«Австралийские аборигены» Когда-то в нашем доме жил Рома. Шебутной, невысокого роста, рубаха-парень, любимец публики, артист — в свободное от работы время и, положа руку на сердце, артист по жизни. Квартира, в которой Рома проживал со своей тихой и скромной мамой, пристроенная к развалке, темная, с крошечной кухней, со вторым светом. «Второй свет» обозначал помещение с окном, выходившим в другое помещение, как раз, имеющее окно. Вообще, раньше существовало много понятий теперь совершенно непонятных современной молодёжи. Приходится всё объяснять. Рома, парень маленького роста пользовался неимоверным, прям большим успехом у противоположного пола, менял девушек как перчатки, неожиданно без памяти влюбился и скоропалительно женился на Рите, девочке с соседней улицы, и молодая супружеская пара дружно зажила с нашим смешливым двором. Рома знал бессчетное количество веселых историй, он считался Царём и Богом анекдотов. — Такое звание кому попало не дают, — поднимая указательный палец вверх, хитро улыбаясь говорил мой папа. Если Рома рано возвращался домой и присаживался к знаменитому столу посередине двора, то в течение получаса остальные, жившие в постоянном ожидании появления юморного соседа в патио, загипнотизированными муравьями сползались поближе к столу, в смысле к Роме, разворачивали уши, вытягивая их до «слонячих» размеров. — Ну, шо, есть свежьё? — Подбегал дядя Мопс, интересуясь новыми анекдотами. — Еле донёс, — ухмылялся Рома, начинал сыпать смешными рассказиками. Из анекдота невозможно пропустить ни единого слова, это табу, иначе говоря — погибель. Все смеются — ты сидишь как идиот. Ничего, совершенно ничего не понимаешь. Утерян смысл или попросту не уловил суть. Повторять никто не станет. Анекдоты повторяют только тупым, а бывает и так — Хотите я расскажу Вам анекдот? — Я милиционер! — Никаких проблем, для Вас повторю два раза. Люди не поверят будто ты не расслышал, сочтут — не понял. Тут же отнимут звание «человека с чувством юмора», наградят титулом — «придурок», «малоумный», в крайнем случае — «безмозглый». Иди доказывай, что ты не верблюд. Куда идти? Кому доказывать? — не знал даже мой самый умный на свете папа. Рома сыпал анекдотами с такой скоростью, хохот стоит истерический. Если задать вопрос, (попробуй прерви глупым вопросом), нарушить возрастающую смешливость, добрые соседи, наверняка могут (правильнее сказать, — точно сделают): пристрелить, «разорвать на части», или «горло перерезать», чтобы «заткнулся» не мешал. * * * Анекдот от Ромы: «Жена привела в дом любовника. Неожиданно вернулся муж. Любовник хотел сбежать через форточку. Но застрял, протиснуться ни туда, ни обратно не может. Муж погнался за ним. — Сейчас я тебя, подонок, трахну, чтоб неповадно было к жене моей таскаться. Муж стал на стул, достать до любовника в форточке не может. — Ладно, — говорит, — Я сейчас возьму нож и тебя, гниду, прирежу. Прибегает с огромным ножом. Любовник увидел орудие пыток и как завопит — Не надо нож!!! Попробуй, лучше, ещё раз! Умоляю! » * * * Рома и Рита упорхнули в едва приоткрывшийся железный занавес, бегом уехали в Австралию. Бросили двор, а казалось, они к нему были так привязаны. — Ничто не вечно под луной, — пропел мой папа хорошо поставленным голосом, будто заключительный аккорд в веселой, зажигательной польке Иоганна Штрауса-отца. В Одессе Рома работал снабженцем, он нормально зарабатывал, хватало прокормить семью. Рита готовила свадебные столы. Двое маленьких детей ни в чём не нуждались. Но богачами Рома с Ритой не были — Я вас покину надолго, — сообщил Рома. Жить в постоянном страхе, что за тобой придут малоприятные люди в погонах — невыносимо. Мы эмигрируем. Решено. — Рома, а мы сможем жить без твоих анекдотов? — Спросила моя вконец расстроенная тётя Лиля. — Что сказать, я в полном шоке. Если Рома втемяшил себе что-то в голову, вы знаете, его никто не переубедит! — раненой птицей огорченно вскрикнула Рита, поспешно смахивая предательскую слезу. Рита чем-то напоминала птицу. Возможно — стремительностью своих движений или порхающей легкой походкой, а скорее всего, эмоциональными криками. Моя бабушка любила Риту, «сильно дружила» с ней, невзирая на существенную разницу в возрасте. Эти сумасшедшие две хозяйки соревновались в умении приготовления особенных, парадно-выходных блюд. — Рита!!! — Кричала через весь двор моя бабушка. — Ну, иди, давай поторапливайся, попробуй холодец! Ты, наконец, узнаешь, что такое настоящий холодец! Рита летела сердитой птицей, возмущаясь находу — Соня, как Вы можете такое говорить? Бога не боитесь? Типун Вам на язык! Мой холодец — лучший в