Квартирный вопрос: как в советское время одессит жилье хотел получить и в дурдом угодил (фото, документы)

Спецкор «Думской» Дмитрий Жогов заинтересовался жилищным вопросом в советской Одессе и обнаружил, что все было далеко не так, как рассказывают иные любители СССР.

Секта свидетелей пломбира по 20 копеек и лучшей в мире бесплатной школы, медицины и улыбки Гагарина утверждает, что в Советском Союзе всем поголовно выдавали бесплатные квартиры. А тех, кто сдуру сопротивлялся, милиция отлавливала сетями и насильно вручала ключи от жилплощади.

Мы, конечно, утрируем, но у многих (особенно если часик полазить в интернете по группам «Хочу в СССР!» или «Прекрасное далеко») может создаться впечатление, что так оно и было. Что СССР обеспечивал практически всех бесплатными квартирами.

В 1980 году одессит Владимир Бухлаев объявил голодовку. Сделал он это не в силу политических воззрений, не из-за войны в Афганистане, не из-за академика Сахарова или евреев, которых не отпускали в Израиль, а из-за квартиры. В его семье теснота была такая, как в трамвае в час пик.

Они вшестером сидели друг у друга на голове в одной 13-метровой комнате. По радио рапортовали, что в новые дома въезжают новоселы, что все-все граждане СССР обеспечиваются жильем. Глава семьи, слушая все это, наливался праведным гневом. К началу голодовки они стояли в очереди на квартиру уже десять лет.  

В редакцию попал интересный документ — дневник Владимира. Эти пожелтевшие печатные листы, на которых автор скрупулезно записывал все перипетии, случившиеся с ним во время акции протеста.

Документ, сбереженный женой Владимира Бухлаева, публикуется впервые. При жизни автора такое могли напечатать разве что в журнале «Посев», издаваемом во Франкфурте-на-Майне эмигрантами из Союза. Но тогда Владимира Бухлаева бы точно «закрыли». А сейчас этот дневник показался нам поводом вспомнить о «квартирном вопросе» в советской Одессе.

СТРАНА НОВОСЕЛОВ

Мне, например, повезло. Детская память запечатлела лишь отрывками время, когда наша семья мыкалась по съемным квартирам. Всего этого свинцового ужаса я не помню. Лишь отчасти…

Бесконечные углы в частных домах. Перегородки из цветастых тряпок. Хаты, увязшие в грязи. Облупленные стены с торчащей соломой. Запомнилась комнатка, все пространство которой занимали печь, кровать с шарами на никелированной спинке и стол, застеленный липкой клеенкой. Между ними надо было протискиваться боком. С печки можно было слезть сразу на стул, а со стула сразу прыгнуть в резиновые сапожки у входной двери.

Хозяин, дед по фамилии Чернявский — высокий сухопарый, вечно пьяный мужик с клокастой бородой – сморкался, утираясь рукавом, и ругался нехорошими словами, когда задерживали плату.

Память неохотно вытаскивает картинки из детства. Дорога возле дома. Мне можно было играть на улице возле калитки. И прыгать по лужам. Машин там не было. Может, одна в день проезжала, вихляя на слизких ухабах.

Дорога возле дома была похожа на зубчатую спину сказочного змея. Провал. Гора. Провал. Гора. Она вся состояла из густой грязи, которая вылезала червяками между пальцев, если на нее наступить босой ногой. В колдобинах стояла мутная вода. В самых больших лужах она подернулась ряской. Вся улица была одной большой канавой. Вдоль дороги лепились домики — такие же, как у нас. Маленькие, старые, кособокие.

Поэтому СВОЯ трехкомнатная новенькая квартира в новострое на Таирова казалась сущим раем. Мы получили ее в 1977 году. И тут уж память радостно трепещет. Новоселье – первое запомнившееся веселое действо! Я помню даже запахи!

Пахло свежестью, штукатуркой и побелкой. Окна были вымыты. В подъезде металось веселое эхо. Въезжали наши новые соседи. Лифт не работал, и по лестницам волочили телевизоры и диваны. Я тоже торжественно нес какой-то горшок с фикусом на невероятную верхотуру – девятый этаж.

Вещи все несли и несли, а комнаты в квартире не заполнялись. В них было непривычно просторно, я ходил и осторожно касался пальцами обоев, дверных ручек и с опаской смотрел с балкона. Старший брат вбивал в стену гвоздь, чтобы повесить гитару, а первое застолье было на деревянных ящиках, застеленных газетой. Было радостно. И мама украдкой всхлипывала.

