«Ожерелье Венеры» На самом деле, «жизнь прожить — не поле перейти» — аксиома не требующая доказательств. В математике постулаты используются для доказательств теорем, существующих в рамках данной теории. Постулат — допустимое утверждение, основа, на которую можно облокотиться; привязаться и пойти дальше в рассуждениях, использовать для страховки; он, постулат, суть разрешаемой проблемы. Не стоит напрягаться, доказывать правоту. Постулат принимают на веру, как и то, что Дева Мария родила Иисуса Христа, непорочно забеременев. В математике есть аксиомы, которые запомнил и применяешь, не вникая в доказательства. В человеческом общении имеются свои незыблемые правила. Одно из них называется «Правилом соседей». Правило считалось постулатом, потому что «прожив длинную жизнь, имея огромный житейский опыт», они, соседи, нашли время тебя дуру просветить. Поскольку соседи тебе объяснили, что и как в семейной жизни применяется, и в какой последовательности. — Так почему? Почему надо всё испортить? — Читался немой вопрос в глазах жильцов нашего двора. Зюма — нервозная истеричка, Павлика мама; Кира Исаковна, черноротая преподавательница Одесской консерватории по классу игры на фортепиано; Лиля — моя родная тетя, вечно перекрикивающая тех, кого немыслимо перекричать; говорили Наде, невесте Павлика — Парень не готов к семейной жизни. — Его можно использовать только для секса (к тому времени слово вошло в обиход, как родное). — Не стоит тащить его в ЗАГС, нет смысла окольцовывать незрелого Шалтай-Болтая. — Ты получишь не мужа, а ребёнка. Будешь его воспитывать вместе с Зюмой, — это вступала в оркестр моя мама. Разбор основных черт характера Павлика заканчивался грандиозным скандалом. Геволт начинала Зюма: либо она не могла отстоять свою теорию опасности женитьбы, либо сильно хотела в туалет, но боялась пропустить самое важное. Надя, «смазливая дура», надеялась что «постулаты зыблемые». Имея за плечами восьмилетку плюс медицинское училище «эта дура» считала: — раз есть слово незыблемые, то, всенепременно, должно существовать слово — зыблемые. Наши доводы её не устраивали. Надя говорила не по-одесски, речь её пестрела безграмотными, хотя неимоверно смешными, выражениями. «Не беспокойтися», «остопроволосился», «бежите» — эти ее перлы не резали ухо, напрочь срезали, вернее, взрывали головы слушателей. Правила правописания были писаны не для Нади. Но простодушие малолетней акушерки растопило ледяную стену, возведённую Зюмой между Надей и Павликом. Лично я предупреждала «смазливую дуру» — Выходя замуж за Павлика, выходишь замуж за его сумасшедшую мамашу. Если бы в то время в нашей компании появился хоть один психотерапевт, то он уж поведал о психологических проблемах парня, которому в детстве мама кричала: — Глотай, гадёныш малый, — запихивая Павлика манной кашей. Фраза про гадёныша знаменита в необозримом мире, приютившем наших эмигрантов во всех закоулках белого света. А это почти вся карта земного шара, за исключением Антарктиды и Антарктики, в такую «холодрынь» одесситы не переселяются. Зюму двор любил несмотря на вспыльчивый характер. С возрастом, конечно, норов не улучшается, наоборот, портится по возрастающей в геометрической прогрессии. Зюма пока не имела своих внуков. У кого дочери становились бабушками раньше, чем те — у кого сыновья. Зюма любила детей и любила их кормить, с огромным удовольствием нянчила соседских малышей. Когда моя мама вставала на дыбы и отказывалась сидеть с собственным внуком, я, оскорбленная и обиженная, беспроблемно закидывала сына Зюме. После многократных увещеваний и объяснений мне удалось оградить своего ребёнка от кормёжки, предпочитаемой Зюмой. Дело в том, что мой сын, хотя отец его совсем другой мужчина, ненавидел манную кашу, творог со сметаной и пюре. Не любил то, что не нравилось с детства Павлику. Мой мальчишка обожал то, что нравилось моему дружку в плане еды. Может неприятие к определенным вещам заразно? — Ой, чего расскажу, — защебетала Надя, развалилась на скамейке, заняв своей попой три места, уложила ноги крест на крест на занятом сидячем месте. Такой наглости я не стерпела — Давай двигайся, безбожница, — так называла её попадья Клавдия, — ты здесь не одна, — и ущипнула девчонку за щеку. — Садись, садись. Сейчас такое расскажу. И начала очередное повествование — В ординаторской теснилось полно народу во время пересменки. Расталкивая медперсонал локтями, влетает акушерка Лора с воплями: «Ой, мамочка! У меня сифилис! Я кровь сдала, а там четыре плюса. Останусь без работы, муж