализации и работы с исторической памятью. Но даже если она будет принята, будет солидной и основательной, этого недостаточно. Необходимы люди, у которых это реально болит и которые занимаются изучением данной глобальной трагедии советского прошлого потому, что считают это жизненно необходимым. Прошлое является истоком настоящего, и без его познания, осмысления, искупления возможно повторение тоталитарных парадигм в будущем. Когда есть серьезная государственная программа и в ней участвуют именно те, кто может осуществить ее главные цели, это идеальный вариант. Но такое случается крайне редко.

«Д». Лидия Всеволодовна, как вы полагаете, память о трагическом прошлом присутствует в сознании украинцев?

Л.К. Безусловно, да. Но в большей мере это память о Голодоморе. Во второй половине 2000-х годов, при президенте Украины Викторе Ющенко, активно проводилась политика национальной памяти с акцентом именно на этой трагедии. Указами президента были учреждены дни памяти, по всей Украине активно собирались воспоминания людей, выживших в период Голодомора 1932–1933 годов, голода 1946–1947 годов, документы о массовой смертности в результате голода 1921–1923 годов. Все эти события в значительной мере связаны с политикой раскулачивания, уничтожением крестьянства, насильственной коллективизацией. Во всех областях Украины изданы Книги памяти Голодомора с воспоминаниями об этих событиях и документами. В Одессе это «Національна Книга пам’яті жертв Голодомору 1932–1933 років в Україні. Одеська область». В многочисленных местах установлены памятники и мемориальные знаки в память о жертвах Голодомора.

В начале 2017 года, при президенте Украины Петре Порошенко, была принята государственная программа увековечения памяти жертв Большого террора 1937–1938 годов. Она также выполнялась по всей Украине, но не столь интенсивно, как предыдущая.

Ежегодно, в третье воскресенье мая, Украина отмечает День памяти жертв политических репрессий. Проходят молебны и возложение цветов к памятникам репрессированных. Главным местом памяти является историко-мемориальный заповедник «Биківнянські могили» вблизи Киева. В Одессе – это Западное кладбище и Второе христианское.

Вместе с тем массового осознания советского прошлого как тоталитарной эпохи пока не произошло. В украинской исторической науке эта проблематика разработана основательно, в учебных и образовательных программах присутствует. Думаю, постепенно, через несколько поколений, при последовательной просветительской работе в этом направлении сформируется объективная оценка советского прошлого не только в научном сообществе и у представителей гражданского общества Украины, но и в народном сознании в целом.

«Д». Как вы считаете — это связано с семейными историями? Ведь пусть даже шепотом, но наши бабушки рассказывали нам о «черных воронках» по ночам.

Л.К. Конечно. Родовая, семейная память – это основа формирования личности. На протяжении десятилетий эта память табуировалась, обрывались связи, прекращалась преемственность поколений. Итог плачевный. Но человеческая природа, вековые традиции берут свое. Человеку свойственно интересоваться своим происхождением, судьбами предков. Тем более, если эта информация долгие годы была засекречена в связи с массовыми репрессиями. Радует то, что постепенно происходит освобождение от страха перед прошлым, что проявляется интерес и внимание к нему, что молодые люди хотят самостоятельно разобраться, что и почему происходило с их прадедами. Да, пока это тенденция не массовая, но в Украине уже явная.

Если дети и даже внуки репрессированных редко проявляли желание ознакомиться с делами своих предков, страх перед репрессивными органами, где хранятся эти документы, был сильнее желания прикоснуться к ним, то правнуки уже совершенно иные. Если они ставят перед собой задачу восстановления семейной истории, то спокойно и уверенно обращаются во все инстанции, организации, независимо от исторической репутации этих организаций. Это, действительно, новое поколение. Не скажу, что интерес к генеалогии массовый, но если он проявляется, то внутреннего табу, столь характерного для старших поколений, уже нет.

Беседовала Алена Балаба