- Теперь это наша квартира! Понимаешь, сынок! НАША!!! — у отца была дрожащая улыбка.

Тогдашний СССР называли в газетах страной новоселов. А была ли квартира наша? Сейчас можно услышать от ностальгирующих по тем временам: «Арррррря!!! В СССР все получали квартиры бесплатно! Не то, что сейчас! Все были обеспечены жилплощадью!».

Я постараюсь дать мнения разных людей. Среди них - самый известный «совковед» сети, белорусский блогер Максим Мирович, который последовательно препарирует советские мифы.

Еще я пообщался с экс-мэром Одессы Леонидом Чернегой, занимавшимся в советское время распределением квартир, писателем Давидом Шехтером, который эмигрировал из СССР и не понаслышке знает, как обстояло дело с жилплощадью. Ну и конечно, дневник человека, который начал сумасшедшую битву с системой. В стране, где такого просто быть не могло.

ДНЕВНИК ВЛАДИМИРА БУХЛАЕВА (С СОКРАЩЕНИЯМИ И МИНИМАЛЬНЫМИ ПРАВКАМИ)

Итак, дальнейшая жизнь в нашей комнатушке стала невыносимой. Трое детей с родителями на 13 кв. м, да еще в коммунальной квартире – дышать нечем. Жена постоянно пилила меня за бездеятельность, хотела, чтоб я ходил и добивался. Но я считал, что раз мы стоим в очереди (интересно, когда у нас было двое детей, мы были 26-е, а когда стало трое, то стали 29-е), то когда-нибудь ее получим.

Но тут обстоятельства резко изменились. Завод, где мы стоим в очереди («Стройгидравлика»), стал строить дом гостиничного типа и поэтому перестал переводить средства на строительство квартир. И если мы раньше рассчитывали получить квартиру лет через 3-5, то теперь вероятность получения отодвинулась на 10 лет. Это уже было слишком.

Василий Бухлаев с дочерью и женой

Затем младшей дочери исполнился год, и мать должна была выйти на работу. Но детей девать было некуда. Средний ребенок с пяти месяцев болел (тубинтоксикация в результате контакта с туберкулезным больным) и находился под наблюдением врачей. В полтора года снят с учета в тубдиспансере, но в два года был снова поставлен на учет, так как состояние его здоровья ухудшилось. На учете он состоит и по настоящее время. С рождением младшей дочери мы стали на заводе в очередь на получение мест в детском комбинате. Но вот дочери исполнился год, а мест в детском комбинате не предвидится.

Я сел и написал письма: в газету «Правда», «Известия» и в Комитет защиты детей. Это было 26 мая 1980 года.

В письмах я доводил до сведения прессы, что если мне не будут улучшены жилищные условия и не будут предоставлены места в детском комбинате, то я с 1 июля объявлю голодовку.

Первой откликнулась редакция газеты «Известия». 6 июля она послала мне ответ, где говорилось, что мое письмо направлено в Одесский горком КП Украины.

Затем, 13.06.80 г. мне был отправлен ответ из приемной Президиума Верховного Совета СССР, в котором сообщалось, что мое письмо направлено на рассмотрение председателя облсовпрофа (областного совета профессиональных союзов, — Ред.).

И лишь 26 июня, ровно через месяц, мне пришло письмо из газеты «Правда», в котором сообщалось, что мое письмо отправлено в горком г. Одессы. А из местных органов власти – горкома и облсовпрофа – ни ответа, ни привета.

Тринадцать квадратных метров. Нужно, чтобы вы хорошо представили себе эти размеры. Пять человек: родители, трое детей. Изредка, как говорит Люда, дочь Владимира, приезжала бабушка, но у Люды была даже своя комнатка за шкафом. По закону, на одного заключенного в СИЗО должно приходиться четыре квадратных метров. Здесь все было хуже. Туалет и кухня — общие с соседями. Но вернемся к дневнику.

30 июня – 1 июля

Вечер. Выпил на ужин пол-литра молока с печеньем. Поел последний раз. На душе спокойно. Ложусь спать с уверенностью, что правое дело победит. И вот наступило утро 1 июля. Встал в 7:00. Побрился. Сделал водные процедуры. Выпил дозу алмагеля. Сейчас пойду вызывать врача.