городе Одессе. Тут и сравнивать нечего! Рита взлетала коршуном на второй этаж. Бабушка встречала её с блюдом великолепного кушанья. С порога всовывала Рите в руки вилку и нож. Рита с надутыми, обиженными губами, недовольная усаживалась за стол. Всячески подчеркивала своё возмущение, брезгливо брала салфетку, вытирала руки, бабушка быстро клала себе и соседке на тарелки увесистые куски плотного, прозрачного холодца… и… начиналась дегустация: со сладострастными, аппетитными причмокиваниями; стонами, полными несказанного удовольствия; вскрикиваниями, подтверждающими каскады ублажённых вкусовых рецепторов. — О, да! Постанывала Рита от удовлетворения, смазывая хреном с буряком, каждый качающийся янтарный кусочек холодца. — Вкуснотень, — приговаривала бабушка. — И с кем теперь я буду сражаться на кухонном поприще? На кого ты меня покинешь, Рита? Вейз мир, невозможно жить в этом хреновом мире! Одни умирают, другие, неумершие, уезжают в одну сторону, безвозвратно. Разве этот народ, — театрально обводя двор руками, вопрошала бабушка, — может по достоинству оценить приличную стряпню? Они же, рождённые советскими людьми без вкусовых рецепторов. Что они понимают в холодце, гифелте фиш, плациндах с кабаком? Они же пекут пироги с рыбой! — Бабушка всячески подчёркивала ненависть к рыбным пирогам, потому что для Одесской хозяйки кроме гефилте фиш, существовали жареные бычки, жареная камбала и биточки из тюлечки, — закатив глаза к небу, бабушка взывала к Богу, — Всевышний, прости мне такие слова! Мы все плакали, прощаясь с Ромой и Ритой, прощаясь навсегда. У тех, кто оставался — не оставалось надежды на встречу. Тем более, надежды увидеться не было у отъезжающих. Но властители, рано или поздно умирают, на радость собственного народа. Советские махараджи сменяли один другого. И, к неимоверному счастью нашего двора, к власти пришёл Горбачёв. У нас не было правителя более значительного, более великого, чем Михаил Сергеевич. Многие ему лета, низкий поклон. Горбачёв развалил ненавистную совдепию. И, главное, к чертовой матери, сорвал железный занавес, задолбавший народ, особенно жителей нашего двора. Первыми гостями из эмиграции в наш двор приехали, конечно же, Рома и Рита. Невысокого роста, чуть-чуть располневшие, правильнее сказать: «слегка округлившиеся», они уезжали худющими, килограммов 45 с кирпичами в обеих руках, «теперь же стали похожи на одесситов», — сказал мой папа, старательно скрывая сильное волнение. Где австралийские гости достали красную икру, да ещё в огромной литровой банке, умом не понять? Стол накрывали со скоростью света. Народ носился по двору, несли продукты, вываливали на бабушкиной кухне, готовили в сто восемьдесят рук. Лично я и Рая мазали икрой бутерброды, поспешно слизывали, упавшие на стол красные блестящие бусинки-икринки, не глотали, а рассасывали медленно смакуя. Водка, принесенная Ромой, выкупленная из чьих-то запасов, пилась, словно божья роса. — Это самое настоящее блаженство! Сколько раз я представлял приезд в Одессу, знал — счастье накроет меня с головой, и даже в самых шикарных мечтах не представлял такого вот кайфа. Я безумно люблю всех вас. Выпьем за наше дворовое братство! — сказал, причмокивая от наслаждения Рома. Сказал, выпил, опустился на скамейку и заплакал. Никто звука не произнес. Терпеливо ждали… следующего анекдота. * * * Анекдот (первый по прибытию) рассказанный Ромой: — Стоит приличный мужчина, к нему подбегает мальчик и кричит: «В семь часов Вы поцелуете меня в попу» Мужчина погнался за нахальным мальчишкой. По дороге встретил знакомого — Куда ты так бежишь? — спросил его приятель. — Вот тот мальчишка сказал, что в семь часов я поцелую его в попу — Так куда ты спешишь? До семи ещё полно времени. * * * Счастья полные штаны. Рома, как ни в чем не бывало, как будто не существовало временного провала размером в пятнадцать лет, рассказывал свежие анекдоты. Все смеялись до слез. То ли слезы от смеха, то ли слезы ликования, — кто ж разберёт! Мы дружно радовались совместному времяпрепровождению. — Меня интересует серьезный вопрос, — вступила в оркестр, доселе сидевшая в задумчивости бывшая проститутка Сара, — дружите ли вы с аборигенами? — Сара, ты такие словечки знаешь, просто диву даёшься, — сказала, не без ехидства, моя мама. Рита поспешила ответить, не доводя дело до кровавого конфликта — С аборигенами мы, в общем, не дружим. Они на нас работают. Должна вам сказать — начала Рита — Должна сказать — скажи, — пошутил мой папа. Рита усмехнулась, продолжила, — Аборигены необыкновенно семейные. Если к аборигену пришёл двоюродный брат и просит убить обидчика, тот