К 23 февраля: чему меня научила советская армия

Дорогие женщины. Этот пост для вас. Да-да. В преддверии «праздника» я хочу обратится к вам. 23 февраля все социальные сети наводнила эта фотография. «Мы помним! — воют ваши мужики, к которым пришли их армейские корефаны. — Мы так могли! Топором в мишень, в сальто! Вверх ногами! Давай за ВДВ! Давай за комбата! ".

Потом курят на кухне: «Нас все пиндосы боялись! « — и тычут в фото пальцами. И плачут пьяными слезами. Вы меняете им тарелки и благоговейно думаете о том, что у них есть что-то тайное. Сакральное. Что женщинам не понять. Покуда они на кухне воют: «Солдаты в путь…» — позвольте вам посочувствовать. Скорее всего, ваш мужик глуповат.

И наоборот, если он при упоминании 23 февраля лишь брезгливо морщится, то, скорее всего, он нормальный чел.

Почему? Они же Родину защищали!

Давайте разберемся. Но прежде скажу о фотографии обыкновенного советского солдата, в прыжке сальто кидающего топор в мишень. На фото, скорее всего, циркач, попавший в армию и используемый в качестве «показухи» перед приехавшим начальством. Такими трюками ни одно спецподразделение не занималось. Не Шаолинь же. А если бы эта практика где-то и была, об успехах Советской армии раззвонили бы уже на весь мир. А так есть одно лишь это фото. И все.

Я вам говорю, женщины, как солдат, отмеченный дважды отпусками за «отличное несение караульной службы», — это все куйня. Вы, женщины, зайдите на кухню к этим рэмбо и скажите им: «Салаги, мля. Вешайтесь! Упали, отжались, а потом картошку чистить и парашу мыть! ".

И на короткую секунду вы увидите в их зрачках ужас и покорность. То, что воспитывали и прививали в армии. А еще тупость и жестокость.

Если вам ваш мужик рассказывает про нелегкую службу в советской армии, про то, как он охранял сон и покой женщин и детей, то он врет. Сам себе врет. Давеча со мной связались из какого-то СМИ и спрашивали, как я отношусь к празднику 23 февраля. Я и рассказал.

Меня забрали через месяц после того, как мне стукнуло 18. Я готовился поступать в одесский Медин. Проходил практику и учился на вечерних курсах. Но на два года учебу пришлось прервать. Зато в армии я научился… Внимание! Сейчас будет перечень того, что сделало из меня мужчину!

1. Строить гаражи и дачи своему армейскому начальству. Я был чернорабочим. Мешал цемент. Копал ямы для канализационных труб.

2. Работать на скотобойне. Отскрёбывать скребком опарышей с коровьих шкур. Нас туда посылало начальство, уж не знаю за какую мзду.

3. Грузить унитазы. Нас подняли по тревоге ночью и отвезли на железнодорожную станцию, где мы разгружали керамические трубы и унитазы. Почти всю ночь. Кому и зачем, непонятно. В части у нас унитазов не біло. А через пару дней снова. И снова. Вы всплеснете руками: а зачем же вы соглашались? Американский бы солдат по приходу в часть тут же написал бы в армейскую полицию!

Что? Пожаловаться на майора? На отца родного? К тому времени из нас вылетели последние «гражданские свободы». Остались основные инстинкты. Пожрать. Поспать. И выжить. Даже женщину не хотелось. Мы не верили в бром в киселе, а просто были зае**нные в край. Пожрать. Поспать.

Работа на майора давала свои привилегии. Тебя не щемили «деды» и перепадало еды в «вольных» столовых. А это было уже охерительно.

4. Нас отучили стыдится. Буквально в первые же дни.

Посрать! Поссать! На выход строиться! И ты застываешь перед траншеей откуда смердит, и над ней, словно воробьи, сидят со спущенными штанами бритые салаги. Поправляешь очки и замираешь. Как же это…

Но там все быстро — не пошел, когда предлагали, следующий раз будет нескоро. Будешь в штаны гадить, но никто не разрешит сходить в туалет.

Уже много позже я придумал способ передвигаться по части. Особенно когда надо было в туалет. С собой надо было брать испачканное краской ведро. Тогда встреченное начальство проходило мимо. Солдат бежит по делу, раз с ведром. А ты бежал в туалет и мог даже почитать там клочок газеты. Если бы, конечно, там не так смердело.