Пришла врач, наш участковый. Сказала, что это у нее первый случай [голодовки] и она не знает, что делать.

Написал письмо Леониду Ильичу Брежневу. Описал, как что есть. Попросил помощи. В 14:00 сдал письмо с телеграфным уведомлением.

2 июля

Поднялся в 7:30. Чувствую себя нормально. Только чувствуется пустота в желудке.

3 июля

Поднялся в 8:00. Слабость во всем теле. Но ничего, надо крепиться. Выпил чашку воды. На письмо тов. Л.И. Брежневу телеграфного уведомления все нет. Беспокоюсь, дошло ли. Чувствую себя неважно. Печет в желудке и тошнит. Общая слабость. Кружится голова. А из горкома ничего нет.

В 16:15 принесли телеграфное уведомление о том, что моя телеграмма в Москве получена. Спасибо им за это. Буду ждать ответа.

18:00.Только что были представители из горисполкома. Осмотрели комнату, посочувствовали мне, а затем сказали, что вопрос с яслями уже решен, по поводу квартиры ничего определенного сказать не могут, т.к. на очереди мы стоим правильно. На мой вопрос о том, почему те, кто позже был принят на завод, стоят впереди, ничего вразумительного ответить не могли.

Представитель исполкома приходила с предубеждением. Стала говорить, что вот она стояла на очереди 20 лет, а вы, мол, видите ли, всего 10 лет и уже требуете. Но она вырастила одного ребенка, а тут их трое. Спать и то не могут по-человечески.

А зима подойдет, что делать? Форточки не откроешь, моментально простуживаются, очень слабые, а закрыть- дышать нечем, ведь пять человек. Да что тут говорить…

Взамен жилья строят хоромы для исполкомов, обкомов и т.д.

Посмотреть, как люди живут, особенно на Молдаванке, ужас берет. И кое-кто греет на этом руки! Взять хотя бы процесс (уголовный, — Ред.) с Приморским райисполкомом несколько лет назад. Торговали квартирами направо и налево.

4 июля

Написал письмо городскому прокурору. Сообщил о своем решении продолжать голодовку. Отступать некуда. Даже дети мне не простили бы этого. Сказал, что в случае чего это будет не самоубийство, а самое настоящее убийство, т.к. все знают и не предотвратят. Ведь все равно матери-одиночке с тремя детьми сразу же должны дать квартиру.

Был в горкоме. Дальше порога милиция не пустила. От волнения стала кружиться голова, и мне вызвали скорую помощь. Сделали укол глюкозы, время прошло, и я почувствовал себя лучше.

8 июля

Чувствуется слабость. Приходила жена на обед. Рассказала про разговор с директором завода т. Добринским.

Видите ли, он был возмущен тем, что мы добиваемся квартиры. Кричал. Грозился, что лишусь партбилета. В 17 часов была высокая комиссия – председатель облсовпрофа и председатель завкома завода «Стройгидравлика». Осмотрели они наше гнездышко, и т. Красин (председатель облсовпрофа) заявил, что если бы мы отремонтировали крышу над домом и сделали ремонт квартиры, то в нее еще можно было бы поставить две кровати. Я, естественно, ответил, что только в два яруса, как в казарме.

9 июля

Среда. Пошел сегодня на работу. Получил задание осмотреть фронт работ по ремонту водопровода в детском комбинате в переулке Хворостина (ныне Прохоровский, — Ред.). Да, встретили на работе доброжелательно. Я рассказал про все перипетии моего положения. Сочувствовали все без исключения. По дороге на объект сделалось плохо (закружилась голова), и прохожие вызвали скорую помощь, которая привезла меня в больницу. Там мне ввели глюкозу, и поcле того как я там полежал часа два, мне стало лучше, отпустили домой.

10 июля

Четверг. С утра вызвал врача на дом. Чувствую себя немного хуже. В 15:00 пришла врач. Осмотрела меня, прощупала, прослушала. И сказала, что так шутить с организмом нельзя, вредно. И что если мне будет еще хуже, то нужно класть в больницу. Что я ей могу сказать? Мосты назад сожжены! Еще она мне сказала, чтобы я завтра был дома и ждал врача-психиатра.