пойдёт, потому что его попросил родственник, пойдёт и убьёт, сядет в тюрьму, хотя и убивать не хотел и в тюрьму не хотел. Но нужды семьи — для аборигена закон. — На полном серьезе объясняла закрученную ситуацию Рита. Мы с Раюней прыснули от смеха. — Я ела бычьи яйца, — непонятно к чему похвасталась Рита. Ирка спросила: — Они похожи на куриные? — Ира! — вскрикнула я от неожиданности, — Ты поняла, что ты Риту спрашиваешь? Наконец до всех дошла разница между бычьими яйцами и куриными. Смех, подуставший, ведь на улице смеркалось, казалось пошёл на убыль, так бывает, от простого смеха можно устать, но кто-то произносит смешное и веселье, как рванет с места, бешеным конём, подпрыгнет и разразится гомерическим хохотом. Казалось, все сидевшие за столом вот-вот упадут от переизбытка эмоций. Сколь весело не проходит гулянка, наступает заключительный аккорд: ни пить, ни есть, ни, тем более, смеяться не остаётся сил. Меня, обычно, утомляет чрезмерное общение. Только не в этот раз. Рассказ о яйцах придал застолью второе дыхание. До полноты картины не хватало Ромы. Рома не мог длительное время сидеть на одном месте. Моя бабушка говорила: «Шило у него в одном месте». Так вот, Рома вскочил и принял надлежащую позу, словно он собирался продекламировать из Евгения Онегина. Типа: «мой дядя самых честных правил…». Наморщил лоб, принял задумчивый вид и начал: — Аборигены невыносимо ленивый народ и необязательный. (Рома занимался изготовлением и реализацией австралийских, аборигенских сувениров) — Просишь их найти и доставить через два месяца полые заготовки для огромных, — до трёх метров, — духовых инструментов — диджериду. Договариваетесь и ждёте. Только аборигены умеют находить нужные стволы, — продолжал Рома. — После засушливого периода, термиты выедают мягкую сердцевину эвкалипта, полые, похожие на трубы заготовки разрисовываются местными тотемами, делаются мундштуки из пчелиного воска и диджериду готов к продаже. Но через два месяца тебе никто ничего не приносит. — В лучшем случае, — перебивая мужа продолжает жаловаться Рита, — они приносят заготовки через месяцев пять-шесть. Рома подхватывает, вклинивается в секундную паузу, допущенную Ритой, воспользовался возможностью продолжить повествование. Он едва справился с необходимостью минут пять помолчать. Подпрыгивал от нетерпения, ёрзал около скамейки. — Мне уже не нужны их заготовки. Отказаться я не могу, иначе они никогда больше со мной не будут иметь дело. И так — каждый раз, сплошная нервотрёпка. Они обещают привезти заказ, но ни разу вовремя этого не сделали. В тот момент, когда ты про них совершенно забыл, когда тебе ничего совершенно не надо, они появляются. И ты покупаешь все привезённые заготовки, потому что иначе к ним больше не сможешь обратиться. Вообще-то, они хорошие люди, — неожиданное заключение Ромы нас неимоверно рассмешило. Я поинтересовалась национальной кухней. На что Рома сказал: — берёшь лопату, копаешь червяков, складываешь их на листе пальмы. Вот и готова национальная кухня аборигенов. За вечер Рома и Рита рассказали такое количество невероятно смешных историй. Мы расходились немного поспать с больными от хохота животами. Скулы кошмарно болели, того гляди, судорога сведёт. Наши бывшие соседи, приехавшие на месяц, неутомимые, жизнерадостные, влили в одесскую жизнь свежую струю. Мы без сомнения знали: там на далёких Австралийских просторах активно процветает одесская диаспора. Через много-много лет, прилетев в Австралию встречать Новый год с друзьями, я увидела наших эмигрантов точно такими же, в таких же нарядах, говоривших так, как говорили в те времена. Одним словом меня накрыло дежавю. У нас не сохранился прежний колорит. Практически одесский сленг растворился в звучащей в городе речи. Хотите увидеть Одессу двадцатого столетия, поезжайте в Мельбурн, Сидней, Бруклин или Тель-Авив. Можете прошвырнуться по эмигрантской Германии или заглянуть в Хайфу. Там старая Одесса. И только немного осталось здесь, крошечные частички. Пока живо мое поколение. Мы немного говорим по-одесски, помним выражения наших бабушек и мам. «Замёрзла в ноги», «самостоятельная квартира», «в Одессе вы были бы еле еле поц! », «биндюжник с Молдаванки» или «шо с мозгами поссорилась?» Нельзя сказать, что люди стали говорить правильно по-русски, скорее перестали говорить по-одесски. — c'est la vie (такова жизнь), как говорит «один мой знакомый француз с Малой Арнаутской». Хотя, конечно, Одесса была, есть и будет Одессой. Гарантирую незыблемость данного постулата. Автор: Алла Юрасова Автор иллюстрации: Виктор Брик
Мои рассказы в блоге! ❤️
Сотрудничество 💌
|