5. Научился «рубить елочки» Наш старшина раз проревел перед строем: «Кто пойдет елочки рубить?».

Несколько человек, обрадованно сделали шаг из строя. Так и представлялось — хвоя, мороз, снежинки — наверняка в казарму новогодняя елка нужна. Оказалось, что «рубить елочки» — это выкорчевывать замерзлые кучи дерьма возле дальнего сортира. В него никто по большому не ходил, так как он был загажен сверх всякой меры.

6. Пить одеколон и технический спирт. Мы впервые попробовали его, найдя одеколон «Русский лес» в ящике реквизита, при уборке клуба. Мне его вкус даже понравился. Я отслужил полгода, когда прибыли новые «салаги» из Чечни. Они ничего не понимали по-русски, были черны, волосаты и озлоблены, и военное начальство все переключилось на них. Нам же дали какое-то долгосрочное задание типа распилить ножовкой огромную металлическую старую печь и забыли о нас. Мы сидели и пили «Русский лес», слушали, как из вечерних казарм несется гортанное: «Ишаки кавказские! Я твой мама ипал! Вешайтесь! ".

7. Рисовать Лениных. Я оформлял, наверное, последнюю ленинскую комнату в будущей украинской армии и рисовал лениных на броневике и стоячих на брусчатке, сидячих за укутанным белыми простынями креслами, с кепкой и без кепки. А замполит бдительно проверял нарисованное и ворчал: «Что это за фон ты выбрал? Розоватый какой-то! Как месячные Крупской! ". И я переделывал.

Была ли дедовщина? Конечно. Наверное, не такая сильная, как прежде. В то время уже вышла повесть «100 дней до приказа», и с дедовщиной боролись. Во всяком случае, пытались. Или делали вид.

Но все равно один чечен, мой одногодка, повесился. Его деды заставляли стирать портянки и избивали. Я забирал его тело из морга. Стоял в карауле возле его гроба. В часть приехали его отец и мать. Пока они общались с начальством, я вдруг увидел, что из ноздрей покойного падают на его парадку мелкие черви. Я, помню, успел их убрать. Соорудил из ватки и спички тампон. Мне не хотелось, чтобы родители увидели его таким. В червях.

Позже его тело отвезли в цинковом гробу на родину. Везли вечером в грузовой машине. Замполит, увидев огни и поняв, что то село вышло встречать машину с факелами, испугался, скинул гроб на дорогу и уехал восвояси.

Я помню другого парня. Он был толстым. Над ним смеялись. А он не горевал и даже давал отпор, если его сильно докучали. Раз ночью к нему подкрались и провели членом по губам. Все! Он опущенный!

Он с утра подошел ко мне и спросил, голос его дрожал: «Дима, что со мной сделали?». Я не смог ответить.

Лишь недавно нашел его в социальной сети, женат, дети. Слава Богу, ничего с собой не сделал. Я не решился постучатся в друзья. Напомнить об этом пиз*еце — Советской армии.

Эти два года были подобны тюрьме. Куда все мы попали, не совершив никакого преступления. И худо-бедно привыкали жить и так. Учились ли мы защищать Родину? От кого? На нее никто не нападал. Стрелял я один раз из автомата. Сразу после присяги.

Праздновать 23 февраля? Отмечать ли бывшему зеку День баланды? Праздник Параши? Юбилей вертухая? Я верю и надеюсь, что в украинской армии практически нет дедовщины. Никому не мажут зубной пастой на спинах «Галиция круто» или «Одесса мама». Я далек от идеализации наших военных, но такого уродства, как в СА, я знаю, нет. Нет салабонов и дедов. А есть те, кто прикрывают спину, твои побратимы.

У меня остался один армейский друг — Леха Стрижало, который люто и бешено ненавидит совок. Он даже от моей группы в ФБ отписался, потому как ему ненавистно любое упоминание о СССР. И во многом благодаря службе в армии. Я его уговорил этим летом поехать на развалины нашей девятой роты. От нее остались, действительно, одни обломки.

Пройдемся, вспомним. И справим малую нужду на гребанных развалинах.