11 июля

Пятница. Самочувствие отвратительное. Кружится голова. Принял пять таблеток глюкозы. Стало лучше. Был в городе и встретил рабочего с нашего РСУ (ремонтно-строительного управления, — Ред.). Он мне под большим секретом сообщил, что у нас в управлении было какое-то собрание, обсуждали мой вопрос. Вроде бы вставал вопрос о моем увольнении. Что я мог сказать? Если ударника коммунистического труда, имеющего грамоты благодарности от управления, уволят…

16 часов. Пришла врач-психиатр. Расспросила меня обо всем, все внимательно выслушала и сказала, что никаких отклонений в психике у меня нет. Но она доложит своему начальству, и возможно, меня заберут в их больницу. Чтобы кормить насильно. Самочувствие неважное. Начали болеть глаза. Стараюсь ничего не читать.

13 июля

Воскресенье. Ниоткуда никаких известий. Надо сказать, состояние терпимое. Даже отремонтировал телевизор и стабилизатор. Сегодня я окончательно решил (раньше я думал об этом) поехать в Москву в партконтроль ЦК КПСС и показать им мой дневник. Пусть они решат, что мне делать дальше.

14 июля

Понедельник. С трудом встал. Кружится голова. Выпил чашку кофе. Стало лучше. Пошел на работу. Был на участке. Встретили меня участливо. Интересовались самочувствием. Ругали, что встал и хожу. Подтвердили, что в конторе было собрание (закрытое) и на нем вроде бы присутствовал представитель КГБ, который пытался собрать компрометирующие на меня материалы. Был у врача. Осмотрела меня, измеряла давление — очень низкое 90/60. Сказала, чтобы я пил кофе. Решил твердо — еду в Москву.

16 июля

Среда. Я в Москве. Доехал благополучно. Правда, пришлось вокруг ехать, чтобы добраться, но на то я и одессит (Людмила, дочь Владимира, рассказывает, что за отцом установили слежку, и он добирался в Москву окольными путями, — Ред.). Да, жена упросила, чтобы со мной ничего не случилось в дороге, чтобы я питался хотя бы шоколадом. Вот я и ем его. По три маленьких (15 граммов) плитки в день. Приехал вечером, ночевать придется на вокзале.

17 июля

Четверг. Ходил на прием в ЦК КПСС, приняла меня Елена Петровна (фамилию ее не запомнил). Ну и что? Да ничего утешительного. Заявила, что не надо было детей рожать столько. Потом я пошел в президиум Верховного Совета СССР. Направили меня к Кузьминой Г.А. Расспросила она меня обо всем и тоже заявила, что не надо было столько детей рожать, если не можете обеспечить всем необходимым. Они сговорились, что ли? Написал я ей заявление, в котором указал, что с 1 июля я объявил голодовку и чтобы они считали этот дневник документом. Тогда она прочитала его и стала меня обвинять, что я несознательный, не думаю о том, что американцы ракеты строят, а мне квартиру подавай. Сказала, что я шантажирую государство своей квартирой. Так ни с чем и расстались.

Думается, Владимиру все же сказочно везло. О том, что он ведет дневник и о том, что в нем написано, знали все. Он давал его прочесть всем чиновникам, врачам, рабочим. Если вы заметили, то он уже высказывал мысль о самоубийстве. Дескать, вдове с детьми быстрее дадут квартиру. И он не первый, кто приезжал в Москву с такими мыслями.

2 августа 1980, приблизительно в 12:30, на Красной площади Москвы была совершена попытка самосожжения.

6 июля 1982 там же неизвестное лицо совершило самосожжение. Перед этим человек разбросал какие-то бумаги (листовки?). Его немедленно увезли, собрав все бумаги.

7 ноября 1983, через полтора часа после окончания парада, неизвестный совершил самосожжение перед мавзолеем. Имя его неизвестно, возраст – более 30 лет. Известно, что он из Ставропольского края и что причина его самосожжения — протест против отсутствия крыши над головой.

27 апреля 1984, в 22:00, во время смены караула у мавзолея, неизвестный человек пытался совершить самосожжение. Подбежавшим агентам КГБ удалось сбить пламя с одежды.

То есть суициды, в том числе из-за проблем с жилплощадью, были обычным делом, в том числе публичные – на главной площади страны.

И тут в столицу приезжает одессит, который объявил голодовку и открыто подрывает авторитет партии. Когда я читал дневник Владимира, мне думалось: «Как его еще не забрали?». Возвращаемся к документу.

20 июля

Воскресенье. Жена встретила меня на вокзале. Благополучно добрались до дома. Обсудили результат поездки и решили написать письмо т. Леониду Ильичу Брежневу, в котором рассказать, как меня встретили в Москве, и просить его принять меня по нашему вопросу лично.

