«Белый мотылёк» Наступил великий день. Проститутка Маня нашла хорошего мужика. Одинокий человек, фронтовик (обязательное условие), заведующий склада (дополнительный бонус). Склад торговал метизами, разными шпунтиками, болтиками — Мелкой, прочей ерундой, — как говорил мой папа, — Гвоздики, крючочки и винтики всегда необходимы людям при любой власти. Вот коммунисты переведутся, а это добро по-прежнему нужное. — Выходи за него Маня. Он ценный человек. Опять же нам его дружба пригодится, — резюмировал дядя Мопс. Ценного работника звали просто до банальности — Иван Иваныч Иванов. Видно у его родни фантазия нулевая. И Бога не боялись, своего собственного ребёнка обречь на вечные насмешки. Но когда дядя Ваня рассказал, что его отца и его деда, и даже прадеда звали — Иван Иваныч Иванов. Наш двор гоготал недели полторы, не меньше. Дядя И.И.И., прозванный так Раюней, не обижался и откликался на смешное прозвище. — Знамо дело, добрый человек, весёлый — объяснил нам православный священник. Отец Александр радовался, в его полку прибыло. Иван Иванович веровал во Христа с православным уклоном. Соседи католики и греко-католики спорили с батюшкой до хрипоты. Особенно пышные дискуссии происходили ближе к перестроечным временам. На дворе середина лета. Дни стояли жаркие, душные. Розы буйно цвели в палисадниках у соседки Вали и у тети Зюмы. Они соревновались, чьи цветы краше. Нам детям строго-настрого запрещалось рвать розы. — За такое могут прибить. Без всякого сожаления. И под розовыми кустами похоронить, — запугивала детвору моя бабушка. Нам категорически не разрешали даже белых мотыльков, порхающих над розами, ловить. — Где угодно, только не здесь, — предупреждали хозяйки роз. — Летом они превращаются в Церберов, — заверяла меня тётя Лиля. Маня решила пригласить в гости на обед младшую сестру дяди И.И.И. с её мужем, симпатичным слесарем судоремонтного завода. — Семейный обед необходим. Дабы придать «совместному проживанию официальный статус». — Так это называл скромный и тихий муж Киры Исаковны дядя Изя. Сказал и заметно покраснел. Весь двор переживал за свою любимую проститутку Маню. Маня была хорошим человеком. Порядочная, добрая женщина. Запрещалось называть её услужливой, хотя она, на самом деле, такою была. Слово имело неловкий подтекст. Взрослые не объясняли почему, просто не советовали. Дети говорили: «Веселая, не жадная». Так не возбранялось. Маня всё-таки имела один недостаток. Она истерически боялась ночных мотыльков. — Ночная моль, ненавидит несчастных ночных бабочек. Где справедливость? — Интересовалась моя мама. — Язва! — незамедлительно ответствовала Маня. Они с мамой вечно цапались, хотя любили друг друга нежно и трепетно. Настал несказанно важный день. Мама, Лиля и бабушка с раннего утра побежали делать базар, «обратно пёрли тяжеленные сумки с Привоза, кони оборачивались». Проститутка Сара и матушка Клавдия пекли пирожки и торты для праздничного стола. Муж Сары, однорукий, но ловкий Сережа, мой «слишком умный» папа, добрый дядя Мопс и всеми уважаемый дворник Василий Иванович мастерили, чинили, сбивали столы и скамейки. Зюма варила компот в огромной, десятилитровой кастрюле, кем-то украденной из советской столовки. Адиля готовила настоящий плов. Из молодой баранины, из длинного необычного риса, с барбарисом и узбекскими специями. Аромат плавал в воздухе, как наваристый бульон. Дети и дворовые коты наматывали круги, сближались, группируясь ближе к казану. — К ней нельзя приближаться на пушечный выстрел, — сказал Андрей, муж Адили, таким тоном, что дети и коты разбежались. Бабушка делала икру из синих. Мама с Лилей фаршировали перцы. Мяса мололи немного. — Не те времена, — говорил мой папа. Много: жарили лука; тушили натертые на крупной тёрке морковь с корнем петрушки и корнем сельдерея; добавляли рубленной зелени и круглого риса. Вместо томата использовали томатный самодельный сок и тертые помидоры. В нашем дворе наложили табу на томатную пасту. — От неё изжога, — постановила моя мудрая бабушка. Томатная паста не переступала порога нашего обезбашенного дома. Кира Исаковна и Лена Исаковна готовили своё фирменное блюдо. Жаренный в муке судак заливали маринадом. В кипящую воду добавляли перец горошком, чёрный молотый перец, лавровый лист, немножко сахарку, несколько долек лимона. Лимон стоил дорого, его употребляли только при ангине. Когда маринад остывал, подливали уксус по вкусу. Выкладывали жареную рыбу в глубокую посуду, заливали саламуром, настаивали до назначенного времени. Так мне этот рецепт надиктовали Лена с Кирой. Когда появились холодильники мы ставили рыбу на сутки мариноваться. Вкуснота неописуемая. Стол накрыли царский. Жить стали немного побогаче. Правда хлеб в основном ели темный, белым лакомились только я и Ася. Мы его получали по специальным карточкам, как переболевшие болезнью Боткина. Мы очень гордились восхитительной болезнью. Потому что выжили и получали ужасный кирпичик, называемый белым хлебом. Пришли уважаемые гости, их усадили на лучшие места, под попы подсунули подушечки. Соседи нарядились, переживали за Маню, желали ей счастья. Пора пришла выдавать Маню замуж. Жених напялил в июльскую жару чёрный костюм с белой рубашкой. — Это же не свадьба, а только смотрины, — пропела молитвенно сложив руки святоша Клавдия. — Вспотел, дышать стало нечем. Папа вынес И.И.И. свежую бобочку, так называлась трикотажная рубашка с короткими рукавами, типа современного поло. И.И.И. помылся, переоделся, заметно повеселел. Только-только все уселись, разлили самогонку, выпили за знакомство. Только-только всё пошло гладко, Маня решила сказать тост — Дорогие соседи, Иван Иванович и… дальше она ничего уже не говорила, а истерически орала, размахивая руками. Соседи решили, Маня от счастья и переживаний или от теплового удара сбрендила. Оказалось, в красивое декольте без пяти минут невесты, в декольте, сказочно подчеркивающее Манины груди, влетела бабочка – белый мотылёк. Абсолютно бывшая проститутка от ужаса позеленела. Сорвала с себя приличное платье. От отвращения, от мерзкого прикосновения к телу осыпающейся живности, прыгала и дергалась, как настоящая сумасшедшая. Чуть лифчик не сорвала. Бабочка, («Хвала Всевышнему», –– вскрикнула Адиля), вылетела из платья. Маня вечерним нарядом пыталась прихлопнуть мотылька, выделывая пируэты, в трусах и лифчике носилась вокруг стола. — Это занятие, всё-таки, отвлекло Маню от оголения грудей, — успокоила всех Лиля. Бабочку удачно уничтожили общими усилиями. До двенадцати ночи во дворе стоял гомерический, раскатистый хохот. Пока не пришли жаловаться жильцы соседних дворов. Они всегда нам завидовали, дружбе и веселью. Больше всех ржала младшая сестра брачующегося. Она безоговорочно полюбила Маню, наплевав на древнюю профессию о которой знала вся Одесса. И давно для Мани это не профессия, а высокое звание, которое ещё надо заслужить! Мои подружки так и ждут, когда я назову из проститутками. Автор Алла Юрасова Мои рассказы в Facebook / Instagram / Blogger
|