придёт с рейса — бросит, родители узнают — из дому выгонят! Что делать? Что?! » — причитала новоиспечённая сифилитичка. — Цыц! Бестолочь, не впадать в истерику! Пиши заявление на неделю за свой счёт, — сказал завотделением Доткин, — сдашь через день повторный анализ. Второй результат — четыре плюса, тут уж и Доткин запаниковал. — С кем кувыркалась?! — интеллигентно поинтересовался Зав. — Меня бывший одноклассник в щёчку поцеловал, — всхлипнула Лора. — А скажи мне, что ты ужинала перед сдачей крови? Давай вспоминай! — Взялась за решение вопроса врач Инна Ивановна. — Толковая докторша, — пояснила Надя. — Что ела? Что ела? — Лора потёрла лоб, демонстрировала работу мозга. — Вспомнила! — Лора, весело подскочив, радостно тряхнула лохматой рыжей гривой, словно вспомнив ужин она избавиться от напасти — В первый раз, поужинала плотно холодцом; во второй раз, стопроцентно: картошку с селёдкой и луком. — Полная идиотка! Медработник называется, кто ж ест жирное перед походом в лабораторию? — возмутилась Инна Ивановна — У сотрудников нашего отделения отлегло от сердца. Следующий поход увенчался полным успехом. Никакого сифилиса, никакой острой и жирной пищи перед сдачей крови. — Сказала «эта дура» о подружке подобной дуре. Постулаты попраны, Павлик женится на Наде. Моя тётя Лиля носится ошпаренной фурией, мешает уравновешенным соседкам готовить свадебный стол. — Щуку, щуку не забыли купить? — Лиля, шла бы куда подальше! Я слежу за столом! — шипела моя, совсем старенькая, бабушка. — Не путайся под ногами! — Это единственная фраза, которую можно повторить из сказанного Клавдией. Попадья вышла на балкон из адовой кухни, где бесконечно пеклись пирожки. Мама с Лилей курили, решив выпить вожделенную чашку кофе, махали руками, обозначая куда Клавдии отправиться «от греха подальше». Погода стояла патовая, жара выпаривала последние жизненные соки, высушивала рты. Пот стекал тонкими струйками по лбам и спинам новобрачных и присоединённым к ним гостям. Надя, я и все подружки невесты были в легких открытых платьях. Тогда как мужчины стояли в полуобмороке в костюмах. Спасало наличие дезодорантов. На Павлика жалко было смотреть. — Жених не упади в обморок, это прерогатива невесты, — нашептывал успокоительно Муса. Все хмыкали, старались сохранять достоинство. Полная Зюма, в безумном синем платье из кримплена, по фактуре и цвету гармонировала с заведующей ЗАГСА. Обе утирали платочками пот. Обе поражали густой синевой, цвета халата в рабочем цеху швейной фабрики. Свадебное путешествие унесло молодожёнов в Крым. Целый месяц без нотаций и поучений ребята прожили в Симеизе. На берегу Голубой лагуны. К тому, так сказать, эротическому фильму Симеизская лагуна отношения не имела, из общего только название. Простое совпадение. Ребята безбожно спали до 12.00. Поздний завтрак состоял из кислого молока, татарского хлеба Икмэк, домашнего сыра Каймак и свежего инжира: темного, светлого и розового. После этого (дети выросшие в одесских семьях знали — в час дня, самое вредное солнце), шли на пляж. На ужин хозяйка жарила им мясо; ставила на стол помидоры, крымский лук, запеченные баклажаны и болгарский пузатый перец; иногда подавала соленую ставридку и печеную картошку. Тощие Павлик и Надя гуляли по живописным горам, до одури плавали в тёплом море. И всё равно прибавили по пару килограмм. По виду, добавленный вес делал Надю более женственной, Павлика — более мужественным. Погода баловала, несносная Крымская жара спала, солнце нежно гладило мягкими лучами, горнодолинный ветерок, разморенный теплом бабьего лета, лениво перебегал с изумрудных листьев на голубые барашки волн. Море носило влюблённых на руках. Утром Надя выскочила полуодетая во дворик и с жутким воплем заскочила обратно. Похолодало — и это очень мягко сказано. Термометр показывал 6 градусов по Цельсию. Вау. У молодожёнов, как понятно, никаких тёплых вещей, абсолютно никаких. Павлик побежал к хозяйке рассчитаться. — Надя собирай вещи! — прокричал Павлик. — Не волнуйся, милый, (вспомнила дворовые лекции «наша дура» и в сложной ситуации защебетала птичкой), — со скоростью света все упакую. Павлик вскорости вернулся. — Давай, детка, побежали. Нам надо быстро доехать до Симферополя. Если успеем на одесский поезд мы спасёмся. — Бежим! Иначе замёрзнем. Они побежали быстрее молнии. За десять рублей, засунутых в карман проводницы, ребята оказались в вагоне, в купе самого проводника. Горячий чай согревал, но не утолял голод. На малюсенькой станции купили у бабушки пирожки с