21 июля

Понедельник. С утра напился кофе и пошел на работу. Встретили меня с огромным интересом. Начали расспрашивать, как что. Рассказал все по порядку. Возмущению не было границ. Сказали: «Правильно, что записался на прием к тов. Л.И. Брежневу». Часов в 11 приходил представитель горисполкома. Осмотрел наше жилье и сказал, что условия, в которых мы живем, ужасные. Но ничем городские власти нам помочь не могут. Сейчас в связи с 35-летием победы они должны в первую очередь обеспечить жильем участников войны, героев и подвальщиков (люди, живущие в подвалах, — Ред.).

22 июля

Вторник. С утра чувствую себя неплохо. Иду на работу. Что поделаешь, хоть и едва хожу, но надо. На обед приходил домой. Была психиатр, которую направил то ли горком, то ли горисполком. Осмотрела меня, выслушала и сказала, что я абсолютно нормальный человек. После работы был на партсобрании. Все интересовались ходом моего дела, моим самочувствием. Естественно, я делился впечатлениями о поездке в Москву, о разговорах с руководящими работниками. Все возмущались. Вот, говорят, на улице Гвоздичной (имеется в виду Гвоздичный переулок, — Ред.), есть обкомовский дом. Так в нем квартиры от 60 до 85 кв. м, полы паркетные. Кухни по 20 кв. м, коридоры больше, чем у меня комната, облицовка из иностранной плитки. Вот это да! А еще что-то говорят о равноправии!

23 июля

Среда. Ходил на работу. Рабочие уже привыкли ко мне. Только справляются о самочувствии. В обед был дома, чтобы попить чайку и полежать немного, очень усталость берет. Приходила посыльная со Свердловки (психбольница). Нас с женой просили зайти к ним. Были на приеме у участкового психиатра. Она нас выслушала и говорит, что никаких психических расстройств не находит. Такое заключение они отправят руководству города.

27 июля

Состояние хуже и хуже. Уже по лестнице на четвертый этаж без отдыха не поднимаюсь. Брюки снимаю, не расстегивая.

28 июля

Понедельник. С утра не смог подняться с постели. Жена вызвала врача на дом. Приходила врач, осмотрела и сказала, чтобы жена вызвала карету со Свердловки, что они не могут брать на себя ответственность, т.к. если они будут беспокоиться за меня, то это будет официальным признанием моей голодовки, а если жена вызовет карету, то припишут, что у меня психическое расстройство и меня будут держать как ненормального.

Дело идет к самоубийству полноценного трудящегося. Могущего принести гораздо больше пользы, чем стоимость квартиры. А расчет ведется на то, что пусть он сдохнет, другим неповадно будет! Как за границей – уничтожают продукты, лишь бы цена не упала.

29 июля

Вторник. Заболела левая сторона груди. Такая тупая боль под лопаткой. Решил поехать еще раз в Москву. Последний раз: или сдохнуть там, или добиться улучшения наших жилищных условий.

31 июля

Четверг. И вот я снова в Москве. В 15 часов был в президиуме Верховного Совета СССР. Кузьмина встретила меня словами, что у нее в столе квартиры не лежат. Она дала мне карточку и сказала, чтобы я шел в кабинет 10. Там меня встретил мужчина лет 35-40. Обо всем расспросил, а потом сказал, что моя просьба на счет квартиры будет удовлетворена в самое ближайшее время. Сказал, что уже можно прекращать голодовку и начинать постепенно принимать пищу и ехать домой. У меня от волнения все пошло перед глазами кругами, и я попросил его вызвать неотложку. Он ответил: «Хорошо. Подождите немного, машина выехала». Минут через 20 меня отвели в машину, и мы поехали куда-то за город, за Сокольники. Въехали в больничный двор и остановились у приемного покоя. У меня вызвало удивление то, что у мужчины оказалась ручка от всех дверей, и он стал открывать их и провел меня в приемную. Тут я догадался, куда меня решили упрятать. Это была психиатрическая больница 7. Описали они причину моей голодовки и поместили в первой палате. От приема пищи я отказался. Утром на обходе я заявил протест против помещения меня в психбольницу. Тогда врачи вызвали меня на обследование. Осмотрели, расспросили о причинах голодовки и выписали как совершенно нормального. Выйдя из больницы, я поехал на вокзал, но билет купил только на следующий день. До дома доехал хорошо, потихоньку начал питаться.

