10 и 11 апреля. Размышления к датам

И я сейчас скажу лишь маленькую часть правды. Я только кратко скажу о том, что рассказывали мне или написали в своих воспоминаниях очевидцы.

Кстати, для тех, кто не знает: в этом году 11 апреля – день памяти Холокоста.

Лето 41-го – это период распада СССР. Моя бабушка – папина мама — рассказывала о том, как целые области сдавались немцам без малейшего сопротивления. В немцах видели освободителей от большевиков. Потом это настроение прошло. Немцы доказали, что люди ошибались.

Семья моего папы эвакуировалась из Одессы чудом — сама. Но даже в семье моего папы старшее поколение не хотело бежать от немцев: они помнили Первую мировую и немецкую оккупацию Украины. Немцы тогда показали себя лучшими правителями, чем все те, кто был до и после них. Советским газетам и властям, которые говорили о том, что нацисты убивают евреев, старшее поколение не верило ни на грош. Вообще большевикам семья моего папы не верила: часть семьи попала под раскулачивание, часть испытала на себе все прелести ведения бизнеса в СССР в тридцатые годы.

В конце концов, и уехали не все. Остался, например, отец папиной мамы. В местечке под Одессой. Его убили не немцы, а односельчане — еще до прихода немцев.

Но большая часть семьи на подводах сумела добраться до железной дороги, и там удалось им сесть в теплушки. Каким образом – не знаю. Подозреваю, что помогла взятка, так как в теплушки пускали только по специальным документам. Именно поэтому из Одессы не смогло уехать подавляющее большинство евреев – документы получали только семьи советских служащих и работников эвакуированных предприятий.

Излюбленный сюжет советских фильмов: люди в оккупации находят тайный приемник и слушают Москву. Я долго не мог понять, почему так мало радиоприемников. Ведь до войны приемники были почти в каждой семье. Мамина мама рассказала, что после начала войны вышел приказ: сдать все радиоприемники, автомобили, велосипеды и печатные машинки. Именно поэтому у советских людей не было радиоприемников. Это не немцы сделали, а свои.

Мой двоюродный дед рассказывал мне в детстве, как он взрывал Одессу. К сожалению, мне тогда было лет десять, и я мало что помню. Он говорил, что их собрали – молодых главных инженеров одесских заводов. Это все были новые люди – не знаю, что стало со старыми, но могу предположить. Это были люди в возрасте до 30-ти лет. Им вручили лейтенантские погоны и дали в руки взрывчатку. И они поехали взрывать свои заводы. Тогда, в десять лет, у меня не было вопросов. Сейчас, прожив жизнь, я неизбежно спрашиваю себя: как можно было уничтожать город, если здесь оставались люди? Ни один из этих заводов не был военным – те, в массе своей, эвакуировались. Взорвать водопровод. Как должны были жить те сотни тысяч людей, которые остались в городе? Я еще мог бы понять, если бы власти пытались всех вывести из Одессы, но не успели. Но ведь это не так. Никто и не ставил своей целью вывести всех. Их просто оставили медленно умирать.

Одесситам повезло. Румынские власти, в отличие от многих других немецких управляющих оккупированными районами в годы Второй Мировой войны на Восточном фронте, позаботились об Одессе. А я читал дневник женщины, которая жила в городе, где немцы просто оставили местных русских выживать среди развалин. Взорванных отступающими большевиками. Взрывали мирные производства и системы жизнеобеспечения. Насколько я знаю, даже нацисты не позволяли себе этого. По отношению к своим.

Кстати, к сказкам о подполье. В книге Митрохина, который вывез на Запад архив КГБ, есть послевоенная справка КГБ об одесском подполье, которое было оставлено в городе. Там было две группы: одна из Москвы, другая местная. По данным КГБ, эти группы перестреляли друг друга из-за денег и ценностей, которые им оставили. Это вам не «Ликвидация». Это сюжет никогда не будет поставлен, пока «совок» жив. Он даже на русский язык не переведен.

Одна из самых страшных тем той войны – судьба евреев Одессы, точнее, судьба евреев Транснистрии. И здесь я могу опереться на воспоминания Атома Викторовича Морозова. Я познакомился с этим человеком в годы Перестройки, когда мы создали первую одесскую политическую организацию – Демократический союз содействия перестройке. Атом Викторович предпочитал, чтобы его называли Анатолий Викторович – экзотическое имя «Атом» его никак не грело. Я помню это деликатного и умного человека, которому так и не удалось получить высшее образование. При этом он был образованнее многих владельцев «поплавков». В середине 90-х другой выдающийся одессит, который в годы Перестройки был воистину одним из главных моральных авторитетов нашего города, чье имя, увы, сейчас, кажется, почти забыто – доктор философских наук Авенир Иванович Уемов, назначил Анатолий Викторовича Морозова секретарем Философского общества. Я, увы, сейчас не помню, когда Анатолий Викторович умер, кажется в конце 90-х. Но так получилось, что он успел попасть в программу Спилберга «Шоа», и у нас сохранилось его воспоминание о войне. Его воспоминания не вошли в фильм, я сам прочитал их лишь после смерти Анатолия Викторовича – тот был безумно скромным человеком и никогда ничего не рассказывал. И только из воспоминаний я увидел всю эту изуверскую картину.