повидлом, заснули не успев дожевать. Рано утром Одесса встретила пролётным, ледяным дождем. Осень не пришла, свалилась на голову неожиданно и, уж как-то неприятно злобно. Такси домчало домой, благое дело, деньги остались. — Я так хотела привести свежий крымский инжир! — стенала Надя. — Обидно до последней капли крови. Впервые Зюма снизошла до сочувствия невестке, в первый и последний раз. Холодрыга разогнала соседей по домам. Двор опустел, ветер выл, с засыпающих ветвей акации сорвал пожелтевшие листья, как вор срывает ожерелье с зазевавшейся прохожей. Ветер взбесился, подхватывал ветки шелковицы и бил ими в окна. Стекло трещало по швам, лопалось на куски, звенело, падая на камни мощения, разбивалось вдребезги. Буря гудела в проводах, обрывала их, оставляла людей без света и тепла. Всего этого погоде казалось мало, в заключение разразился проливной угрюмый дождь. Капли походили на воздушные шарики непривычно серого цвета. Капли не выглядели отдельными бусинами, скорее напоминали толщенные прозрачные трубы. С неба вода ниспадала сплошным потоком. Павлик заложил окно большой коробкой из-под телевизора. Два слоя коробочного картона сдерживали водопад дождя. Одесса похожа на взбалмошную девчонку. То плачет, то смеётся. Вот и погода к утру кардинально изменилась. Конечно, не летняя жара, не сентябрьское тепло, но всё-таки. К обеду дворовые скамейки и знаменитый стол нашего дома просохли. Соседи, одевшись потеплее выползали на улицу. Хотели первыми услышать рассказ об отдыхе молодых. Истошный крик повис над столешницей, плюхнулся на стол, ударная волна откинула облокотившихся на деревянную поверхность соседок. Спокойная жизнь — не то на что мы могли надеяться. В патио вывалилась «эта невозможная дура», по-идиотски размахивала руками, пронзительно выкрикивала несуразный бред. — Почему я, круглая дура, не слушала умных людей? — Почему я выскочила замуж за этого подонка? Он меня сифилисом наградил!!! Пусть город знает своего урода! — Ты что перед анализом жирное ела? — Не очень испугалась я, вспомнив давнишнее приключение Лоры. — Нет! Все гораздо хуже! — Рыдая, выкрикивала Надя, — хуже некуда! Молодая жена опустила руки по швам. — Вот, полюбуйтесь как он меня изуродовал. Такие пятна обозначают четвёртую стадию сифилиса, последнюю! Мне хана! — Так ты не заметила ни первую, ни вторую, ни третью? — спросила Рая, задумчиво наморщив нос. — Ничегошеньки не заметила, убил меня ваш Павлик. Что-то в мизансцене не соединялось, не сливалось в единое русло, «повесть временных лет» коробила нестыковочками. Я пожимала плечами, вспомнила предложение Нади полюбоваться ею. Бывшая проститутка Маня, опередив меня начала пристально вглядываться в «нашу дуру» и, судя по всему, углядела самую суть. — Истерика из-за круглых пятен вокруг шеи? Из-за них весь сыр-бор? — С явным гротеском в голосе, Маня привлекла к себе внимание. Все повернули головы в сторону бывшей гейши. Она похлопала ресницами для пущей важности и загадочно продолжила милицейский допрос. — Так ты, — обратилась к Наде, — утверждаешь, что эти светлые круглые пятна, расположенные ровным рядом — признак четвёртой степени сифилиса? Так ты не дура, ты полная балда! Во двор спустилась Адиля. Увидев немую сцену, в которой домочадцы замерли в ожидании окончания монолога Мани, не зная в чём проблема, наивно спросила — Молодожёнка, что ж ты в бусах загорала? Не дал Господь ума нашей красавице. Что с вами со всеми? Очумели? Почему молчите? — Испуганно вопрошала Адиля. Муса, стоявший рядом со мной, давился от сдержанного смеха — «Ожерелье Венеры», действительно четвёртая стадия сифилиса. Только там в анамнезе красные пятна, а не белые от загара в бусах. Смеялись до слёз. Надя бросилась обнимать Павлика, заглядывала в глаза, вымаливала прощение. Она ворковала, старательно выводила рулады, заливалась малиновкой. Чем не лето. Соседи растворялись в прохладных осенних сумерках, поёживаясь разбредались в клубы по интересам. Пили липовый чай с лимоном и мёдом, играли в лото и шахматы, домино и скрабл. Кое-кто играл в карты. Телевизоры с тремя программами, бесполезными коробками для сбора пыли, никого не прельщали. Азартные жители нашего дома проводили вечера в досужих беседах, рассказывая анекдоты, делились мнениями о прочитанных книгах, просмотренных фильмах. Особый спор вызвал роман «Сто лет одиночества». Габриэлю Гарсиа Маркесу доложили о нашем дворе. Сразу видно с кого списаны главные герои. Автор: Алла Юрасова Автор иллюстрации: Виктор Брик Мои рассказы в блоге! ❤️
Сотрудничество 💌 |