4 августа

Понедельник. Пошел на работу, встретили расспросами. Рассказал все по порядку. Возмущались, что на нашего брата всегда есть «квартиры» в психбольнице. Жена рассказала, что в пятницу ее вызывали в горком партии. Там ей сказали, что на квартиру нам нечего рассчитывать, что в первую очередь получат инвалиды, подвальщики. Еще сказали, что если бы не столь острое отношение у нас с руководством завода, так завод мог бы одолжить в счет будущего фонда у кого-нибудь жилье, а так ничего не получится.

Ну что же, Владимиру дали понять, что шантажировать советскую власть не удастся. Можно запросто оказаться в психушке. А за строптивость будет ждать еще невесть сколько. Он и ждал.

Вспоминает дочь Владимира Людмила:

- Потом родители как-то выдохнули. Нет и нет. Живем дальше. И тут мать забеременела в четвертый раз. В 1985 году. Родила и отказалась выписываться из больницы. Дескать, некуда идти. Ей говорили: «Отдайте ребенка в детский дом и выписывайтесь!». Она пожила в роддоме немного, увидела, что квартиру не дадут, и выписалась.

В 1986 году, после 16 лет в жилищной очереди, им все-таки предложили квартиру «на улучшение». Правда, «убитую», как говорит Людмила, в хлам. Но она была сухая, светлая, трехкомнатная!

Но откуда брались квартиры вне очереди? От выезжающих.

КВАРТИРА ОТ ОТЪЕЗЖАЮЩИХ

Давид Шехтер — израильский писатель. В 1981-1987 годах — участник сионистского движения в СССР, отказник (так называли советских граждан, которым отказывали в выезде из страны).

- Мы жили с тещей на Сегедской, это считалось шикарной квартирой. Если помните, напротив военного училища есть такой «квадрат» — сталинские дома с высокими потолками.

Мои дети несколько лет тому назад приехали в Одессу. Два сына. Они там выросли. И пошли на Сегедскую. Хозяин квартиры как раз случайно вышел на улицу, и он вспомнил нас, бывших хозяев. Оказывается, после нас на квартиру была целая очередь. Настоящая борьба за нее была. Но тот человек, который ее получил, он моих сыновей помнил. Он пустил их в квартиру. Он получил ее 30 лет назад и до сих пор там живет, это огромное счастье для него. Ее даже не ремонтировали. Ее выхватывали без ремонта. Потому как был огромный дефицит.

Я вот сейчас посчитал, мой нынешний салон и кухня, они площадью как вся та квартира. Нас было в двух комнатах шесть человек: тесть, теща, я, жена и двое детей.

- А продать квартиру, обменять на меньшую площадь с доплатой отъезжающие могли?

- Обменять квартиру с доплатой — это был целый процесс. Это занимало очень много времени. И человек, который подал на выезд, он такие вещи делать просто уже не мог. Ему бы такого просто не позволили. Я подал документы и был «в отказе» семь лет.

- Сейчас Одесса активно застраивается. Не секрет, что зачастую новое жилье отвратного качества. Я слышал, как люди, вселившиеся в только построенный жилкомплекс, жаловались на то, что у них проблемы со звукоизоляцией. Слышно, как сосед в стакане ложечкой сахар размешивает. И многие с ностальгией вспоминают о прошлом. Советское — значит качественное! А вы можете сравнить жилье в Израиле и СССР? По качеству?

- В Израиле разные квартиры. Есть дешевые проекты, где слышимость такая же, но вот этих крохотных квартирок, в которых Хрущев смог объединить туалет с ванной, а потолок с полом, такого нет.

Когда мы с женой и детьми приехали в Центр абсорбции, нам дали квартиру уже с мебелью. Я туда зашел и замер. Она была трехкомнатная. В ней был салон (большая комната, или гостиная), детская, спальня. Я сказал: «Боже! Я больше ничего не хочу! Только эту квартиру, и больше ничего не надо!». А мой деверь, который девять лет жил в Израиле, мне говорит: «В этой квартире жить невозможно. Ты не понимаешь. Она маленькая! Она крохотная! Тут же нет никаких подсобок, она только для новых репатриантов, которые «приехали и уехали».