Анатолий Викторович был евреем наполовину – еврейкой была его мать, отец — русский. Еще перед войной отец бросил их. Разумеется, никуда бежать из Одессы ни он, ни его мать не могли. Анатолий Викторович не мог до конца жизни понять, почему Провидение сохранило ему и его матери жизнь. Когда в город пришли румыны, прятаться стало совершенно невозможно. Мы не должны забывать, какую школу у большевиков прошли одесситы. Как людей десятилетиями приучали стучать, предавать, закрывать глаза на чужую боль и смерть. Трудно себе представить, чтобы кто-то решился прятать «врагов народа». Наоборот, многие стремились доказать свою преданность власти. С евреями было точно так же. Очень быстро были составлены списки. Выбора никакого не было: люди сами приходили на Тринадцатую станцию Фонтана, где их расстреливали из пулеметов. А во дворах уже выстраивались очереди из тех, кто торопился пограбить ушедших на смерть.

Анатолий Викторович рассказывал, что когда они с мамой пришли на Тринадцатую станцию Фонтана, офицер, командующий расстрелом, посмотрел на очень красивую мать Анатолия Викторовича и отпустил их. Он сказал, что они — не евреи. Нам не дано знать, почему он это сделал. Но эти два человека благодаря этому офицеру остались живы.

Я долго думал, что судьба отца моей бабушки, убитого односельчанами – это исключение. Пока не прочитал воспоминания Анатолия Викторовича. Он рассказывал, что еще до прихода немцев множество евреев было забито по дороге в Аркадию. «В Аркадию шли по телам евреев», — рассказывал он.

За годы войны в Одессе безумно расцвел антисемитизм. Анатолий Викторович писал, что 10 апреля 1944 года антисемиты притихли, но уже 11 апреля все закончилось – антисемитизм в городе, по словам Анатолия Викторовича, вновь процветал.

Отец рассказывал мне о постоянных драках с антисемитами, но это уже конец 40-х – начало 50-х. В годы тотальной антисемитской кампании. Но Анатолий Викторович писал, что началось это гораздо раньше. И, судя по всему, сказки об интернациональной Одессе 30-х – обычные советские сказки.

Интересная деталь, которую также сейчас не вспоминают. После освобождения Одессы было издано негласное партийное распоряжение препятствовать возвращению евреев в город из эвакуации. Официальная версия – чтобы евреи не мстили. Разумеется, как и всё в годы Сталина, это распоряжение обходили — либо с помощью взятки, либо с помощью блата. Проще всего было тем, у кого были близкие в армии. Офицеру, который требовал пустить в Одессу его семью, в 44-46 годах никто не мешал. Многие подкупали чиновников в эвакуации и получали справки для возвращения домой. Но были и те, кому это не удалось. Были такие и в моей семье.

Отдельная история – тот безумный террор, который установили большевики после возвращения в Одессу. Мне кажется, я не могу этого доказать, это просто мое ощущение, что террор был вызван, прежде всего, тем, что Одесса без большевиков, действительно, относительно хорошо жила. Хорошо, разумеется, по советским меркам тех лет. Я записывал воспоминания женщины, которая попала под этот молот. Для десятков тысяч людей, которые просто жили в Одессе в годы оккупации и оказались жертвами машины тотального подавления, 10 апреля стало жутким рубежом. Кто-то выжил в этих лагерях и вернулся домой. А кому то Провидение не помогло.

Я считаю, что нельзя кричать о 10 апреля, забыв об этих десятках тысяч.

Кстати, оккупация доказала, что нормальный капитализм и дешевое государство способны на пустом месте построить оазис. Покойный Гридин подробно описывал, как два-три чиновника румын выполняли очень успешно ту работу, которую сейчас гораздо менее успешно делают сотни наших чиновников. Как можно было открыть бизнес за два-три часа, как все управление торговли состояло из трех человек: начальник, заместитель и десятник, проверяющий качество помещения, в котором бизнесмен планировал вести свое дело. Никакой бюрократии. Конечно, Одессу очень сильно выручало то, что в других зонах оккупации экономическая жизнь была хуже, а во многих местах ее почти не было. Поэтому и крестьяне стремились на одесский рынок. Но главное – то, что румыны почти не мешали экономической жизни и бизнесу в Одессе.

Но при этом надо понимать, что нацизм и фашизм были и никуда не делись. Это не Первая Мировая, когда немецкая оккупация казалась чуть ли не раем. Когда румыны вошли в Одессу, то они на Александровском проспекте на деревьях повесили известных евреев. Один из них, как писал Анатолий Викторович Морозов, был знаменитый до войны адвокат Бродский, который ненавидел Советскую власть и защищал ее врагов. Человек, которого румыны сделали бургомистром Одессы (не помню точно, как назывался этот пост тогда), в свое время был спасен этим самым Бродским. Анатолий Викторович писал, что «говорят, тот человек на коленях умолял пощадить Бродского, твердил, что тот всю жизнь боролся с большевиками». Но румыны даже поставленного ими бургомистра по этому вопросу слушать не стали – Бродский был повешен на Александровском проспекте.

Я думаю, в этой истории – истинная оценка оккупации. Если даже бургомистр не может спасти жизнь обреченного еврея, то все благополучие этой оккупации – мираж.

Впрочем, точно так же, как и у большевиков. Если назначили «врагом народа», то не то что глава горсовета или исполкома, первый секретарь обкома вряд ли что-то мог бы сделать.

К сожалению, Валерия Новодворская была права: «Воркута победила Освенцим».