Дореволюционная застройка нашего жилмассива (Нежинская и прилежащие к базару улицы) осуществлялась квадратно-гнездовым способом: красивые четырехэтажные, «дворянские», дома, где в квартире были высокие потолки и теплый туалет, чередовались с «пролетарскими» сооружениями, в один — два этажа, где большинство помещений были темные (без окон). Ну и все удобства, как говорят, во дворе. В таких домах и публика была соответствующая: большинство занималось, говоря современным языком, серым бизнесом и полукриминалом (базар-то рядом). Когда мы в 42 году переехали в этот дом (прежнее жилье в Театральном переулке было разрушено в результате бомбежки), мне было 6 лет и первые военные годы как-то не отразились в моей памяти. Видимо, в силу частых облав и других опасностей в период оккупации мать старалась держать нас дома. Это были нелегкие для всех годы. Но, наверное, особенно трудно в военные и послевоенные годы было тете Марусе, «дворничке», что жила под нами. На руках у нее было трое малолетних детей, старшей из которых к началу войны было, наверное, не больше 4 лет. Помню, как все они, покрасневшие от холода, полураздетые, сидели на подоконнике, глядя на жизнь за окном. Гулять им, наверное, было просто не в чем. Кое-что из еды носила им наша мама, помогали и другие соседи. Вообще, как она с детьми выжила, знает только Господь Бог. Самые яркие впечатления о жизни нашего двора относятся к послевоенным годам, и, главным образом, к теплому времени года. В это время вся жизнь «выплескивалась» из квартир во двор. Возле каждых дверей появлялась табуретка или скамеечка, а на ней примус, который «работал» практически целый день. (Кухни почти у всех были темные). Поэтому меню каждой семьи не составляло тайны. Иногда это меню становилось для всех абсолютно одинаковым. Это когда во двор рыбаки приносили на продажу рыбу. Они носили ее в фанерных прямоугольных коробках с ручками (вроде кошелки или сумки). В стенках были вырезаны отверстия, чтобы обитатели моря могли сохранять свою свежесть. В основном приносили скумбрию, ставриду либо глоську. Ставриду и глоську жарили, а вот скумбрию жарили редко, в жареном виде она не очень вкусная. Скумбрию солили. А потом ее ели с помидорами и картошкой в мундире. Вообще, коль речь зашла о рыбе, нужно сказать, что рыбы тогда было много, нашей, черноморской. Прудовую тогда не разводили. Бычок не котировался: мелкий, да и костистый. Сарделька, которая в наше время почти единственный вид черноморской фауны, доступной для нас, вообще рыбой не считалась и промышленный лов не производился. Другое дело камбала. Когда хозяйка несла с базара камбалу, подцепив рукой ее за жабры, хвост волочился по земле и ей сзади кричали: мадам, подберите хвост. По весу и количеству мяса – это был хороший упитанный поросенок. Но вернемся во двор. Обитатели двора либо работали на каких-то малоквалифицированных работах, либо подторговывали на базаре. Только мама Людочки работала в каком-то учреждении. Я даже не помню ее голоса, она быстро проходила через двор и, исчезая в квартире, уже не выходила. Никто больше в нашем доме «служащей» не работал. Иногда бабушка Людочки, сидя на скамеечке у дверей, читала. Другие этим делом не занимались по причине малограмотности и потому, что нужно было зарабатывать на хлеб насущный и кормить детвору. В летнее время во дворе не только готовили, ели, играли, но и спали. В основном молодежь и мужики. Но была одна семейная пара, которая на ночь вытаскивала на середину двора двуспальную кровать: Фима и Белла. Фиму почти не помню, а вот Белла, по-дворовому Белка, была фигурой примечательная. Тогда ей было, наверное, лет тридцать. Насмотревшись трофейных фильмов, она захотела подражать заокеанским звездам. На толкучке купила нечто среднее между сарафаном и женской сорочкой на бретельках ядовито-желтого цвета. (В те времена взрослые такие открытые вещи вообще не носили – признак дурного тона). Но так как наряд был единственный и его приходилось часто стирать, чтобы он не потерял цвет, она подкрашивала эту сорочку хинином. И в зависимости от «технологии» та становилась то светло лимонной, то ярко апельсиновой. Детей во дворе было много, разного возраста; порой гвалт стоял неимоверный, нередко и драки. Из-за детей часто были и скандалы, хотя дети на следующий день вместе играли. Вообще ругались и скандалили по любому поводу. Ругались всласть, стараясь друг друга «переиграть». Но самой непревзойденной была Сонька (во дворе всех называли на такой манер: Сонька, Белка, а если по фамилии, то с таким же суффиксом: Деващучка). Лексикон у них был неиссякаем, голосовые связки крепкие, они легко переходили от нижних тонов, до верхнего «си». Зрители, свесившись с балконов, активно комментировали происходящее, наиболее удачные пассажи сопровождались хохотом. Оглядываясь в то время, я думаю, что столь частые скандалы и ругань были вот от чего. Развлечений практически не было, жизнь была трудной, радостей немного, а почти четырехлетнее психологическое напряжение во время войны требовало разрядки. Поэтому во всем этом было что-то от балагана и карнавала, тем более, что действующие лица делали это зачастую без надрыва, не расходуя нервные клетки. Часто, ругаясь, продолжали делать свое дело, иногда и сами смеялись. Когда шли летние теплые дожди, мы полураздетые бегали под дождем по лужам, становились под водосточные трубы. Волосы после этого были мягкие. Вообще дождевую воду специально собирали для мытья головы. О кислотных дождях тогда не слышали. Спасение от жары пытались найти в воде. Вытаскивали корыта и тазики, заполняли водой, а потом, когда она нагревалась, плескались в них. А так как мы это проделывали на балконе, половина воды проливалась вниз к соседям (тоже повод для скандала). Но такое удовольствие мы могли уже себе позволить, когда вода появилась в дворовом кране. В первый год после войны, воду носили с Ольгиевского спуска, (по сути, с Пересыпи). Сейчас это более получаса ходу, причем, все время в гору. А тогда, набрав пол ведерка воды, мы коллективно шли часами. Когда вода пришла во двор у общего крана полоскали белье, мыли стеклянные банки для закруток. К нам на второй этаж она пришла не скоро (Центральный район – самое высокое место в городе). Уже когда родилась дочь, я, выварив пеленки в ведре, полоскать их шла к дворовому крану. Вскоре после рождения дочурки, наш двор заасфальтировали. И весной, когда ей не было еще и года, дедушка сделал ходунки на шарикоподшипниках. Мы сносили эти ходунки вниз, ставили в них Веруню и она носилась на третьей скорости, порой еле поспевая перебирать своими ножульками в пинетках. Но я ушла далеко, это уже был двор не Моего детства. Правила общения на сайте. Забаненные |