И вот сейчас я понимаю. Да, в этой квартире я бы сейчас жить не смог. Но по сравнению с одесскими условиями это для меня был дворец. Опять же, есть очень разные квартиры, но стандарт здесь более высокий. Площади больше. Вот я сейчас живу в квартире, у меня пять комнат, мы живем с женой и мамой, дети разъехались. Четыре туалета. Сто шестьдесят метров жилплощадь. Хоть на велосипеде по ней катайся.

КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС ТОГДА И СЕЙЧАС

Перебираю бумаги из семейного архива семьи Бухлаевых. Из бесчисленных бумажек с отказами одна из бережно хранимых хоть как-то обнадеживает: «По мере поступления жилья за счет освобождаемого жилфонда будет изыскиваться возможность подбора Вам трехкомнатной квартиры с частичными удобствами на состав семьи из пяти человек для временного проживания».

И подпись: Л.А . Чернега. 1985 год. И действительно, спустя год квартиру нашли.

Леонид Чернега – это человек, который возглавлял наш город в 1992-1994 годах. Второй, если хотите, мэр периода независимости после Валентина Симоненко. В середине 1980-х он был председателем Ильичевского райисполкома Одессы (сейчас бывший Ильичевский район входит в состав Малиновского) и занимался, в том числе, распределением жилья. Когда-то «Думская» брала у него интервью. Сейчас мы снова поговорили с руководителем, на этот раз по поводу квартирного вопроса.

«Думская». При СССР и сегодня, когда заботы о человеке было больше? В плане жилья?

Леонид Чернега. В СССР более интенсивно решались вопросы лиц, проживающих в аварийном жилье. Тогда, действительно, этим занимались. Сейчас я не вижу, чтобы этим кто-нибудь занимался.

«Д». Приходилось ли вам лично общаться с людьми, у которых были проблемы с жилплощадью?

Л.Ч. Конечно, приходилось. Каждую неделю я проводил приемы. А иногда и по субботам проводил прием, когда работал в исполнительном комитете Ильичевского района. И конечно, люди обращались насчет жилья. Естественно, что в отдельных случаях жизнь требовала посмотреть на месте, как действительно обстоят дела. Были люди, которые очень нуждались. Но не всегда местный орган власти мог вовремя решать эти вопросы, потому что очередность есть очередность. Ее нужно соблюдать. Поэтому не всегда получалось удовлетворять справедливые запросы людей. Просто невозможно было прыгнуть выше того, чем мы располагали.

Очередь есть очередь. За попытку обойти ее очень жестко наказывали и следили за этим. Меня по этому вопросу долго преследовали партийные органы.

«Д». ?

Л.Ч. За то, что соблюдали очередь, а не дали тому, кому они хотели. Могло как быть? Создавалось ощущение, что кого-то обошли. Вот, к примеру, освободилась… я условно говорю… однокомнатная квартира. Первым в очереди стоит человек, которому три комнаты положено. А тот, кто имел право на однокомнатную квартиру, был седьмым. Как вы думаете, согласится тот человек, которому положена трехкомнатная квартира, на однокомнатную? Конечно, нет. Это абсурд.

В таких случаях начинались разбирательства. Но когда люди убеждались, что все законно, то у них никаких претензий не было.

Трудовые предприятия, где были достаточно мощные коллективы, строили свое жилье. Вот на площади Толбухина три высотки. Одна построена «Стальканатом», а две «Кислородмашем».

Был ряд таких моментов в городе… Например, была эпопея с выселением граждан, проживающих в подвалах. Это было в 1983-84 годах. Все граждане, проживающие в подвалах, были отселены, получили нормальные квартиры.

Была программа, в городе составили список аварийных домов, подлежащих отселению. И вот когда город еще был заказчиком строительства жилья, получая энное количество квартир, он распределял их по районам. Лица, которые проживали в аварийных домах, получали жилье совершенно бесплатно за счет средств местных бюджетов.

«Д». А были такие, кто отказывался переезжать из аварийного жилья?

Л.Ч. Это были редчайшие случаи. В моей практике не хотели люди отселяться с улицы Эстонской (Новощепной Ряд, — Ред.). Мне докладывают, что женщина из аварийного дома не хочет отселяться. Я поехал туда узнать, в чем же дело. Прихожу и спрашиваю: «Отчего же вы не хотите выселяться? Смотрите, дом вот-вот обрушится!». А старушка мне: «Нет, сынок, я не хочу». — «А чего?» — «Ну, отселишь ты меня на поселок Котовского. Я тут, когда Привоз закрывается, иду на рынок, и мне за бесценок все продукты, которые назад не хотят везти, продавали. Я себе купила и могу спокойно жить».

Но то единичный случай. А 99% радовалось отселению. Мне до сих пор говорят: «Спасибо вам, вы подписывали ордер на выселение». Тогда много отселяли из аварийного жилья, очень много.

В Ильичевском районе, когда я работал, мы в год отселяли больше сотни семей.

«Д». В советское время в газетах или телевизионных новостях не говорили, что опять рухнул дом в центре! Все казалось прочным и незыблемым.

Л.Ч. Дома обрушались постоянно. Еще тогда, в советское время, был составлен список всех аварийных домов и план по выселению. К сожалению, этот план до сих пор не выполнен.

«Д». Вот если взять пару из Советского Союза, комсомольца и комсомолку, которые решили создать ячейку общества, пожениться, и сегодняшнюю молодую пару. У кого больше, по вашему мнению, шансов получить квартиру?

Л.Ч. На мой взгляд, в советское время перспектив получить бесплатное жилье у молодой семьи было значительно выше, чем сейчас. Сейчас понятия «бесплатное жилья» не существует. В лучшем случае это, возможно, будет льготная ипотека.

БЕСПЛАТНОЕ ЖИЛЬЕ ПРИ СССР — МИФ!

Максим Мирович Советский Союз практически не застал, он родился в 1984 году. Тем не менее его приглашают в качестве консультанта по «советским вопросам». Он топ-блогер, и у него своя непримиримая позиция в отношении СССР.

Было ли советское жилье собственностью граждан и было ли оно «бесплатным»?

Максим Мирович

Максим Мирович. В полном смысле слова советское жилье не принадлежало гражданам — квартиры нельзя было продавать, официально обменивать или конвертировать в какую-то другую собственность. Если человек уезжал из СССР, то терял свое жилье без всякой компенсации. Так что, советская «собственность» на квартиры больше напоминала долгосрочную аренду.

 Не было оно и бесплатным. Вообще, нужно понимать, что даже в социалистическом государстве не бывает ничего «бесплатного»: квартира и дом - это совокупность потраченных сил рабочих и израсходованных ресурсов в виде дерева, кирпича, железобетона, шифера, стекла и всего остального. Разумеется, все это никакое не «бесплатное» и берется не из воздуха.
 
По сути, «бесплатное» советское жилье возводилось на удержанные из зарплат обычных граждан средства. То же самое, кстати, было и с «бесплатным» образованием и «бесплатной» медициной. Никаких «своих» денег у государства нет — на все «бесплатное» средства изыскивались из доходов обычных граждан.

«Д». Кому легче было получить жилье — молодой советской паре, комсомольцу и комсомолке, или сейчас молодым? Когда было жилье качественнее, сейчас или тогда?

М.М. В СССР все был строго нормировано и ранжировано — одинокому человеку очень сложно было получить приличную квартиру хотя бы на две комнаты. В лучшем случае ему давали однокомнатную, а в худшем — он жил в общежитии или вообще в комнате коммуналки. Чтобы получить что-то более-менее приличное, нужно было вступать в брак и заводить детей.

 Кстати, это весьма интересный вопрос — сколько советских семей вступили в брак не по любви, а по вот такому банальному бытовому расчету. Я думаю, немалое количество.

Что касается качества жилья, то поскольку в СССР не было рынка недвижимости как такового и конкуренции, то качество было весьма средненьким. Хорошие дома возводились «для своих» — к примеру, дом для каких-нибудь партийных шишек или ведомственное жилье стройтреста. Еще более-менее прилично строили в столицах. А где-нибудь на периферии дома могли быть совсем плохого качества.

ЭПИЛОГ

Историю Владимира Бухлаева, наверное, можно назвать трагикомичной, хотя трагедии там, конечно же, больше.

Владимир Бухлаев

Маленький человек, убежденный коммунист и передовик, попробовал заявить, что ему плохо и тесно живется. И где? В СССР! Мы можем только гадать, сколько недоуменных глаз рассматривало его через увеличительное стекло и почему его не привели к «знаменателю». Владимира только попугали. Его история смешна и грустна, сейчас лечебное голодание себе еще более жесткое устраивают, и ничего. Да и он, получается не вызволил семью, а только хуже сделал. Пойти против Системы? Эк куда хватил!

Но он хотя бы попробовал.

Автор – Дмитрий Жогов